Страница 47 из 94
Снаряд за снарядом ударял в крепостную стену, разворачивая мощную каменную кладку. К вечеру две глубоких бреши зияли в северной стене, у Кашмирского и у Речного бастионов.
Всю ночь не спали в лагере британцев: готовились к штурму.
Офицеры наворачивали по две и по три мусульманских чалмы поверх кепи, чтобы уберечь головы от метких сипайских пуль. Тихо переговаривались в палатках, писали последние письма родным.
Солдаты проверяли ружья, наполняли фляги свежей водой. К утру, при свете факелов, солдатам прочитали приказ генерала:
«Биться до крайности! — приказывал генерал. — Пленных не брать! Каждого индуса внутри города, — будь он при оружии или безоружен, — закалывать как бунтовщика. В этой войне не будет пленных, — каждого убивать без пощады! Жертв будет много! — предупреждал генерал. — Раненых из бою не выносить, людей слишком мало. Раненые пускай ждут на месте ранения. Если мы победим, окажем им помощь. Если нас разобьют, пускай раненые приготовятся к самому худшему».
Англиканский пастор лежал больной. Отец Бертран, католический священник, благословил перед штурмом офицеров и солдат и заранее помолился за спасение душ тех, кто падет в предстоящем бою.
Глава сороковая
ШТУРМ
Тремя колоннами пойдут британцы на город. Среднюю центральную колонну поведет сам Никольсон, лев Пенджаба. «Белые Рубашки» пойдут впереди. Старые «Белые Рубашки» лорда Лэйка хотят взять реванш за недавнее поражение.
Атака начнется с сигналом горниста, при первых лучах солнца.
Сипаи не спят на бастионах, сигнальщики ждут на наблюдательных постах. Всю ночь повстанцы закладывали камнями глубокие пробоины в стене, подтаскивали пушки к главной бреши, расставляли людей, Лалл-Синг со своими аллигурцами построился у бреши; на вышке Кашмирского бастиона дежурит Инсур.
Солнце встает, первые дымные лучи ложатся по равнине.
Солнце освещает купола, зубцы и башни обреченного города.
Пронзительно играет рожок. Это сигнал Шестидесятого, королевских войск.
Пыль и дым тучей подымаются за Хребтом. Войска двинулись в атаку.
— К орудиям!… Приготовиться! — командует Инсур. На Хребет взбегают первые ряды. «Белые Рубашки» впереди, — они хотят взять сегодня свой реванш.
— Средний фас, огонь!… — командует Инсур.
Вступают пушки. Грохот и гул, со свинцовым скрежетом летит картечь.
Тучей идут «Рубашки» со склона холма; падают одни, набегают новые. Правее — пенджабские сикхи, мощной колонной, в красных и синих тюрбанах. Сикхов ведет Никольсон.
Вдоль парапетов приготовились стрелки. Хорошо обучили британцы свою туземную пехоту: ни одна пуля не пропадет даром у сипаев, защищающих свой город.
«Белые Рубашки» близко. Их светло-серые мундиры темны от пороха и пыли. Зарываясь, они бегут вперед.
— Бери индуса на штык! — учили их офицеры. — Сипай силен в перестрелке и в артиллерийском бою. Штыкового боя не выдерживает индус.
«Белые Рубашки» бегут вперед, уже не слушая команды. Их деды полвека назад брали эту крепость, — теперь настал их черед.
Инсур-Панди не прячется в блиндаже. Его высокая фигура в белой чалме, в красном поясе, перетягивающем уже немолодой, слегка грузный стан, его длинные волосы далеко видны с вышки бастиона.
— Шайтан! — говорят о нем купцы в городе. — Оборотень! Пули не берут его.
— Пуля меня не берет, как и петля! — кричит Инсур.
Стрелки на стенах ждут: пускай «Рубашки» подойдут ближе.
Вот уже лица видны, темные от порохового дыма, синие от малярии. «Не легка вам была, саибы, служба на нашей земле, да мы и не звали вас к себе…» Бах!… Бабах!… Бах!
Первые из «Рубашек» взбежали на гребень высокого вала и тотчас упали, вскинув кверху руки. Их остановили меткие сипайские пули. За первыми бегут другие, еще и еще, взбегают на гребень и скатываются в ров. «А-а, глубок крепостной ров, вы сами, британцы, велели нам копать поглубже».
