После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Я прочел с самым большим вниманием подробный отчет о состоянии ваших дел и, вспоминая различные разговоры, которые у меня были с Жаном (Иван Николаевич) по этому предмету, я вижу, что, хотя он и описал это положение в очень мрачных то­нах, он, к несчастью, был весьма далек от печальной дейст­вительности.

Скажу вам откровенно, что положение вашей сестры са­мое плачевное; не желая сейчас начинать с вами спора по тем статьям, которые, как вы утверждаете, изложены в бу­маге, что вы мне прислали, я буду говорить только о содер­жании, которое вы должны выплачивать Катрин, совершен­но определенном обязательстве, взятом вами во время моей женитьбы, когда ваше состояние было уже так же расстрое­но, как и теперь. Поэтому замечу вам, что для такого челове­ка, как вы, привыкшего к коммерческим сделкам, и кото­рый, следовательно, должен понимать значение обяза­тельств, вы действовали в отношении меня весьма легко­мысленно. Действительно, зачем предлагать мне то, что вы не хотели мне давать? Бог свидетель, однако, что, женясь на вашей сестре, я имел более благородное чувство в душе, не­жели деньги! Кроме того, вы должны помнить, что это во­прос, который я лично даже не хотел обсуждать; но поско­льку обязательство было взято, я счел себя вправе на него рассчитывать; отсюда мои затруднения.

Я изложу вам наше положение с полной откровенностью и предоставлю вам судить о нем! После нашего возвраще­ния во Францию Барон, чтобы дать мне занятие, поручил мне управление частью своих имений, кроме того, он мне предоставил сумму в ...(сумма не указана) на обзаведение и содержание семьи; естественно, в эту сумму входили и пять тысяч Катрин. Те­перь, поскольку этой суммы нам недоставало с крайне огор­чительным постоянством, а я не хотел ни в чем ограничи­вать комфорта, к которому привыкла моя славная Катрин, и так как щедрость барона де Геккерна мне это позволяла, я затронул капиталы, которые были мне доверены, рассчиты­вая позднее покрыть дефицит, когда ваши дела позволят вам уплатить задолженность, в чем, впрочем, Жан неодно­кратно меня заверял, и вот в качестве утешения я получаю отчет о состоянии ваших дел. Мое положение становится крайне затруднительным. Что же я должен делать? Не могу же я послать этот отчет в Вену, поскольку я всегда заверял Барона, во всех моих письмах, что ваши дела идут лучше и что, следовательно, мне заплатят, потому что вы должны не сестре, а Барону, который все время выплачивал ей содер­жание, так что до сих пор она еще никогда не ощущала по­следствий вашей неаккуратности.

Признаюсь вам откровенно, что мой здравый смысл от­казывается понимать, как можно сохранять поместья, когда они столь непомерным образом заложены и перезаложены? Не знаю, любезный друг, как вы ведете дела в вашей стране, но мне прекрасно известно, что во Франции, чтобы спасти остатки подобного состояния, был бы только один способ: продать. Действительно, помимо того, что вы живете в по­стоянных хлопотах и беспокойстве, основная часть ваших доходов уходит на уплату процентов.

Я даю вам совет, потому что вижу по вашему собственно­му отчету, что он выполним, поскольку вы продали Никули­но — вы можете продать и остальные земли. Но прежде все­го, любезный Димитрий, не поймите превратно размышле­ния, которыми я заканчиваю свои советы: я знаю хорошо, что вы живете в трудах и беспокойстве с единственным и благородным желанием придти на помощь братьям и сест­рам и что, несмотря на это, вам не удается достигнуть благо­приятных результатов. Боюсь, что все это происходит от неправильно понятых стараний ведения дел.

Я не хочу брать в качестве примера того, что можно видеть на землях, купленных Жаном. Он мне двадцать раз рас­сказывал, что его имение приносит ему тридцать с чем-то тысяч рублей дохода в год! Это увеличение 100 на 100 — я видел эту цифру в письмах, адресованных Катрин в период этой продажи (тогда как эта земля давала только от 12 до 15 тысяч рублей, когда она была в ваших руках), — может быть только следствием хорошего управления. Но я ставлю себя на ваше место и утверждаю, что с самым наилучшим усердием в мире почти невозможно успешно заниматься своими имениями и одновременно иметь на ходу такое предприятие, как ваше.

