Страница 11 из 14
Так существовал ли заговор, жертвою которого стал Алексей? Да, существовал, только не сына против отца, а, напротив, отца против сына. Лгать Петр продолжал и после смерти сына. В предписаниях своим посланникам при иностранных дворах он велел описать кончину царевича как естественную (от «жестокой болезни, которая вначале была подобна апоплексии»), особенно подчеркивая, что Алексей «чистое исповедание и признание тех своих преступлений против нас со многими покаятельными слезами и раскаянием нам принес и от нас в том прощение просил, которое мы ему по христианской и родительской должности и дали».
Ни доказательств заговора Алексея, ни заговорщиков, как выяснилось на более чем пристрастном следствии, не было. И полагаю, что С. М. Соловьев явно впал в крайность, когда написал, что «программа деятельности по занятии отцовского места уже начертана: близкие к отцу люди будут заменены другими, все пойдет наоборот, все, что стоило отцу таких трудов, все, из-за чего подвергался он таким бедствиям и наконец получил силу и славу для себя и для государства, все это будет ниспровергнуто».
Трудно, конечно, судить, что бы случилось, если бы Алексей стал царем. Но возврата к старому (если под «старым» понимать Россию времен Алексея Михайловича) произойти уже не могло.
И не случайно Б. П. Шереметев отказался подписать смертный приговор Алексею. Сам ли Петр создал «заговор» Алексея или с готовностью принял написанный другими сценарий, останется загадкой. Может быть, он хотел оставить престол сыну от Екатерины, вскоре после этих событий умершему Петру, может быть, создал в своем страхе образ старшего сына — ретрограда и любителя старины. Может быть. Но одно очевидно: он своего старшего сына не любил.
Владимир Тюрин
Смерть от неволи?
История убеждает, что любая не уравновешенная ничем впасть — ни законами, ни гражданскими институтами — гибельна. И не только для подданных, но и для самих властителей. Окружение неизбежно старается их принизить, подчинить влиянию, развратить, лишить воли и, наконец, убить. Только закон спасает властителя от расправы — таков итог при рассмотрении истории любого царского или королевского дома, в том числе и дома, царствовавшего самодержавно в России. А способы убийства бывают разные — можно убить, и не желая того, убить, лишив воли и разума. Лишь два с лишним года процарствовал в России император Петр II — умный, здоровый, добрый мальчик. Его смерть, как мы потом увидим, повлекла за собой новую цепь убийств…
В конце апреля у императрицы Екатерины Алексеевны открылась горячка. Шел 1727 года, третий год после смерти Петра, привязанность которого к императрице, в прошлом судомойке-чухонке Марте Скавронской, не отличавшейся ни особой красотой, ни образованностью и, уж менее всего, нравственностью, осталась загадкой для потомков, хотя, быть может, была понятна современникам — соратникам и сподвижникам преобразователя. Они-то при содействии петровской гвардии и решили уже через три часа после кончины Петра, что на престоле российском воссядет его жена.
Не все сподвижники, однако, стояли за Екатерину. Потомки Рюрика и Гедимина, князья Голицыны, Репнины, Трубецкие, Долгорукие, а также родовитые Нарышкины, Головкины, Салтыковы страстно ненавидели выскочек, всех этих меншиковых, ягужинских, девиеров, низких по происхождению да вдобавок и иностранцев. Русская знать стала группироваться вокруг девятилетнего ребенка, сына погибшего ужасной смертью (по слухам, даже от руки отца, царевича Алексея). Этим ребенком был Петр Алексеевич, внук царя-реформатора и его первой жены, Евдокии Лопухиной, ныне инокини Елены, содержащейся в заточении в Шлиссельбургской крепости.
Он родился 12 октября 1715 года и был вторым ребенком (первый — горячо любимая им сестра Наталия) в скоропалительном и неудачном браке царевича Алексея Петровича и принцессы Бланкенбургркой Шарлотты-Софии, внучки Брауншвейг-Вольфенбюттельского герцога. Петр I, отправляя в 1709 году сына за границу, велел ему учиться и жениться. Программа учения принудительная — геометрия и фортификация, а выбор невесты — свободный. Но свобода эта была свободой петровской. Жениться царевич мог только на иностранке. Более того, Петр сам нашел невесту, а уж потом царевич избрал свою невесту добровольно.
