Шанс на двоих

Шанс на двоих

Алекс Регул

 ***

Пролилась ревность в душу злом.

Огнём бежит по венам кровь

И сжаты нервы все узлом.

Я слышал много про любовь.

Ко мне не прикоснёшься ты

Я до тебя не дотянусь.

Я разобьюсь о пустоту,

Но я к тебе ещё вернусь.

Прогонишь? Буду здесь опять

Стоять под окнами твоими

И все ошибки исправлять,

Чтоб вновь мы стали нечужими.

Тихонько плачешь у окна,

А я курю… дрожит рука.

И ревность душит. Ад в глазах!

А в мыслях боль, огонь и страх.

Лишь пепел падает к ногам.

А я давно попал в капкан.

Загнал себя в своих мечтах

Не избежал потерь и крах.

Слеза погасит эту боль?

Коснусь я дерева спиной.

Не плачь, любимая моя!

С небес прольётся боль дождя.

Она ведь смоет соль потерь?

Нет  мне приюта. Зверь-постель.

Стою, смотрю, в душе тоска.

Ночь. Темнота и пустота.

***

- Непригоден!

Сухое слово, сказанное доктором, в мерзком белом халате, отрезало меня от той жизни, которая меня окружала последнее несколько лет. Меня списали. Ещё совсем недавно я был в обойме. И вот меня вырвали из сплочённого боевого товарищества. И сказали, гуляй! Обойдёмся без тебя! Мне, конечно, компенсацию за подпорченное ранением тельце и пенсию за выслугу назначили. Но от этого было ещё паршивей на душе. Откупились! А ведь могли перевести на другую работу. Но нет!

Знаете, что делают с лошадью, которая на скачках ногу ломает? Думаете, её лечат? Нет. Лошадь списывают. Если несильно дорогая и породой не вышла, могут на скотобойню отправить. Почему? У лошади хорошая память. Если ей на травмированную конечность наложить каркас, фиксирующий кости, они, конечно, со временем срастутся и животное излечится. Но снимут повязку, лошадь будет хромать на сломанную ногу. Пройдёт время, много времени, а она всё равно будет хромать. И бегать будет так, чтобы не нагружать когда-то сломанную ногу. 

Со мной так же.

В том котле мы варились почти сутки. Можно было сойти с ума. Но тогда я позволить себе это не мог.

Витьку из Курсавки «чехи» убили сразу. Серегу ранили под вечер. Он ещё полночи мучился. Мы ему помочь так и не смогли. Остальные выжили. Держались только благодаря наличию у нас большого арсенала.  На рассвете пришла вертушка. Накрыла лес огнём. По ней, конечно, тоже стреляли из «зелёнки». Но на тот момент у наших техника была уже  достойная. Опять же мы были ещё в строю.

Последнее, что я помню из того боя, сильный толчок воздуха, сопровождающийся раскатистым грохотом. Меня отбросило к стене КПП, и я почувствовал острую боль в боку.

С того дня прошло три месяца, и теперь этот гад, в белом халате, говорит:

- Непригоден!

Знал бы он, что я уже слышал в своей жизни слово «непригоден»… Меня однажды уже списали, посчитав недостойным. Но тогда виновником моей непригодности, стал мой братишка Семён.

Мы с ним должны были идти  в президентский полк. Ещё бы! «Двое из ларца, одинаковы с лица». Славянской внешности, высокие, без шрамов и наколок на видимых частях тела. Нас сразу предупредили в военкомате:

- С такой внешностью, вам, пацаны, будет не служба, а малина!

Мой брат-близнец впал в эйфорию, предвкушая, как будем мы щеголять в мундирах с блестящими пуговицами по Красной площади.  

С самого детства нас с братом окружала, более чем, скромная обстановка. А тут такой подарок судьбы. Президентский полк! Бабуля наша от радости перекрестилась. Она воспитывала нас одна. Отца мы своего никогда не видели. Мать, правда, иногда приезжала. Но последний раз это было за пару лет до окончания нами школы. Она тогда была проездом на море, куда ехала со своим очередным «новым мужем». Жила она далеко на севере, но бабуле деньги высылала регулярно. За что ей спасибо. Не сдала в детский  дом, опять же, спасибо. Отец нас вообще знать не хотел, хотя, как однажды призналась бабуля, жил он в нашем же городе.  Семён всё хотел узнать кто он, чтобы хотя бы… избить. Бабуля не стала нам называть его имя. Побоялась, что мы испортим себе биографию тюрьмой. Но мы всё равно испортили. Точнее Семён.

