Продавцы мечтаний

  - Раб, госпожа, - пробормотал я, вспомнив вопрос. Душить в себе гнев было всё сложнее.

  - Нелва. И я спрашивала твоё настоящее имя.

  - Антон, госпожа Нелва.

  - Нелва. Не госпожа, просто Нелва. Антен? Слишком долго. - Она на миг задумалась. - Будешь Нел, по моему имени. Так как тебя зовут?

  - Нел, г... Нелва.

  - Вот и молодец. Фим, вызывай мне кэб. Сам проведёшь его до дома. И дай ему папиросу, а то он подавится слюной.

  Фим оказался неразговорчивым мрачным типом.

  - Давай за мной, - сказал он, когда я выбросил свою папиросу в кучку мусора. - И держись от меня подальше, хорошо? От тебя воняет. - Вот и всё, что он мне сказал за следующие полтора часа.

  В ответ я оскалил зубы и, покачиваясь, зашагал за ним, стараясь не отстать. Первая за несколько месяцев папироса вскружила голову не хуже бутылки бренди. Эх-эх-эх, а от выпивки-то со мной что теперь будет? Усну после третьей стопки, как восьмиклассник?

  Фим уверенно прокладывал себе дорогу, не стесняясь отпихивать благородных мужей с дороги, да ещё и поругиваться с некоторыми. Клейма на нём я не видел, но почему-то был уверен в том, что он раб. Впрочем, не все хозяева ставят на своей собственности лейблы.

  Я держался за широкой спиной своего провожатого, но мне, к счастью, толкаться не приходилось - мне самому уступали дорогу. И дело наверняка было в запахе и грязи, покрывающей моё тело. Это я с напарниками давно привык к этому делу, а вот изнеженные городские жители такое видели только на рабском рынке. Даже некоторые рабы кривили носы при моём появлении, чего уж говорить о господах и их дамах. Но до оскорблений и насмешек дело не доходило, по крайней мере, напрямую, вполне ведь возможно, что меня выкупили на свободу. Я даже сам раз видел такое не далее как два дня назад. Парня выкупили, чтобы тут же прилюдно отхлестать кнутом, а после повесить - он оказался серийным убийцей и насильником.

  Мы выбрались с торговых рядов, и дышать стало легче. Я даже почувствовал какие-то запахи, хотя был уверен, что слизистая моего носа напрочь атрофирована. Окликнув Фима, я остановился у чахлой берёзки, росшей у обочины, и, сорвав несколько почек, принялся их нюхать. У меня на глазах даже выступили слёзы. Пошло? Чёрт возьми, понюхайте несколько месяцев мужиков, которые не мылись с прошлого года, и запах коровьего навоза покажется вам амброзией - нет существа более вонючего, чем человек.

  Фим смотрел на меня с пониманием и лёгкой насмешкой. Я заметил, что на его шее висит кулон с двумя буквами. Значит, я был прав.

  - Пошли, - сказал я, размяв в руке берёзовые почки.

  Мы минули несколько кварталов, застроенных двух и трёхэтажными домами. Видимо, здесь обитал средний класс. По дороге я получил несколько дюжин оскорблений и пару засохших конских яблок в спину: детишкам плевать, раб я или выкупленный свободный, они видели только грязного заросшего бомжа. Я не обиделся и даже побегал за одним, грозясь заразить его вшами и коростами. Пацаны с хохотом разбегались от меня, а моя жертва, оказавшись в углу, даже напугалась и разрыдалась, и я оставил погоню. Фим ухмылялся сквозь бороду, ожидая меня без просьбы. Быть может, он не такой уж и угрюмый парень.

  За этими кварталами была широкая дорога, отделяющая их от парка, а за парком, судя по виднеющимся шпилям и башенкам, располагались богатые районы. Фим не пошёл напрямик через парк, а свернул на дорогу. Вскоре я понял причину: на каждой аллейке стояли таблички, на которых изображались перечёркнутые ошейники. Судя по тому, что некоторые из прогуливающихся господ вели на поводках собак, то ошейник относился к домашним животным иного вида.

  Огибать парк пришлось чертовски долго. Нас чуть не задавил жутковатого вида автомобиль, обдав чёрным угольным дымом. За рулём сидел пьяный молодой парень, рядом с ним была подпитая девушка, а на заднем сидении такая же весёлая парочка, увлечённая друг другом. Им явно было не до клаксона. За их придурковатую езду мы получили порцию ругательств и полупустую бутылку вина. Бутылка разбилась о дорогу, и я долго стоял рядом с лужей и нюхал.

