Пейзаж с убийцей

Терещенко, между тем, повадился приходить к нему почти каждый день. Он даже приносил сок и яблоки — на правах старого знакомого. На четвертый день Мишаня уже сидел на кровати, изумленно таращась в окно: земля не сошла с орбиты от того, что он чуть не погиб, и даже снег еще прочно не лег.

— Врачи говорят, ты молодчина! — сказал Терещенко, садясь на кровать напротив. — Крепкий парень, настоящий сибиряк!

— Слушай, хватит разговаривать со мной как с ребенком! — рассердился Михайлов. Теперь голосовые связки его слушались. — Ты следователь прокуратуры или нянечка детского сада?

— Прекрасно! — обрадовался следователь. — Если ты способен вести серьезный разговор, я только за. Зацепок у нас, если честно, никаких. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. На листве, как ты понимаешь, следов не осталось. Наш эксперт, правда, считает, что тебя ударил высокий человек… — Он сделал паузу, внимательно глядя на Мишаню. Тот пожал плечами. — Но главный подозреваемый — Марадзе. — Мишаня снова пожал плечами. — У вас была вражда?

— Я его на пятнадцать суток сажал. За избиение жены.

— Мог это быть Марадзе?

— Не знаю… Если ваш эксперт прав, то не мог… Марадзе — метр с кепкой.

— А у тебя есть какие-нибудь соображения?

— Только очень смутные…

Терещенко, недовольный, помолчал. «Может, я ошибаюсь, и он сам вовсе не связывает это покушение со своей архивной работой? Это означало бы, что я, как дурак, зря убил целую неделю!»

— Зачем ты под видом покупателя ходил в пятый дом? — спросил он. — И почему тебя интересовало убийство Штейнера?

Лицо Михайлова стало буквально разноцветным. Он и покраснел, и побледнел, и позеленел, и все это пятнами.

— Откуда вы знаете? — сказал он. — Вы что, занимаетесь этим делом? И давно?

— Недавно, — удивленно ответил Терещенко. — Как стал по твоему делу материал собирать, так на него и вышел. А что ты, собственно, так реагируешь?

— Да мне не то показалось, — Мишаня махнул рукой. — Тут мадам одна, она утверждала, что за ней следят, может быть, милиция, я и подумал: а вдруг это и правда милиция, ну, в смысле, вы…

— Ничего не понял, — признался Терещенко. — Давай сначала?

— Хорошо… Два с половиной месяца назад мне позвонила наша Долгушина… Знаете такую?

Терещенко кивнул.

— Она сказала, что какая-то женщина интересуется домами, в которых проживают старики. Долгушина решила, что это аферистка. Потом оказалось, что с этой женщиной разговаривал и Степка-алкоголик. Ему она сказала, что в Корчаковке у нее жил дед, но его утопили одиннадцать лет назад. Я, разумеется, никак на эти вещи не отреагировал, мало ли, что у нас в Корчаковке болтают… И вдруг две недели назад врывается ко мне в опорный пункт эта дамочка и кричит, плачет, ругается, что я ей жизнь испортил. Что ее с тех пор преследует непонятно кто, что дом ее в Москве кто-то разгромил. Я ее успокоил, как мог, стал расспрашивать. Оказалось, что она москвичка, журналистка, но одиннадцать лет назад проезжала мимо нашей деревни и случайно увидела из окна поезда, как здесь у нас на рассвете семнадцатого августа девяносто второго года какая-то медсестра утопила какого-то старика, привязанного к каталке.

Конечно, первой мыслью Терещенко было, что все-таки Михайлов сильно повредился головой. Но это была только первая мысль. Потом он подумал, что лишь такой бред и мог заставить молодого участкового полезть в архив в поисках дела, закрытого одиннадцатого лет назад. Медсестра с каталкой! В Корчаковке!

— Эта дамочка что ж, даже дату запомнила? — спросил он.

— Она говорит, что вычислила ее. На поезде она ехала в Омск, чтобы получить там прописку и новый паспорт. В нем стоит дата выдачи, по ней она и определила… Я так понял, что, если бы не преследования, которым она стала подвергаться после визита в Корчаковку, она вообще бы забыла эту историю. Но теперь, мол, она вынуждена защищаться.

— От кого?

