После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Наталья Ивановна Фризенгоф очень недурно рисовала и оставила в альбоме Натальи Николаевны, хранящемся те­перь в фондах Всесоюзного музея А. С. Пушкина, драгоцен­ные рисунки с изображением обитателей Михайловского, Тригорского и Голубова (поместье Вревских, находившееся в 20 км от Тригорского). Здесь мы видим Сергея Львовича сидящим в кресле со шляпой в руках, Прасковью Александровну Осипову, Евпраксию Николаевну; последняя изобра­жена невероятно толстой, надутой женщиной — это, несомненно, шарж, но очень хорошо ее характеризующий. Ши­роко известен рисунок, на котором мы видим детей Пушки­на, сидящих за столом. И совершенно очарователен рису­нок, изображающий Наталью Николаевну с дочерью Ма­шей, стоящими у березы.

Сохранился еще один интересный «свидетель» пребыва­ния Фризенгофов в Михайловском — это альбом-гербарий, собранный по инициативе Н. И. Фризенгоф. В нем мы на­ходим засушенные цветы и травы, собранные в Михайлов­ском, Тригорском и Острове. Под каждым растением Ната­лья Ивановна поставила дату и имя нашедшего. Таким обра­зом, мы узнаем, что в составлении альбома участвовали, кроме самой Натальи Ивановны, Наталья Николаевна, ее дети, Александра Николаевна и Анна Николаевна Вульф.

Датировки в альбоме позволяют установить приблизитель­но продолжительность пребывания Фризенгофов в Михай­ловском: растения собирались в период с 3 по 25 августа.

Приближалась осень. Неустроенность Михайловского поместья не позволила Наталье Николаевне, а у нее было намерение, остаться здесь зимовать. Но состояние ее де­нежных дел было таково, что ей даже не на что было вые­хать. Снова ей приходится обращаться к Дмитрию Николае­вичу.

«3 сентября 1841 (Михайловское)

Отчаявшись получить ответ на мое июльское письмо и видя, что ты не едешь, дорогой брат, я снова берусь за перо, чтобы надоедать тебе со своими вечными мольбами. Что по­делаешь, я дошла до того, что не знаю, к кому обратиться. 3000 рублей это не пустяки для того, кто имеет всего лишь 14.000, чтобы содержать и давать какое-то воспитание чет­верым детям. Клянусь всем, что есть для меня самого свято­го, что без твоих денег мне неоткуда их ждать до января и, следственно, если ты не сжалишься над нами, мне не на что будет выехать из деревни. Я рискую здоровьем всех своих детей, они не выдержат холода, мы замерзнем в нашей убо­гой лачуге.

Я просила тебя прислать мне по крайней мере 2000 руб­лей не позднее сентября, и очень опасаюсь, что и этот ме­сяц пройдет вслед за другими, не принеся мне ничего. Ми­лый, дорогой, добрый мой брат, пусть тебя тронут мои мольбы, не думаешь же ты, что я решаюсь без всякой необ­ходимости надоедать тебе и что, не испытывая никакой нужды, я доставляю себе жестокое удовольствие тебя му­чить. Если бы ты знал, что мне стоит обращаться к кому бы то ни было с просьбой о деньгах, и я думаю, право, что Бог, чтобы наказать меня за мою гордость или самолюбие, как хочешь это назови, ставит меня в такое положение, что я вынуждена делать это.

Твое письмо к Носову было безрезультатным, и более то­го, сделало нас мишенью насмешек со стороны Вяземского, которые хотя и были добродушными, тем не менее постави­ли нас перед ним в крайне затруднительное положение. Ты знаешь, я полагаю, что Сашинька заняла у него 375 рублей. Как только твое письмо к Носову было получено, она, страшно обрадовавшись, тотчас послала его Вяземскому, прося его получить деньги, которые Носов должен был нам вручить, и вычесть самому, что ему следовало получить. Но с последней почтой мы получили печальные известия, что Носов не признает себя твоим должником и наотрез отка­зался дать деньги. Так что, ради Бога, найди другой способ, чтобы вывести ее из затруднительного положения. Ты ей должен в настоящее время за три месяца, а кредиторы за­брасывают ее письмами. Одному только Плетневу она долж­на 1.000 рублей, и срок уже прошел. Имей жалость к обеим сестрам, которым, кроме как от тебя, неоткуда ждать помо­щи. Рассчитывая только на твою дружбу, они не решаются поверить, что ты их покинешь в таком ужасном положении.