Узнав, что мы можем попасть в Президентский полк, его накрыла волна звёздной болезни. Так кутить, как кутил он, долго нельзя. Я в начале его отдергивал, просил остановиться. Но куда там! Кто б меня слышал… Сёме сначала понравилась девушка, сидевшая за соседним столиком в придорожном кафе, в котором мы были с друзьями. Потом не понравился парень, обнимавший ту самую девушку. Слово за слово, и вот мы уже машем кулаками перед зданием кафе.

Но брату и этого было мало. Он всегда любил играть не по правилам!  Нож, который достал Семён из кармана своей куртки, решил исход драки. Помню, душераздирающий крик девушки. Все замерли. И к ногам Семёна, как подкошенный упал тот самый парень, который ещё полчаса назад обнимал свою девушку, которая теперь кричала.

Слава Богу, парень выжил. Месяц провел в больнице, но выжил. Семён получил за эту драку три года. Меня не привлекли. Я не пошёл даже как соучастник. Меня забрали в армию, но уже, ни о каком президентском полку речи не шло. Отслужил я, как положено, свои два года. За это время умерла бабуля. Дома меня теперь никто не ждал. Закончив службу, я подписал контракт ещё на три года и военная жизнь для меня продолжилась.  

Служил в основном в относительно спокойных точках. Это уже потом, когда продлил контракт, меня перебросили в Будённовск, а оттуда в соседнюю республику. А там…  я понюхал пороху.

Я сильно изменился. Перестал много говорить, стал больше слушать. Слушать людей, лес, ветер. Возможно, я стал замкнутым. Да, и перед кем мне открываться? У пацанов, что тут воевали, такие же проблемы как и у меня. А женщин мы хоть и видели, но к ним не подходили. Опасно. Другая культура межполового общения.

Поэтому когда меня списали и я вернулся в родной город, первое, что бросилось мне в глаза, это, как не парадоксально звучит, были именно глаза девушек. Они смотрели на меня в упор. Некоторые даже в ответ начинали улыбаться. 

После смерти бабули её дом отошел прямому наследнику, нашей с Семёном матери. Надо отдать ей должное, она в этом приобретении выгоду для себя не искала. И дом оставила сыновьям. Семён, когда отбыл назначенный судом срок, уговорил мать продать дом и поделить деньги между мной и им. Свою часть денег он тут же вложил в какой-то сомнительный бизнес. А на мою часть, мать купила комнату в общежитии. И вот теперь меня ждала моя чужая жилплощадь.

Пока я служил, в моей комнате поселили квартирантов. Деньги за их проживание забирал брат. Он оплачивал коммуналку, остальные деньги забирал себе. Жил Семён в съёмной квартире. Крутил какие-то сомнительные схемы со своим другом. Но видимо неплохо на этом зарабатывал. Потому что очень скоро после освобождения приобрёл иномарку, а через год купил квартиру и женился. На свадьбу его я не попал.

Брат со мной мало общался. Своими победами не делился. Мы за это время сильно отдалились друг от друга. О его жизни я узнавал от своего друга Никиты. Когда я вернулся, то отправился именно к Никите. Он меня приютил, выделил диван в зале и сказал:

- Живи!

А как жить? Работы нет. В жильё своё могу въёхать только через две недели. До этого срока оно было оплачено квартирантами. Хорошо, что ещё вещи мои у Никиты в гараже, складировались. После продажи бабусиного дома мои вещи достались на хранение Никите. Семён, будучи на птичьих правах, в съёмных квартирах, мои пожитки не тягал. Он и от своего почти всего избавился. Вышел из тюрьмы с чистой совестью, и ему ничего из прежней жизни было не нужно. Фотографии бабули, какие-то документы, иконы что-то ещё из ценного забрала мать. Увезла с собой на север. Старую мебель и шмотки ненужные, ещё во дворе продаваемого дома сожгли. Посуду хорошую раздали соседям, остальную выбросили в ближайший мусорный бак. Мои пожитки собрали в чемодан и вручили Никите.