— От того, кто ее преследует! Она думала, что это милиция, но потом почему-то передумала…

— Ты паспортные данные этой дамочки переписал?

Мишаня покраснел.

— Нет. Но у меня есть телефон ее подруги в Новосибирске. Кстати, в этот двухмесячный промежуток подруга успела погибнуть.

— Погибнуть?

— Ее сбила машина. Вроде бы несчастный случай. Я хотел выяснить, но не успел.

— Значит, ты решил заняться убийством Штейнера потому, что оно тоже было совершено семнадцатого августа?

— Ну, как бы маловероятно, что в один день в Корчаковке могли произойти два абсолютно не связанных друг с другом убийства. И потом, в убийстве Штейнера много белых пятен.

— Это я заметил.

— Дело в том, что показания этой москвички показались мне знакомыми. Я долго вспоминал и, наконец, вспомнил. В нашей деревне есть один человек, который тоже утверждал, что трупов семнадцатого августа могло быть больше. Это Фекла Суботникова. Она рассказала однажды, что, когда в дом убитого Штейнера приехала милиция, когда шли следственные действия и кого-то вели в дом для опознания трупа, сам Штейнер, живой и невредимый, стоял в кустах соседского сада и наблюдал за тем, что происходит. Тогда кто же лежал в доме?

Терещенко поймал себя на том, что его рот приоткрыт. «Смешно я, наверное, выгляжу» — подумал он и сглотнул.

— Я собственно, для того и пошел к Суботниковой, чтобы поговорить об этом, — как ни в чем не бывало, продолжил Михайлов.

— Я не видел ее показаний в деле, — сказал Терещенко.

— Они есть, но в них нет ничего особенного. Проблема в том, что ей самой увиденное показалось настолько странным, что она не рискнула признаться, когда ее допрашивали официально. Но потом все же пошла в милицию и обо всем рассказала. К сожалению, в тот момент уже было точно известно, чьи отпечатки остались на ноже, и показания Суботниковой выслушали, но не записали. Скорее всего, посмеялись. Расследование велось спустя рукава, как мне кажется…

— Я был у Суботниковой. Она ведь сильно поддает? Ее рассказ и правда кажется бредовым.

— Да, но в нем есть один любопытный момент. Живой Штейнер не просто стоял в кустах — он там постоял, а затем направился в дом к своему соседу Антипову. Сейчас это дом номер семь, он принадлежит Долгушиной, она купила его в девяносто третьем году. Суботникова утверждает, что Штейнер точно вошел, поскольку хлопнула дверь! Более того, у Антипова была очень злая собака, которая передушила всех соседских кур и гусей. Видимо, в ту ночь она была привязана. То есть Антипов мог ждать гостя. Он мог заранее подготовиться к тому, чтобы спрятать Штейнера. В любом случае, мне были интересны показания этого Антипова. Видел ли он Штейнера? Действительно ли тот приходил к нему домой? Может, это было в другое время, и Суботникова просто спросонок объединила два разных события? Но показания Антипова из дела исчезли!

— Исчезли?!

— Да. Там лежит протокол допроса Антипова В.С., все начинается стандартно: дата, паспортные данные. Но самих показаний нет. Их кто-то вынул.

— А Антипов был на опознании Штейнера?

— Вроде, был.

— То есть он подтвердил, что лежащий перед ним человек — это его сосед Штейнер?

— Насчет того, что убитый был Штейнером, нет никаких сомнений. Его опознала мать и несколько других людей. Но даже если Суботникова ошибается со временем, и на самом деле она просыпалась два раза: когда Штейнер стоял в саду у Антипова, и когда уже приехала милиция, то все равно, это слишком серьезные показания, чтобы от них отмахиваться! Если Штейнер заходил к Антипову ночью, то зачем? Согласно официальной версии, он всю ночь пил с дружками. Кстати, пил, но пьяным не был совершенно!

— Дружки пили. А он пошел к соседу и занял еще одну бутылку.

— У Антипова? Тот никого близко не подпускал к своему дому. Все знали, что Антипов соседа терпеть не может. Ведь Штейнер кто был? Отморозок, как сейчас говорят. А Антипов был вор в законе.

— А где сейчас Антипов?

— Говорят, сидит в тюрьме. А может, уже вышел?

— Говорят?