Брак заключили на чужбине в октябре 1711 года. Царевна осталась лютеранкой и немкой до мозга костей, а царевич, как заметил австрийский посланник при русском дворе, «не вывез из Германии немецкого чувства и нрава». Шарлотта не любила русских, ее приводили в содрогание и богослужение, и грязь на улицах, и странные для нее обычаи. Царевич же убегал от нелюбимой жены, проводил время со своими приятелями, перемежая беседы о религии горьким пьянством.
Кронпринцесса Шарлотта скончалась через десять дней после рождения сына, и на следующий день царь Петр вручил Алексею письмо, в котором, по сути дела, лишал его и его новорожденного сына Петра наследства в пользу только что родившегося другого младенца и тоже Петра — своего сына от Екатерины.
Когда погиб его отец, маленькому Петру Алексеевичу было три года. Ребенок рос в небрежении. Дед не любил его, не переменившись к ребенку даже после смерти (в младенчестве) своего сына Петра. Воспитывали мальчика сначала нянька-немка, потом еще какие-то две женщины «неважной кондиции», как тогда изъяснялись, — вдова портного и вдова кабатчика. Позднее к ним присоединился немец Норман, танцмейстер и бывший моряк, который учил царевича чтению и письму. С 1718 года воспитанием великого князя стал ведать Семен Афанасьевич Маврин, ранее паж императрицы Екатерины, впоследствии камер-юнкер и камергер. В 1723 году к Маврину добавился Иван Алексеевич Зейкин, венгр по происхождению, учивший мальчика латыни. По-видимому, Петр умышленно не заботился о воспитании и образовании внука, не желая, чтобы ребенок взошел на престол.
Но если в 1725 году Меншиков легко преодолел сопротивление родовитой знати и, по сути дела, отстранил Петра Алексеевича (формально по причине малолетства), то через два с небольшим года он не только не стал препятствовать сыну царевича Алексея — своего врага, гибели которого он в немалой мере способствовал, — занять престол, но и всеми силами этому содействовал. Фактический правитель Российской империи и ее богатейший человек, талантливый полководец и не менее талантливый казнокрад, любимец Петра и любовник Екатерины в бытность ее Мартой Скавронской, светлейший князь и фельдмаршал Александр Данилович Меншиков находился в апреле-мае 1727 года в затруднительном положении.
Императрица умирала. И поднимали головы враги — Голицыны и Долгорукие. Глава голицынского клана и всей аристократической партии в Петербурге князь Дмитрий Михайлович — человек безупречной порядочности, широкого ума и образованности, огромной энергии и несокрушимой твердости. При Петре он был посланником в Константинополе, а затем губернатором в Киеве. Дмитрий Михайлович никак не мог примириться с мыслью, что он, Гедиминович, должен быть «покорным рабом», и потому мечтал об ограничении царской власти по шведскому образцу. Брат его, Михаил Михайлович, возведенный при Екатерине в фельдмаршалы, командовал армией на Украине и заслужил известность при Петре. Когда царь в награду за храбрость в битве при Лесной («матери Полтавы», как говорил Петр) в сентябре 1708 года произвел в генерал-майоры, пожаловал Андреевской лентой и обещал исполнить любое желание, Михаил Михайлович попросил помиловать своего личного недруга князя Никиту Репнина, находившегося тогда под судом. Известен он был также тем, что вместе с Репниным, ставшим его близким другом, и фельдмаршалом Борисом Петровичем Шереметевым отказался подписать смертный приговор царевичу Алексею. Долгорукие, не отличаясь моральными качествами Голицыных, были гораздо более опытными и ловкими царедворцами. Василий Лукич, племянник Якова Долгорукого, блестящий дипломат, не унаследовал прямоты и мужества своего дяди, который не боялся говорить правду самому Петру Великому. Он долго жил во Франции, был секретарем русского посольства в последние годы жизни Людовика XIV, а затем послом в эпоху регентства, с блеском представив Россию во время коронования Людовика XV. Во время Северной войны Василий Лукич стал послом в Копенгагене, а потом — в Варшаве. Его двоюродные братья — Григорьевичи: Алексей, Сергей, Иван и Александр — печально славились грубостью, низкопоклонством при дворе и неразборчивостью в средствах. Несколько особняком стояли Василий Владимирович, человек храбрый и честный, хотя и недалекий, командующий русской армией в Персии и на Кавказе, и его брат Михаил, сибирский губернатор.