Страница 37 из 94
Это был дом богатого делийского купца. Купец убежал из Дели, испугавшись событий, и весь его просторный дом был пуст. В комнате не было ни столов, ни стульев; Дженни подолгу сидела или лежала на пыльном ворсистом ковре посреди комнаты и слушала редкие шаги прохожих, голоса детей, протяжный крик носильщиков, иногда доносившийся снаружи. Улица была тихая, неторговая.
Так прошло недели две в неизвестности, в ожидании. Потом настал такой день, когда весь город долго и грозно шумел, и до полуночи на улицах не гасили огней. Сторож Дженни, молодой индус, всегда улыбался ей, когда приносил еду, а на этот раз был хмур, озабочен. Сердце Дженни сжималось смутной тревогой, но ей не у кого было спросить, — что же происходит за стенами дома?
Рано утром следующего дня ее разбудил шорох. Кто-то осторожно карабкался по наружной стене дома, раздвигая бамбуковые створки ставен.
Дженни встала. В открывшемся прорезе окна медленно поднималась чья-то высокая шапка. Худые руки взялись за нижний край окна. Длинные загнутые ногти были длиннее самих пальцев… Кто это?
Дженни стояла молча, не смея двинуться.
В окне показались глаза, изъеденная язвами переносица… Глаза внимательно смотрели на Дженни.
— Кто ты?… — вскрикнула Дженни. И тотчас голова исчезла. Слышно было, как человек, обрываясь, скользнул вниз по стене. Потом всё снова стало тихо.
Скоро под окнами Дженни начала собираться толпа.
Дженни слышала шаги, топот, недобрые возгласы, всё усиливающийся грозный гул.
— Здесь прячут ферингов!… — раздался крик. — Убивайте неверных!…
— Убивайте неверных и их братьев неверных! — кричали на улице. — Смерть чужеземцам!…
Это был день поминовения святых у мусульман города. Верующие толпами ходили по улице, выкрикивали имена мучеников Корана, плясали в пыли и били себя в грудь.
В такие дни ненависть к чужеземцам, к «ферингам», с особенной силой зажигала сердца мусульман.
Кто-то шепнул им, будто брамины спрятали и доме купца нескольких знатных британцев. И держат их для того, чтобы получить богатый выкуп у британской королевы.
— Мар феринги!… Убивайте ферингов и их братьев ферингов!…
Дженни со страхом слушала непонятные крики. Толпа сдвигалась теснее, град камней посыпался в стену.
— Там офицеры!… Большие саибы среди саибов!… Они снесутся со своими и продадут город!…
— Да!… Да!… Они нас всех погубят!…
— Давайте их сюда!… Ломайте двери!…
Тяжелая наружная дверь застонала под ударами. Дженни бросилась во внутренние покои дома. Из задней комнаты выглянул сторож. Он был бледен.
— И оттуда стучат!… — сторож показывал на маленькую дверь, ведущую во внутренний закрытый двор дома.
— Пусти!… Пусти меня к ней!… — услышала Дженни знакомый голос.
Девушка-индуска в белом платке, та, которую Дженни видела в пути и еще раньше в Калькутте, оттолкнув сторожа, вбежала в комнату.
Девушка сильно запыхалась.
— Плохо! — сказала девушка. — Очень злы мусульмане. Им кто-то сказал, будто здесь прячут офицеров-саибов.
Удары с новой силой посыпались в наружную дверь.
— Мар!… Мар!… Феринги!… Убивай чужеземцев!
— Что мне делать? — сказала Дженни. — Они сейчас ворвутся!…
Девушка огляделась.
— Иди за мной! — сказала она, взяв Дженни за руку.
Вдвоем они пробежали через несколько пустых полутемных комнат, приподняли плотный матерчатый занавес и вошли в какой-то большой низкий зал, заставленный диванами. В богато разубранных нишах по стекам стояли раскрашенные сундуки, лежали подушки.
Это была зенана — женская половина дома.
— Я выведу тебя отсюда! — сказала Лела. — Не бойся, я одену тебя как надо.
Лела раскрыла сундуки. На пол полетели пестрые платки, расшитые тюбетейки, шелковые шали, шаровары, бусы.
— Гляди! — сказала Лела.
Она торопливо натянула на Дженни длинную юбку с каймой на подоле. Потом достала расшитую тюбетейку и приладила на голову девочки.