Вот «Рубашки» тащат штурмовые лестницы за собой, но один за другим падают те, что несут лестницы, и больше не встают. Нет, несколько штурмовых лестниц, две-три, всё же успели приставить к противоположному скату.
«Рубашки» взбираются по ним, со штыками наперевес бегут к бреши. Сверху их бьют картечью со стен, с круглых башен кидают ракеты, свинцовым ливнем летят пули из бойниц.
«Рубашки» уже у самой бреши, снизу поднимаются еще и еще, но тут им навстречу с яростным воем, с примкнутыми штыками, с кривыми ножами тучей выбегают сипаи.
— Дэ-э-э-эн!… — Это Лалл-Синг повел своих аллигурцев в контратаку.
— Дэ-э-эн! Д-э-э-н! — слышен боевой клич индусов. Вот они встретились грудь с грудью и пошли в штыки.
Инсур смотрит сверху. Молодец Лалл-Синг! Вот его желтая чалма мелькает далеко впереди, вот он сцепился с рослым солдатом-британцем, и солдат скатывается обратно в ров, смочив мундир собственной кровью. Дрогнули «Белые Рубашки», королевские солдаты готовы отступить под бешеным натиском повстанцев, но позади слышны новые крики, весь скат гласиса, вся равнина потемнела от черных косматых шапок, — это гурки Непала вышли на помощь королевским солдатам. Тучей идут узкоглазые дикие жители гор, волной накатываются к бреши, за ними новые и новые, и с диким криком, бешеной ордой, потеснив сипаев, начинают вливаться в широкую брешь.
А там, правее, мощной колонной идут сикхи, рослые, бородатые, в голубых и красных тюрбанах. Кашмирский бастион встречает их картечью, но густо летят пули из передних рядов, канониры Инсура один за другим выходят из строя. Вот ему подбили одно орудие, другое, груды земли наворочены на бастионе. Ядра летят откуда-то слева, загорелись доски блиндажа; ослепленные дымом, задыхающиеся, выбегают люди. Инсур не прячется за прикрытием, он стоит на стене, высокий, в красном поясе.
— Уходи за прикрытие, Инсур! — кричат ему товарищи. — Тебя подстрелят саибы!
— Пуля меня не берет, — смеется Инсур. — Я Панди!
Но вот бомба разрывается на самом бастионе, летят комья земли, доски, падают сипаи у левой амбразуры, осколок ранит Инсура в голову. Тяжела рана, хлынула кровь, окрасив парусину мешка. Инсур бледен, его подхватывают на руки, несут.
— Заклепывай орудия! — успевает крикнуть Инсур.
Саибы уже близко, вот они облепили весь земляной скат бастиона, вот они бьются уже в узком переулке, по эту сторону стены. Они втаскивают свои пушки на бастион, и с горжи — с внутренней незащищенной его стороны — начинают бить по городу, по ближайшим кварталам.
Тесные улицы встречают их позади стены, кривые, изогнутые переулки, — древний азиатский город. Град пуль летит навстречу британцам, каждый дом ощетинился штыками. Каждый дом, как крепость, в каждом дворе — засада. До вечера бьются британцы и не могут пробиться дальше узкой полоски внутри города, вдоль северной стены.
Никольсон с небольшим отрядом прорывается вдоль стены до Бернейского бастиона, но тут Никольссна смертельно ранит сипайская пуля, и отряд его уходит обратно.
Приближается ночь, — осаждающие не могут продвинуться дальше. В руках у британцев — только узкая полоса вдоль городской стены, в руках у повстанцев — весь город. Глухие стены, бойницы, дома в каменных оградах. Весь огромный старый город в руках повстанцев, и каждый дом этого города будет биться до конца. Могилой станут каменные закоулки Дели для тех, кто проник за его стену.
Приближается ночь, британцы считают потери. Список выведенных из строя офицеров огромен, солдат вдесятеро больше. Почти третью часть всех своих сил положили британцы в первый день штурма.
Весь день наблюдал за ходом боя с Ладловской вышки генерал Вильсон. К вечеру ему доложили результаты: больше тысячи солдат убито, смертельно ранен бригадир Никольсон, тяжело ранен Кэмпбелл, ранен Рэйд, — все, кто стоял во главе трех атакующих колонн. Шестьдесят семь офицеров погибло, ранено вдвое больше, жертвы огромны, и занята только узкая полоса, несколько переулков внутри города у северной стены.