После смерти Пушкина: Неизвестные письма

А о нас, по правде говоря, ничего особенного тебе ска­зать не могу. Дни проходили бы тихо среди нашего семей­ного счастья, если бы оно не омрачалось расстройством де­нежных дел.

Ты знаешь, я полагаю, от нашего семейства, что Натали Дубельт вышла замуж за принца Нассауского, она нам сооб­щила недавно об этом в письме из Парижа, где она сейчас находится. Дай Бог, чтобы этот союз был более счастли­вый, чем первый. Они обещают приехать к нам летом. Мы ждем также Аринку с мужем и ребенком в мае месяце. А ког­да же я смогу сказать то же самое о тебе, дражайший Ваня, как была бы я счастлива снова тебя увидеть. Муж, уезжая, просил меня передать тебе свои дружеские чувства; я жду его не раньше следующей недели.

Таша поручает себя твоей благосклонности, а я целую так же нежно, как и люблю. Дай мне скоро возможность по­благодарить тебя за присылку денег. Я надеюсь, что твое здоровье и здоровье всех твоих удовлетворительно. Пере­дай привет моей невестке, с которой я хотела бы познако­миться.

А. Фризенгоф».

«Бродзяны, 9/21 июля 1868

Прежде всего благодарю тебя, мой дорогой Ваня, за твое очень хорошее письмо, а затем за надежду, что ты мне пода­ешь ликвидировать твою задолженность в непродолжитель­ном времени. Я тебе также признательна как нельзя более за подробности касательно моих дел в отношении наследст­ва после отца. Это совершенно неожиданный и приятный сюрприз, о котором ты мне пишешь, что часть, на которую я могу рассчитывать, составляет капитал в 10 тысяч рублей, положенный в банк. Я не имела об этом ни малейшего пред­ставления. Лишь бы только все это я получила без особой задержки, чтобы я могла таким образом в какой-то степени участвовать в улаживании дел моего мужа и в образовании Таши, которое сейчас более чем когда-либо не двигается с места. Я так не привыкла к тому, что мои ожидания в чем бы то ни было осуществляются, что поверю в эти неожиданные деньги, которые ты мне обещаешь, только когда буду держать их в руках.

Что касается твоего предложения обратиться к моему племяннику Сергею (сын Сергея Николаевича Гончарова), чтобы попросить его взять на себя мои интересы при разделе, скажу тебе, что мне не только это приходило в голову, но более года тому назад я послала ему по этому поводу письмо, которое осталось без ответа. Я нашла, что это совсем нелюбезно с его стороны, и призна­юсь тебе, что у меня не хватает духу докучать ему своей вто­ричной просьбой. Но я была бы очень рада, если бы кто-нибудь из нашей семьи захотел придти мне на помощь, я бы оставила в стороне всякую обиду и попросила бы тебя, если ты его увидишь, позондировать почву в этом отношении. Если он будет так великодушен взять на себя защиту моих интересов, я предоставила бы ему право действовать от мо­его имени. Пусть только он мне скажет, что я должна для этого сделать. Может быть, ему будет достаточно бумаги, что я дала Саше Пушкину; если же нет, пусть он будет так добр прислать мне образец документа, который мне остава­лось бы только подписать.

Ты мне оказал бы большую услугу, дражайший брат, если бы устроил это дело, одной заботой на сердце у меня было бы меньше, если бы я знала, что кто-то думает обо мне. К го­рьким сожалениям, которые я не перестаю испытывать в связи с потерей нашей горячо любимой сестры, часто при­мешивается мысль, что в ней я нашла бы самого ревностно­го помощника в тех затруднениях, что сыплются на меня по поводу нашего несчастного семейного раздела. С ее пламен­ной, преданной своим близким душой, она, я не сомнева­юсь, сделала бы все возможное, чтобы вывести меня из это­го лабиринта.

Если ты можешь мне помочь в теперешних моих затруд­нениях, дорогой Ваня, будь милосерден в память нежной, братской дружбы, которую ты всегда свидетельствовал в дни нашей молодости, протяни великодушную руку единст­венной оставшейся у тебя сестре, которая тебя любит так же, как и раньше.

Прошу мою невестку не забывать меня, искренне желаю тебе полного благополучия, а также всей твоей семье.

А. Фризенгоф».

Денежные затруднения по-прежнему преследуют Фризенгофов, и они вынуждены безвыездно жить в Бродзянах. Как в свое время Дмитрий Николаевич, так и Иван Никола­евич постоянно задерживает присылку денег, даже процен­тов по тем векселям, что он выдал сестре, «купив» у нее ее часть Яропольца. Мы не знаем, получила ли Александра Ни­колаевна и те 10 тысяч рублей, что пришлись на ее долю по­сле смерти отца. Одновременно с женой пишет своему шу­рину и Густав Фризенгоф (письмо от 11/23 июля 1868), в котором он говорит, как тяжело ложиться и вставать с по­стоянными мыслями и заботами о том, как существовать. В очень деликатных выражениях Фризенгоф дает понять Ивану Николаевичу, что скорейшее окончание дела по на­следству было бы для них настоящим благодеянием и что они оба надеются на его содействие. «Поверьте, что мы не сомневаемся в вашей привязанности, — пишет он, — было бы очень печально, если бы пришлось перестать любить друг друга, потому что, так как мы окружены заботами и печалями, мне кажется, наоборот, чувствуешь еще большее стремление сблизиться с теми, кого любишь, найти у них утешение, такое благотворное, если оно идет от сердца».

