Страница 18 из 30
По старинной традиции царь и царица обедали одни на помосте под парчовым балдахином; за ними наблюдал цвет русского дворянства. Золотые блюда с яствами, которые подносили депутации от сословий, подавались государю и государыне высшими придворными сановниками. Во время продолжительной трапезы один за другим поднимались со своих мест послы иностранных держав, провозглашая тосты за здравие императорской четы. После обеда царь и царица приветствовали остальных гостей, проходя по просторным кремлевским палатам, драпированным синим шелком и уставленным золочеными стульями. Весь день царь не снимал с головы огромную корону, которая была надвинута почти на самые глаза. Шрам, оставленный на его лбу японским фанатиком, оказался прижатым краем короны, отчего у государя разболелась голова. Императрица шла рядом, шлейф ее нес десяток пажей.
Во время праздничного бала, устроенного по случаю коронации, Кремль сверкал огнями, гремел музыкой. Платья, в которых щеголяли русские дамы, по мнению заморских гостей, потрясали воображение. На дамах были тиары, ожерелья, браслеты, перстни и серьги, подчас с рубинами величиной с яйцо малиновки. Великая княгиня Ксения Александровна, сестра Николая II, и его свояченица великая княгиня Елизавета Федоровна были сплошь усыпаны изумрудами. Другие дамы щеголяли сапфирами и рубинами. Талию государыни украшал бриллиантовый пояс. У самого императора вся грудь была в алмазах. Такое обилие драгоценностей могло повергнуть в смятение любого.
В ту ночь во всех частях Москвы была устроена иллюминация. Императрице вручили букет роз, под которым на золотом блюде была спрятана кнопка. Стоило нажать на нее, как разом вспыхивали электрические лампочки, освещавшие кремлевские храмы и светские здания. На улицах и в домах москвичей горели миллионы свечей. Москва салютовала новому императору.
День, наступивший после коронования, должен был принадлежать жителям и гостям Москвы. Великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор, распорядился, чтобы для народа на окраине Москвы приготовили угощение; на этом празднике должны были присутствовать и царь с царицей. Целыми телегами привозились эмалевые кружки с императорским вензелем, которые должны были раздаваться в качестве сувениров; для бесплатного угощения доставили множество бочек пива.
Для народного гулянья было выбрано Ходынское поле, служившее полигоном для инженерных войск и изрытое неглубокими траншеями и рвами, закрытыми сверху щитами из досок. То было единственное в Москве место, способное вместить сотни тысяч горожан и приезжих, желающих увидеть молодого государя и царицу.
Накануне вечером на Ходынку пришли тысячи гуляк, так и не сомкнувших глаз. К рассвету собралось с полмиллиона человек, некоторые из них были уже пьяны. Появились телеги, нагруженные кружками и бочками с пивом. Их огородили непрочными деревянными перилами. Толпа с любопытством наблюдала за происходящим, потом стала продвигаться поближе – с самыми лучшими намерениями. Вдруг кто-то пустил слух, будто телег доставлено меньше, чем ожидалось, и что пива хватит только тем, кто доберется до бочек первыми. Толпа устремилась вперед. Эскадрон казаков, прибывший для поддержания порядка, был сметен прочь. Не выдержав тяжести, доски ломались, люди падали во рвы. Толпа сбивала с ног, затаптывала в грязь женщин и детей. Тысячи ног промчались по изувеченным, гибнущим от удушья людям.
К тому времени, когда подоспела полиция и дополнительные отряды казаков, Ходынка напоминала поле битвы. Сотни людей погибли, тысячи были ранены. Пополудни все городские больницы оказались заняты пострадавшими. Все знали, что произошло. Государь и государыня были потрясены известием о случившемся. Царь решил удалиться в монастырь и заявил, что не сможет отправиться на торжественный бал, который давал в тот вечер французский посол граф (позднее маркиз) де Монтебелло. И снова вмешались дяди, сплотившиеся вокруг великого князя Сергея Александровича. Французское правительство прислало для украшения бала бесценные гобелены и серебряную посуду из Парижа и Версаля, с юга Франции было доставлено сто тысяч роз. Дяди императора настояли на том, чтобы царь не придавал особого значения катастрофе и не отменял бала, чтобы не обидеть французов, своих единственных европейских союзников. К сожалению, молодой император уступил им.
