Страница 6 из 20
— Почему вы говорите о ней в прошедшем времени, как о выбывшей из полка?
По словам пленного, недавно она не вернулась из боя, и родителям послали извещение о ее героической гибели. Из-за этой фрау у Гуго Лемма крупные неприятности, ведь ему предписывалось обеспечивать ее безопасность в каждом вылете, потому что женщина в розовом — дочь ближайшего помощника самого Мессершмитта.
— А кто такой этот Гуго Лемм, который, по вашим словам, «рвет» и «мечет»?
Сбитый немец пояснил: штурмфюрер, командир их полка, летающий на самолете, левый борт которого разрисован летящим аистом с мечом в клюве, а на правом четыре негритенка пляшут вокруг колышка с насаженной головой белого человека…
…После возвращения истребителей из очередного боя над нашим аэродромом появился одиночный «мессер». Он вынырнул из-за лесочка, прошел над стоянками, покачал крыльями и, выпустив колеса, стал заходить на посадку. Все бросились к летному полю, подумав, что вражеский истребитель решил перелететь к нам.
Но немец не сел. Пройдя на небольшой высоте над полем, он сбросил вымпел — красный цилиндрик с заметной оранжевой лентой, убрал шасси и, взмыв метров на шестьсот, начал выжидательными кругами ходить над аэродромом.
В вымпеле оказалась записка на русском языке: «Я, командир противостоящего вам полка истребителей люфтваффе, вызываю на рыцарский поединок летчика, если он еще жив, сбившего неделю назад «Мессершмитт-109Е» с пилотом, одетым в розовую, хорошо заметную одежду. Если такового летчика не имеется, я готов померяться силами с любым вашим пилотом, желательно со старшим по званию командиром». Внизу стояла подпись: «Штурмфюрер Гуго Лемм».
Командир полка Леонид Савельевич Локтев, прочитав записку, передал ее нам, шестерым летчикам, только что вернувшимся из боя. Затем распорядился:
— Еськов, остаетесь за меня. Всем готовность номер один. Вылетать только в случае подхода группы противника на помощь этому Лемму, ясно?
Посмотрел на меня, улыбнулся:
— Вообще-то говоря, Лев, он тебя вызывает. Ведь «розовая» женщина — твоя работа. Но не обижайся, пойду я, с тебя хватит и утреннего боя. Повторяю: мне не помогать — с этим гадом и один справлюсь. А то раззвонят потом, будто мы не признаем рыцарской и воинской чести, будто мы трусы и еще черт знает что.
Майор круто повернулся и заспешил к самолету.
Бегом бросились к своим машинам и мы. Согласно расписанию боевой тревоги номер один запустили моторы, в любой момент готовые на взлет.
Затаив дыхание, следили мы за начавшимся поединком. «Мессер», не подпуская к себе Локтева, поднимался все выше и выше, понемногу оттягиваясь от аэродрома. Чувствовалось, что за всем этим какой-то подвох, но приказ командира есть приказ: вылетать без крайней нужды никто не имел права.
Когда в безбрежном океане голубого неба самолеты стали едва различимы, до нас донеслись приглушенные расстоянием глухие выстрелы «мессера» и четкая сухая скороговорка пулеметов нашего истребителя. Бой начался!
И тут у всех следящих за ним вырвался крик ярости и негодования: из-за леса на большой скорости выскочили более десяти ненавистных остроносых машин и почти вертикально устремились вверх. Туда, где один на один дрались майор Локтев и штурмфюрер Лемм.
Еськов дал сигнал общего взлета. Мы поднялись в воздух, но пока ушло время на набор высоты, все было кончено. Окруженный врагами, зажатый сплошным огнем, Локтев попал под удар падающего на него сверху самолета Лемма и взорвался… Не принимая боя, используя преимущество в скорости, стая ушла.
С этого дня самым ненавистным для нас стал немец Гуго Лемм, летающий на разрисованном «мессере». В каждом бою мы высматривали этот трижды проклятый самолет, но он не появлялся. Ждал, словно нашкодивший кот, когда о нем забудут.
В конце августа мы вылетели тремя парами. Со мной был сержант Иван Рябов, недавно выпущенный из училища летчик. У Тихонова и Щербакова в напарниках тоже молодые ребята, однокашники Рябова. Над Ростовом встретили группу немецких бомбовозов, но прорваться к ним не дали истребители сопровождения.