Не могу не возвратиться опять к тому же вопросу: полное прекращение вами присылки денег. Если бы это было вам фактически невозможно, я бы не настаивал, но ваш отчет до­казывает мне обратное. Я вижу в статье «обязательные расходы» 10 ООО рублей для моего отца (Л.Геккерна), нет ничего более справедливого, затем в статье «содержание отдель­ным лицам — 27 500 рублей» значитесь вы, ваши два брата и Александрина; среди вас должна быть распределена эта сумма, но самая простая справедливость требовала бы, что­бы она была разделена на 5 частей, а не на 4, тогда Катрин имела бы хоть что-нибудь, потому что, поймите, Бога ради, у нас будет четверо детей, а у вашей сестры даже не на что ку­пить себе шпилек! А так как я прекрасно знаю, что вы слиш­ком справедливы, чтобы не понимать, насколько обоснован­ны мои требования, я вам предлагаю соглашение, которое могло бы устроить всех. Что помешало бы вам, например, в обмен на официальную бумагу от вашей сестры, по которой она бы отказывалась от отцовского наследства, признать за нею сумму в...(сумма в подлиннике не указана) как спорную между вами, а затем включить ее в число ваших кредиторов. В случае если для доведения этого дела до конца нам понадобился бы представитель в России, князь Лев Кочубей, с которым я остался в дружеских отношениях, взялся бы, я в этом уверен, вести с вами перего­воры. Таким образом, вы обеспечите будущее Катрин, что я в настоящее время не могу ей гарантировать; я не имею даже возможности сделать в ее пользу завещание, не имея еще ни­чего положительного, лично мне принадлежащего. Мой отец (Дантес-старший), слава Богу, здоров; он мне предоставляет только квартиру и стол; Барон, будучи в отношении нас неизменно щедрым, — остается хозяином капитала, так что если меня не станет, что, надеюсь, не случится, но что возможно, Катрин будет всецело зависеть от опекунов моих детей.

Я кончаю, любезный Димитрий, умоляя вас принять во внимание мои требования и прочесть мое письмо с тем же расположением, какое диктовало мне его, то есть с твер­дым желанием примирить все интересы, не нанося никому ущерба.

Прошу вас засвидетельствовать мое почтение вашей же­не, а вас — принять выражение моих самых сердечных чувств.

Б. Ж. де Геккерн».

Что можно сказать по поводу этого письма? Дантес изде­вается над Дмитрием Николаевичем совершенно открыто, упрекая его в неумении вести дела. Констатируя «печаль­ную действительность», он тем не менее настойчиво, бесце­ремонно требует уплаты долга. В свое время в Петербурге, перед свадьбой, Дмитрий Николаевич обязался выдавать сестре ежегодно 5000 рублей содержания, его к тому выну­дили, как мы уже говорили, обстоятельства. Но обратим внимание на слова Дантеса, что он лично денежные вопро­сы тогда даже не хотел обсуждать, что им руководили при заключении брака совсем другие чувства. Кто может поверить в это? По-видимому, он потому не принимал участия в выторговывании этих денег, что предоставил все Геккерну. В письме Екатерины Николаевны к брату от 19 января 1837 года, уже после свадьбы, мы читаем: «...ты сказал Тетушке, а также Геккерну, что будешь мне выдавать через Носова 5000 в год», «...как добрый брат и честный человек ты не на­рушишь свое обязательство Геккерну». Все это еще раз под­черкивает двуличность Дантеса. Обращает на себя внима­ние, что сумму в 27 500 рублей он предлагает разделить не на 4, а на 5 частей, включив Екатерину. При таком расчете исключается Наталья Николаевна, а мы полагаем, что в от­чете значилась и эта семья, но Дантес самым наглым обра­зом делает вид, что она вообще не существует.

Что касается увеличения доходов вдвое в имении Ивана Николаевича, то по этому поводу Наталья Ивановна, кото­рой Дмитрий Николаевич переслал письмо Дантеса, потом писала, что это имело место всего один раз, когда был очень большой урожай и Иван Николаевич продал много хлеба. Так что ни о каком «хорошем управлении» здесь и речи быть не могло. Однако, видимо, Иван Николаевич похвас­тался своими «хозяйственными талантами» перед шурином, а тот не замедлил подхватить, чтобы лишний раз уколоть Дмитрия Николаевича.