«Предполагали, что, хотя бал будет, – вспоминал С. Ю. Витте, министр финансов, – …их величества не приедут… Но приехали государь и императрица; открылся бал… первый контрданс государь танцевал с графиней Монтебелло… Впрочем, государь вскоре с этого бала удалился». Праздник получился невеселый. «Императрица казалась удрученной, веки ее покраснели от слез», – докладывал королеве Виктории британский посол. Александр Извольский, впоследствии ставший русским министром иностранных дел, писал: «Могу засвидетельствовать, что Николай II был опечален происшедшим, и первым его движением было приказать прекратить празднества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы, чтобы дать ясное выражение своего горя… Но некоторые… указывали, что это произведет дурное впечатление на иностранных представителей, собравшихся в Москву».
На следующий день государь и государыня присутствовали на панихиде по погибшим в катастрофе, посетили несколько больниц, где лежали раненые. Император распорядился, чтобы погибшие были похоронены за его счет, в отдельных гробах, а не в братской могиле, как бывало в подобных случаях. Из личной казны царя семьям погибших или пострадавших было выплачено по тысяче золотых рублей. Но никакие его усилия не смогли изгладить из памяти это ужасное событие. Многие простолюдины видели в случившемся недоброе предзнаменование. Что же касается интеллигентствующих и злобствующих кругов русского общества, о тех и говорить нечего. Они постарались воспользоваться этим случаем, чтобы представить государя и его «немку» как людей ограниченных и черствых.
После коронации царю и императрице полагалось отправиться в путешествие, нанося государственные и частные визиты вежливости представителям царствующих домов. Летом 1896 года царь и царица поехали в Вену навестить престарелого императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа, посетили кайзера Вильгельма в Бреслау и провели десять спокойных дней в Копенгагене в гостях у родителей вдовствующей императрицы Марии Федоровны, датского короля Христиана IX и королевы Луизы. В сентябре, взяв с собой десятимесячную Ольгу, императорская чета отплыла в Англию, чтобы повидать королеву Викторию.
Королева находилась в это время в горах Шотландии, в огромном, украшенном башнями замке Балморал. Под проливным дождем императорская яхта «Штандарт» встала на якорь на рейде Лейта, и дядя Берти – принц Уэльский – поднялся на борт судна, чтобы предложить свои услуги в качестве проводника в путешествии по диким горам Абердина. Промокнув до нитки, поскольку ехали в открытых экипажах, под вечер путешественники добрались до королевской резиденции. Королева Виктория встретила их на ступенях замка в окружении семейства и свиты. Ее сопровождали шотландские гвардейцы.
Вне себя от радости после долгой разлуки, бабушка и внучка часами сидели рядом, играя с девочкой. В письме, датированном 13 сентября 1896 года, государь, которого оставили на попечение дяди Берти, сообщал императрице-матери: «Она [королева] опять удивительно добра к нам и любезна и страшно рада увидеть Аликс и дочку!.. [Дядюшки] считают своим долгом увозить меня со всеми господами на целый день на охоту, – жаловался он родительнице. – Погода стоит пакостная, каждый день льет, дует ветер и совсем холодно, и, кроме того, мне не везет, я до сих пор не убил ни одного оленя… Я так рад, что Georgie, по крайней мере, бывает на охотах, хоть с ним можно переговорить о прежнем».
Из Шотландии императорская чета направилась в Портсмут, а оттуда во Францию. В отличие от визита в Англию, представлявшего собой отдых в семейном кругу, посещение Франции стало событием огромного значения для обеих держав. Вопреки различиям в их политических системах, крупнейшая из европейских республик и абсолютная монархия для достижения своих дипломатических целей стали военными союзниками. Начиная с 1870 года, когда Франция, проигравшая Франко-прусскую войну, лишилась своих восточных провинций – Эльзаса и Лотарингии, французские государственные деятели и военачальники мечтали о реванше с помощью неисчислимого воинства русского царя. Со своей стороны, царю Александру III нужен был союз, который нейтрализовал бы гигантскую военную мощь Германской империи, образовавшейся у западных рубежей России. Франция была готова предоставить крупные займы, необходимые русскому императору для реорганизации армии и строительства железных дорог. В 1888 и 1889 годах России под невысокий процент был предоставлен первый из этих займов. В 1891 году в Кронштадт пришли с визитом французские корабли, и всероссийский самодержец, обнажив голову, слушал «Марсельезу». Прежде исполнение этого революционного гимна в российских владениях считалось уголовно наказуемым преступлением. В 1893 году русская эскадра посетила Тулон, а в 1894 году, когда скончался Александр III и трон занял его сын, Россия и Франция заключили договор о союзничестве. Раймон Пуанкаре, президент Франции, во время Первой мировой войны отмечал в своих «Мемуарах»: «Те из нас, кто возмужал к 1890 году, не могут не вспомнить без особого чувства то потрясающее впечатление, которое произвело на нас миролюбие Александра III».