Письмом Александры Николаевны от 22 января 1868 го­да еще раз подтверждается, что у Густава Фризенгофа был дом в Вене. Возможно, он сдавался внаем в те годы, что Фризенгофы не жили в столице. В одном из писем Густав говорит еще об одной неприятности: обойщик, у которого находилась на хранении их обстановка из венского дома, разорился, его имущество было продано с молотка, в том числе и их мебель, которую Фризенгофу пришлось выку­пать!

Но больше всего в последнем письме обращают на себя внимание строки, относящиеся к Наталье Николаевне, свидетельствующие об искренней, большой привязанно­сти Александры Николаевны к сестре, с которой ее связы­вала тесная дружба с детских лет. «Пламенная, преданная своим близким душа» — в этих словах вся Наталья Никола­евна, отзывчивая, любящая, всегда готовая сделать все, что в ее силах, для родных. Такой мы видим ее и в письмах на протяжении всей жизни. Пламенная душа — как много го­ворят нам эти слова, как раскрывают они образ этой обая­тельной женщины, как становятся нам понятны чувства Пушкина, сказавшего ей однажды, что душу ее он любит более ее лица...

Последнее сохранившееся в архиве Фризенгофов пись­мо относится к 1870 году. Это черновик письма Александры Николаевны к Ивану Николаевичу, с многочисленными по­правками и вставками, сделанными рукою ее мужа. Оно свидетельствует об ухудшении отношений между братом и сест­рой в связи с задолженностью Ивана Николаевича. Ссыла­ясь на то, что она должна спасти хотя бы остатки родитель­ского капитала для дочери (видимо, она так и не получила те 10 тысяч, о которых мы упоминали выше), Александра Николаевна пишет, что она вынуждена опротестовать век­сель, выданный ей братом, по которому за три года накопи­лось почти 3000 руб. процентов. Упоминая о каком-то пись­ме Ивана Николаевича с несправедливыми упреками в ее адрес, она говорит, что ни в чем перед ним не виновата и никогда и в мыслях у нее не было усугублять его дела.

Иван Николаевич умер в 1881 году, но переписка 70-х го­дов до нас не дошла. Мы не знаем, продолжали ли Фризенгофы до 1876 года, когда вышла замуж их дочь, безвыездно жить в Бродзянах. Но если они и жили по зимам в Вене, то не менее полугода, вероятно, проводили в Бродзянах, так как Фризенгоф должен был заниматься своим хозяйством. Есть сведения, что в 60—70-х годах он вел большую обще­ственную деятельность, принимал участие в словацком об­ществе «Матица», ставившем своей целью развитие национальной культуры. В одном из словацких журналов даже бы­ло в 1863 году помещено стихотворение, посвященное «просвещенному господину Густаву Фризенгофу, помещику, первому выдающемуся словацкому деятелю».

Как мы знаем из писем Александры Николаевны, детст­во и, видимо, раннюю юность Наталья Фризенгоф провела в деревне. Она страстно любила собак и лошадей, постоянно ездила верхом. Росла она без подруг, в обществе взрос­лых, и это, конечно, сказалось на ее характере. Нет сомне­ния, что Густав Фризенгоф, высококультурный человек, много занимался образованием дочери в эти годы, она много читала. В 1876 году Наталья Густавовна вышла замуж за герцога Элимара Ольденбургского, с которым познакоми­лась в Висбадене, вероятно, когда гостила там у тетки Ната­льи Александровны Меренберг-Нассауской. Это был опять морганатический брак. Герцог Элимар принадлежал к коро­левской семье, он был в родстве с домом Романовых, а раз так, то молодые не могли надеяться на благожелательное отношение к ним русского двора вследствие этого «нерав­ного» брака. Брат Элимара был правителем герцогства Ольденбург в Северной Германии. Он так же, как Нассауские, не признал неравнородного брака Элимара. Дети Натальи Густавовны впоследствии, после смерти отца, получили ти­тул графов Вельсбург; о правнуке Александры Николаевны, Георге Вельсбурге, мы уже упоминали. Возможно, в силу всех этих обстоятельств, Наталья Густавовна и не интересо­валась русской родней, не знала языка и никогда не бывала в России, но Наталью Николаевну, несомненно, помнила, ей было уже 8 лет, когда та приезжала в последний раз в Бродзяны.