Страница 3 из 17
– Ох, детка, – сказала Летиша, увидев их. – Уверена, что не хочешь остаться здесь с дьяволом, которого уже знаешь?
Летиша умела читать мысли. Я тряслась так сильно, что зубы стучали. В камере у меня была своего рода защита, которой я лишусь, как только выйду из тюремных ворот.
– Подпиши здесь, Локвуд.
Мужчина за стойкой протянул мне листок бумаги. Я не потрудилась его прочитать. Просто нацарапала имя. Моя рука так дрожала, что трудно было удержать ручку.
На тротуаре, ведущем к зданию, стояли ма и дядя Маркус. С ними была Делия Мартинес, мой крохотный, но несгибаемый адвокат, и два охранника, которые помогали им проталкиваться сквозь толпу. Я потянулась к дверной ручке.
– Она закрыта, детка, – сказала Летиша. – Сначала они должны нажать на кнопку. Жди.
Я услышала жужжание. Один из охранников открыл дверь, и в комнату ворвались ма и дядя Маркус. Делия бежала за ними.
– Мама! – сказала я, хотя в жизни не называла ее так. Мы ринулись в объятия друг друга, и тогда я расплакалась по-настоящему. Я прижималась к ней, всхлипывала, зажмурившись, и не могла отпустить. Мне было плевать, что на нас кто-то смотрит или думает, что я слишком долго держу ее в объятиях. Плевать, если я казалась девятилетней, а не девятнадцатилетней. Плевать, даже если ма осточертело мое нытье, хотя я знала, что и ей тоже наплевать на все. И как же здорово это знать! Знать, что она будет обнимать меня так долго, как мне понадобится.
Когда мы, наконец, отпустили друг друга, дядя Маркус тоже обнял меня. От него так хорошо пахло! Если бы кто-нибудь спросил меня, чем пахнет от дяди Маркуса, я бы сказала, что понятия не имею. Но теперь, когда я вдыхала запах его крема после бритья, или шампуня, или чего-то еще, я вдруг поняла, что знаю этот запах всю свою жизнь. Его рука обняла меня за шею, после чего он прошептал мне на ухо:
– Я так рад, что ты возвращаешься домой, малышка.
И я расплакалась по новой.
– Когда мы выберемся отсюда, Мэгги, – велела Делия, едва я разжала руки, – не произноси ни слова. Договорились? Смотри прямо перед собой. Что бы ты ни услышала. Что бы кто ни говорил. Какие бы вопросы тебе ни задавали. Ни слова. Ясно?
– Ясно.
Я оглянулась на Летишу, и она ответила своей любимой ухмылкой.
– Больше не желаю видеть тебя здесь, слышала? – спросила она.
Я кивнула.
– О’кей. Идем, – скомандовала Делия.
Охрана выпустила нас. И в тот момент, когда мои ноги коснулись земли, люди обезумели. Теперь я видела надписи на лозунгах:
«Пожизненное для Локвуд».
«Убийца Мэгги».
– Смотреть перед собой, – повторила Делия, сжав мой локоть.
Машина ма была припаркована прямо у ворот, так что мне не пришлось пробираться сквозь толпу. И все же, когда мы подошли ближе, телевизионщики стали выбрасывать навстречу нам микрофоны на длинных шестах. И выкрикивали так много вопросов, что я не могла разобрать слов. Не то чтобы я собиралась отвечать.
Я почти запрыгнула в машину. Мама последовала за мной. Делия села впереди, а дядя Маркус нырнул на место водителя.
Люди напирали на машину, которую медленно вел дядя Маркус. Машина раскачивалась и тряслась, и я представила, как разъяренная толпа поднимает ее и переворачивает. Давит нас.
Я уткнулась головой в колени и закрыла ее руками. Так советуют делать пассажирам самолета при аварии. И почувствовала, как ма закрывает меня собой.
– Все чисто, – объявил дядя Маркус, когда мы свернули на дорогу.
Я подняла голову, и злобные выкрики толпы постепенно затихли. Последуют ли они за нами в тупик на Норт Топсейл? Окружат ли наш дом? Кто защитит меня тогда?
Я слышала, как Делия и дядя Маркус о чем-то тихо говорят, но не могла разобрать слов. Проехав примерно милю, мы остановились на обочине за черной «ауди».
Делия повернулась и потянулась к моей руке:
– Я выйду здесь. Позвони, если понадобится. И держись.