Я с Рябовым отбивался от шестерых «мессеров», старавшихся отсечь Ивана и уничтожить в первую очередь именно его — по поведению в бою, по технике пилотирования угадывался новичок. Действительно, то был его первый боевой вылет.
Замечаю, что Рябову трудно держаться в глубоком правом вираже внутри круга, вот-вот он сорвется в штопор. Чтобы срочно переложить машину в обратный вираж, плавно уменьшаю крен. Рябов, похоже, понял мое намерение, и я энергично перекладываю машину. В тот момент сверху, почти отвесно пикируя на нас, промчались два «мессера». Переход на противоположное вращение и спас нас: иначе нас сбили бы тем самым приемом, от которого погиб майор Локтев. Мне даже показалось, что на борту ведущего мелькнул хоровод из нескольких черных фигурок!
Проскочившая пара вышла из пике и боевыми разворотами круто поднималась вверх. Да, это был он — Гуго Лемм: левый борт размалеван аистом с мечом. Теперь я просто не имел права выйти из боя, я должен был хотя бы ценой собственной жизни уничтожить этого гада!
Мы к тому времени попали в «клещи». Одна пара из тех, что крутились вокруг нас, отвалилась от общего круга и нырнула вниз, две другие машины вместе с Леммом готовились ударить с высоты, четыре оставшиеся продолжали кружить встречными виражами, отсекая все наши попытки вырваться.
Очевидно, по радиокоманде обе пары «мессеров» бросились в атаку: нижние на крутой «горке», верхние — на пикировании. Держу машины в левом вираже до начала открытия по нам огня, готовясь одновременно к срыву вниз.
Пошел! Отвесно падаем в стремительном штопоре. Брызнули по сторонам нижние «мессеры», не успевшие сделать ни одного выстрела: атакующие сверху также не пытались открывать огонь по бешено крутящимся машинам.
Но вот обогнал меня в пикировании самолет, на котором весело пляшут негритята, и я понял: если немедленно прекратить штопор, то я обязательно встречусь с выходящим из пике Гуго Леммом. Эту сволочь я должен сбить, даже если придется его таранить!
Сделано: в следующее мгновение, вырвав машину из штопора и разогнавшись на форсаже, я направился точно лоб в лоб поднимающемуся от земли самолету штурмфюрера.
Он спохватился слишком поздно. Скорость сближения была огромна. Чтобы отвернуть, у него не оставалось ни времени, ни дистанции. Ловушка захлопнулась! До столкновения оставались считанные мгновения. Мои пулеметы молчали: попасть в тонкий лобовой профиль «мессершмитта» — дело почти невозможное. Я был готов к тарану.
Не выдержали нервы фашиста: перед самым носом моего «ишачка» он рванулся в сторону, оголив желтое брюхо своей машины, — реактивный снаряд и пулеметный залп превратили ее в груду горящего металла.
С Гуго Леммом было покончено.
«Приблудыш» Бейсимбаев
Однажды в начале октября 1941 года часовой из роты охраны задержал человека, назвавшегося летчиком и просившего доставить его к командиру части. За несколько дней до этого погиб наш второй командир полка, и командование временно принял начальник штаба капитан Чечнев. Он распорядился привести задержанного.
Вошел молодой, с темным от загара лицом сержант — невысокий, широкоплечий, туго затянутый поясом. На чистой гимнастерке с голубыми петлицами висели значки — «Ворошиловский стрелок» и «Парашютист». Незнакомец четким шагом подошел к Чечневу и доложил:
— Сержант Бейсимбаев. Разрешите обратиться по личный вопрос?
Слова он произносил четко, но акцент, судя по фамилии, казахский, делал его речь несколько своеобразной.
— Слушаю вас, говорите.
— Товарищ капитан, я летчик. В мае этого года закончил Батайский авиашкола. Война застал в запасной полк под Грозным. В августе нас отправили на фронт, в распоряжение Пятой воздушной армии. Мы ехали поездом. Эшелон бомбили. Ничего не остался: все горел, все ломался к черта матери. Кто живой остался, потом комендатура собирал, посылал маршевый полк. Там и пехота, и летчик, и танкист, и все-все. И никакой разговор: носишь военный форма — иди маршевый полк, пехота будешь.