Прощай, дорогой брат, я так озабочена своими тревога­ми и денежными хлопотами, что ни о чем другом не могу го­ворить. Тем не менее я нежно целую тебя, так же сердечно, как и люблю, не сомневайся в моей к тебе горячей дружбе. Целую твою жену; ты даже нам ничего не сообщаешь о ее родах. Не забудь поцеловать и детишек. Я полагаю, Маминька и Нина уже от вас уехали. Мои дети просят их не забы­вать, ради Бога, не заставляй их мерзнуть, а это будет так не­пременно, если ты не придешь нам на помощь. Не забудь, что я рассчитываю на твое обещание приехать сюда и по­мочь мне своими советами».

«10 сентября (1841 г. Михайловское)

Только вчера, 9 сентября, я получила твое письмо от 18 августа. Спешу ответить тебе сегодня же, чтобы засвидете­льствовать тебе мою поспешность исполнить твое желание. Но прежде всего я хочу поздравить тебя и твою жену со сча­стливым событием в вашей семье. Я не сомневаюсь, что рождение дочери это исполнение всех ваших желаний. Вме­сто покровительства, которое я не имею возможности ока­зывать кому бы то ни было, я обещаю перенести на всех тво­их детей искреннюю и глубокую привязанность, которую я всегда питала и никогда не перестану питать к тебе. Ты, ко­нечно, не сомневаешься в искренности моего пожелания счастья новорожденной. Пусть она всегда будет приносить своим родителям только удовольствие и радость. Ты возь­мешь на себя труд, не правда ли, передать твоей жене, как я была обрадована, узнав, что она уже родила и быстро попра­вилась.

А теперь перейдем к вопросу, который тебя интересует. Граф Строганов вернулся в Петербург. Но если твоя поезд­ка имеет целью только предложить Опеке купить Никули­но, то я сомневаюсь, что это твое намерение удастся осуще­ствить. Покупка имения, мне кажется, не входит в их наме­рения. Впрочем, смотри сам, я не очень в этом уверена. Но если ты хочешь предложить эту покупку мне, увы, дорогой брат, это выглядит грустной шуткой. Мои скромные богат­ства составляют 50 ООО рублей, может быть, немного больше. Этот несчастный маленький капитал приносит нам до­хода всего 3000 рублей, которые помогали нам жить до на­стоящего времени. Но теперь, поскольку мой доход умень­шился до 14 ООО я, может быть, буду вынуждена его затро­нуть этой зимой, чтобы нанять учителей моим детям. Вот блестящее состояние моих дел. Ты извинишь меня, что я подняла этот вопрос, но положение мое очень невеселое, обескураживающее, и, к несчастью, я вынуждена тебе пи­сать в один из таких моментов, когда мужество меня покида­ет и когда я лью слезы от отчаяния, не зная, кому протянуть руку и просить сжалиться надо мной и помочь.

Для меня это печальная новость, что ты мне сообщаешь, уверяя в намерении прислать мне лошадей. Мое желание не осуществилось, они мне были нужны летом, но лето про­шло, а зимой я прекрасно обойдусь без них. И я не могу от­казаться добровольно от 1500 рублей, что получаю от тебя. Если ты хочешь оказать мне услугу, то не посылай мне лоша­дей. Бог знает, смогу ли я еще держать экипаж этой зимой. Занятия детей начинаются и потребуют, следственно, боль­шую часть моего дохода.

Я покидаю тебя, дорогой брат. Сашинька тоже хочет приписать тебе несколько слов. Разреши мне поцеловать те­бя и пожелать тебе больше счастья, чем до сих пор. Про­щай, нежно целую жену и детей. Ты ничего не пишешь, у вас ли Нина. Если да, то скажи, что я ее люблю и нежно целую. Ничего не поручаю тебе передать матери, так как я ей пишу с этой же почтой».

После отъезда Фризенгофов Наталья Николаевна приш­ла просто в отчаяние. В связи с пребыванием гостей, воз­можно, пришлось обратиться за деньгами к Осиповой, и это ей было очень тяжело. Из письма мы узнаем, что Дмит­рий Николаевич собирался приехать в Петербург, чтобы предложить Опеке купить одно из гончаровских поместий для семьи Пушкина или уговорить Наталью Николаевну за­тронуть капитал в 50 ООО рублей, полученный за посмертное издание сочинений Пушкина, но Наталье Николаевне очень хотелось оставить его неприкосновенным для детей, и она всячески сопротивлялась притязаниям и Гончаровых, и Пушкиных.