— Нехорошо! — сказала Лела и неодобрительно зацокала языком.
Белокурые пряди Дженниных волос торчали из-под тюбетейки во все стороны.
Лела сдернула тюбетейку с волос Дженни и швырнула ее на пол.
— Желты у тебя волосы, как рисовая солома! — с огорчением сказала Лела, глядя на девочку.
Лицо и руки Дженни сильно загорели под индийским солнцем, глаза у нее были карие, с темным ободком, какие часто бывают у индусских девушек. Но косы, светлые косы Дженни! Что было делать с ними?
— Знаю! — сказала Лела.
Она снова порылась в сундуке и достала из него небольшой треугольный платок-косынку, разрисованный мелкими розами по темно-зеленому полю. Лела повязала голову Дженни платком и, плотно притянув концы вперед, завязала их узелком под самым подбородком, как носят махраттские девушки.
— Вот!… — сказала Лела. — Теперь ты похожа ни наших индусских девушек… Пойдем!
Дженни робко взялась за ее руку.
— Не бойся ничего! — шепнула Лела.
Она распахнула двери, ведущие на улицу.
Толпа всё еще стояла под дверьми дома. Мальчишки прыгали и вертелись под окнами, мужчины кричали и трясли кулаками.
Лела шла прямо на толпу.
— Что вы здесь собрались, пучеглазые! — храбро закричала Лела. — Кого вам тут надо в пустом доме?
— Здесь прячут неверных! — закричал молодой парень с крашеной кудрявой бородкой. — Давай их сюда, мы расправимся с ними!…
— Что? Вы не умеете отличить своих от чужих? — держа Дженни за руку, Лела шла прямо на толпу. — Или вы уже набрасываетесь на махраттских детей?
— Нет, детей мы не трогаем, — несмело сказал парень с кудрявой бородой.
— Так чего же вам тут надо, сыны лягушек?… Идите прочь!…
Но толпа не расходилась.
— Девчонка чересчур смела! — закричала в толпе мусульманская женщина. Из прореза в белой кисее, прикрывающей ее лицо, на Лелу глядели черные, расширенные ненавистью глаза. — Девчонка чересчур смела!… Нам верные люди говорили: в этом доме прячут ферингов.
— Кто вам сказал это?
— Один старик на базаре.
— И вы знаете этого старика?
— Нет! — раздались голоса. — Нет, нет, он недавно в нашем городе… Мы его не знаем.
— И верите чужому старику? — звонче прежнего закричала Лела. — Верьте лучше своим глазам!…
Она распахнула двери дома на обе половинки.
Несколько человек заглянуло внутрь.
— Нет! Там никого нет! — раздались голоса.
Но Лела не отступала.
— Смотрите лучше! — кричала Лела. — Разве наши брамины станут прятать англичан? Они ненавидят их так же, как вы, мусульмане, и еще больше. Разве у нас, индусов, саибы не душили голодом детей, не угоняли наших отцов в чужие земли так же, как и у вас? Разве в храмах у нас на головы саибов весь народ не призывает чуму, язвы и всяческую погибель?
— И слепоту, и спазмы, и трясучую болезнь!… — подхватили в толпе. — Мы молимся о том же в нашей мечети.
— Будь они прокляты, губители наших детей! — заплакала женщина в кисейной чадре.
— Девушка права! — сказал пожилой мусульманин. — Какой человек в нашей стране, будь он индус или магометанин, по своей воле даст приют офицеру ферингов? Идите с миром, люди!… Здесь нет наших врагов.
Толпа расступилась.
Лела вывела Дженни из тихой улицы на широкую площадь.
Они прошли напрямик через площадь и свернули в боковую улицу. И тут Дженни увидела того самого старика в высокой шапке, который показался в ее окне утром. Он стоял в конце улицы и смотрел на них.
Дженни остановилась.
Старик тотчас свернул в какой-то переулок.
— Тот самый! Тот самый старик! — сказала Дженни.
— В высокой шапке? Белые язвы на щеках? — спросила Лела.
Страх, настоящий страх проступил в глазах девушки. Но она тотчас поборола себя.
— Пойдем! — сказала Лела.
Она провела Дженни пустынными переулками в большой сад, оттуда — во двор европейского здания. Это был дом английской резиденции, занятый повстанцами.