  - Дома выпьешь чего-нибудь, - сказал Фим, закуривая. - Нелва - добрая хозяйка, если будешь стараться, конечно.

  - Я просто хочу понюхать хоть что-то кроме дерьма, - покачал я головой.

  - И понюхаешь, и выпьешь... Пошли.

  - А папиросу можно?

  - Конечно.

  Фим протянул мне папиросу и спички. На этот раз он старался не морщить нос. Впрочем, ему не слишком-то удалось.

  Мы обогнули парк и зашагали по богатому району. От главной улицы отходили множество мелких дорожек, ведущих к огороженным поместьям. Район пересекала небольшая речка, и я с трудом удержался, чтобы не спрыгнуть в неё с моста. Если бы не перспектива обещанной ванны, я бы так и сделал. Жандармов здесь ходило множество. Город вообще был ими заполнен, да и может ли быть по-другому в работорговческом городе? Так что бежать смысла не было никакого - одинокого грязного мужика поймали бы в миг. Да я и не собирался убегать - ванна, бритва и чистая одежда отбивали всякое желание. Ну а потом будет видно.

  Едва мы пересекли речку, Фим свернул к одному из поместий. Здесь дома были ещё богаче и больше. Так что трёхэтажный особняк Нелвы с садом и беседкой выглядел вполне себе скромненько.

  Встретил меня мрачный тип лет пятидесяти и три ведра еле тёплой воды.

  - Облейся и в баню, - сухо сказал цирюльник. - Фим, ты свободен.

  - Я помогу, - пожал плечами мой сопровождающий.

  - Тебя вызывала Нелва, хочет, чтобы ты подобрал ему кое-какую одежду на первое время.

  Фим пожал плечами и ушёл, а я принялся поливаться водой, стараясь смыть с себя как можно больше грязи. Вышло не очень хорошо, учитывая, что раздеваться мне не разрешили. Старик угрюмо наблюдал за чёрными потоками воды, уходящей в зеленеющую траву.

  - Да, парень, - буркнул он, не уточняя.

  Когда вода приобрела скорее коричневый, чем чёрный оттенок, старик повёл меня в баню. Здесь было достаточно жарко, видимо, баню начали готовить ещё до того, как меня купили. Нелва не собиралась уходить с рынка без покупки, а значит, мне чертовски повезло. Я подумал о том, что до сих пор мог сидеть на цепи и содрогнулся.

  - Одежду в печку.

  Я разделся и сунул свои лохмотья в печь, а сам, повинуясь команде старика, который уже вооружился ножницами, уселся на скамью. Мои лохмотья шипели и потрескивали, и я представлял, как от жара лопаются и горят вши. Их я ненавидел, наверное, даже сильнее, чем работорговцев.

  Цирюльник тем временем потыкал ножницами в колтун на моей голове, потом в бороду и, покачав головой, буркнул:

  - Бесполезно. Мойся пока, я зайду через полчаса.

  - Не охота ковыряться во вшах? - хмыкнул я.

  - А кому охота? Давай, мойся, воду не жалей. Потом, как побрею, ещё раз помоешься.

  Когда цирюльник вышел, я дал волю чувствам. То есть откровенно разрыдался, поливая на себя горячей водой и нюхая мыльную пену. Впрочем, возможно, это мыло ело мои глаза.

  Я ещё мылся, когда пришёл старик. Он выудил меня из железного бака с горячей водой, в котором я сидел, и принялся стричь мне бороду и волосы. Когда на моей голове практически ничего не осталось, он взялся за опасную бритву. Я сидел, наблюдая в зеркало, как моя голова превращается в бильярдный шар, и отдирал размокшую язву на ноге. Было больно, текла кровь, но я всё равно продолжал счищать коросту, с удовольствием наблюдая, как в ней едва шевелятся паразиты.

  - Когда подсохнет, забинтуем и продезинфицируем, - буркнул цирюльник. - Готово. - Он шлёпнул меня по лысине. - Умеешь пользоваться?

  Я уставился на протянутую бритву и покачал головой.

  - Эх... Где-то у меня... - что-то бормоча что-то себе под нос, старик вышел в предбанник. Вернулся он через пять минут, держа в руках безопасную бритву. - Вот. Она туповатая, но пах и подмышки я тебе брить не буду.