– Хорошо, – прошептала я, вспомнив, как паршиво держалась в машине. В отличие от Делии. Это ей я обязана таким смехотворно малым сроком. Она сумела смягчить или вообще обезвредить кучу свидетельств против меня. Впереди меня ждали обязательные консультации, которые, полагаю, должны были выяснить, почему я сделала то, что сделала, чтобы больше никогда в жизни не повторить этого. Никто не сомневался, что пожар был моим первым и последним преступлением. Но я не хотела ни с кем говорить о мерзкой гребаной истории. И была уверена, что не нуждаюсь в этих консультациях. Но придется вытерпеть несколько сеансов у психотерапевта. А еще меня приговорили к трем сотням часов общественных работ. Так что пока никакого колледжа. И возмещение морального ущерба семьям, но ма выплачивала это деньгами из наследства, оставленного мне папочкой. Как можно заплатить семьям за мертвых детей?
Казалось бы, после года в тюрьме нам есть о чем поговорить, но в машине было тихо. Иногда столько нужно сказать, что не знаешь, откуда начать.
Пока я была в тюрьме, мама и дядя Маркус посещали меня дважды в месяц. Каждый раз они сидели рядом по другую сторону стола. Я знала, что дядя Маркус давно любит маму, и радовалась, что она перестала разыгрывать снежную королеву. Возможно, теперь они стали любовниками, но я не хотела копаться в их делах. Достаточно странно уже и то, что мать встречается с братом моего отца.
– Как Энди? – спросила я.
Мы с братом виделись примерно раз в месяц, достаточно, чтобы знать, что он за этот год подрос почти на дюйм, и теперь его рост – пять футов один дюйм. Зато мышцы немного накачались. Он занимался плаванием в Специальной Олимпийской команде в Уилмингтоне и обзавелся подружкой по имени Кимми. Я ее не знала, но очень нервничала из-за того, что кто-то, возможно, обидит моего брата, страдавшего врожденным алкогольным синдромом.
– Честно говоря, он всю ночь мучился от желудочного гриппа, – призналась мама.
– О нет!
Страшно было представить, как его рвало!
– Надеюсь, мы все не заразимся, – сказал дядя Маркус. – Особенно ты, Мэгс. Хорошенькое будет возвращение!
– Он сейчас один дома? – спросила я.
– Я оставила его у Сары. Придется заехать и забрать его.
Можно ли представить что-то более нелепое? Сара в роли няньки Энди, пока ма забирает меня из тюрьмы. Слова ма так и повисли в воздухе.
– Ты помирилась с Сарой? – спросила я наконец.
Мама вздохнула:
– Отношения немного улучшились, хотя слово «помирились» тут неуместно. Просто сегодня утром я не могла найти никого другого, а Энди было так плохо, что не хотелось оставлять его одного. Сара тоже была не в восторге. Но согласилась.
Ма стала выглядеть старше. Во время ее визитов я этого не замечала, но теперь видела, что кожа над глазами немного обвисла. Она коротко остригла темные волосы, и ей очень шла такая прическа. Вроде как даже круто. Наши волосы были одного цвета, но мои – жесткие и непокорные, как у папы. В тюрьме я связывала их в длинный хвост.
– Вряд ли между мной и Сарой когда-нибудь все станет как прежде, – сказала ма. – Но мы стараемся все забыть. По крайней мере, я стараюсь.
Я знала, что она говорит о романе Сары и моего отца, когда тот еще был женат на ма.
Оказалось, мой отец был еще и отцом Кита. Сюрприз, сюрприз. Хотя Энди этого не знал.
– Но она все еще расстроена, сама знаешь, – добавила ма.
Да, я знала. Расстроена из-за того, что при пожаре Кит получил ожоги. Я ее не виню. Я каждый раз плакала при мысли о том, что покалечила его.
– Я не зайду, когда мы остановимся, ладно?
Я не хотела видеть Сару и уж точно не желала видеть Кита.
– Вот и хорошо.
В голосе мамы прозвучало облегчение или это мое воображение разыгралось?
Мы въехали на подвесной мост через Береговой канал.
– Океан! – воскликнула я, глядя на горизонт. Вода была серо-голубой, потому что набежали тучи, но это так прекрасно! Я больше никогда не буду воспринимать жизнь на острове как должное.
Наш автомобиль был на мосту практически единственным. Хотя я обычно любила сентябрь на Топсейл-Айленд, когда большинство туристов разъезжается и он становится больше похожим на дом, отсутствие машин и людей вдруг заставило меня понять, что я буду выделяться. Будь здесь по-прежнему летние толпы, я смогла бы в них раствориться. А так я знаю всех, и все знают меня. Становилось плохо при мысли о девушке, которой я была год назад. Девушке, которая пряталась на Си-Тендер и вытворяла безумства ради любви. Которая вела тайную жизнь.