Нартов

Еще больше дало исследование в ультрафиолетовых лучах. Внутри медальона, где теперь нарисован Фридрих II, под слоем краски были обнаружены остатки первоначального, совсем другого изображения. «Фридриха II», стало быть, нарисовал какой-то реставратор взамен утраченного изображения, от которого сохранились лишь остатки, имеющие форму плоской шапочки.

Фотоаналитическое и каллиграфическое изучение польской надписи, а также химическое исследование соскоба краски с надписи подтвердили эту догадку. В польской надписи тоже были найдены позднейшие реставрационные дорисовки и дописки. Первоначально надпись «Andrzej Nartow» была одновременно написана на обеих картинах свинцовой краской одним и тем же лицом. В дальнейшем надпись была нарушена, ее восстанавливали при помощи цинковых белил.

Теперь, сопоставив итоги всех исследований и изысканий, можно было совершенно твердо сказать: загадочный портрет, хранящийся в Киевском музее русского искусства, является достоверным портретом Андрея Константиновича Нартова. Детали его, казалось противоречившие этому, влились как звенья в общую цепь доказательств этого вывода.

Документы назвали имя человека, имевшего в первой четверти XVIII века осыпанный алмазами нагрудный медальон с изображением прусского короля, — А. К. Нартов. В 1718 году он побывал в Берлине, где обучал короля Фридриха I искусству вытачивать художественные изделия. При отъезде в Англию Нартов был награжден «от короля портретом, осыпанным алмазами». С этим нагрудным знаком он и был изображен на портрете. Через много лет после написания картины этот ее участок был поврежден. Реставраторы знали, что здесь когда-то был изображен прусский король, и нарисовали его заново, но не того, какого следовало: так на картине вместо лица Фридриха I оказался профиль Фридриха II.

Наличие нагрудного медальона с изображением Фридриха I полностью соответствовало наличию второго наградного знака, показанного на портрете, — золотой медали с изображением Петра I. Такая медаль была дана А. К. Нартову в 1724 году в связи с рождением его старшего сына Степана, крестным отцом которого стал Петр I. Значит, портрет написан не ранее этого года. После смерти Петра, в январе 1725 года, Нартов попал в такое материальное положение, что ему было не до пышных портретов. Антропометрическое исследование показало, что портрет написан с Нартова в то время, когда ему было около тридцати лет. Киевский портрет, следовательно, показывает его таким, как он выглядел в 1724 году.

Надписи на польском языке также перестали казаться загадочными. Изучение родословной А. К. Нартова показало, что его потомки были женаты на польках и правнук Александр Петрович Нартов был «помещиком Волынской губернии Заславского уезда (деревня Пеньки)». Здесь, на правобережной Украине, среди помещиков был широко распространен польский язык, в котором отчество не употребляется. Потомки А. К. и А. А. Нартовых ограничились написанием на их портретах в обоих случаях только двух слов «Andrzej Nartow» (Андрей Нартов).

Остается еще добавить, что и на московском портрете изображен именно А. К. Нартов, это подтверждено антропометрическим сравнением.

Загадочных портретов не стало. Сомнительное превращено исследованием в достоверное. Это важно вдвойне. Во-первых, портреты русских техников первой половины XVIII века — величайшая редкость. Во-вторых, портреты А. К. Нартова уже сами по себе опровергают неверные представления о нем. С обоих портретов глядит на нас не «царский денщик», не «царский токарь», а человек большого ума и богатой духовной жизни, волевой, собранный, уверенный в своих силах человек высокой культуры.

Теперь мы можем сказать: так вот он какой и в расцвете сил и на склоне лет, Андрей Константинович Нартов!

Глава вторая

ПЕРВЫЕ ГОДЫ

динокая сосна среди чистого поля всегда высока. А среди могучего бора, глядишь, и затерялась бы, стала совсем неприметной.

Таким представлялся и Нартов. Даже те, кто писал о нем как о токарном мастере, не назвали имени ни одного из его русских предшественников, как будто он начал работать на каком-то пустом месте.

Чудом казалось создание стоящих ныне в Эрмитаже станков работы Нартова, его товарищей и учеников, не знавших якобы никаких предшественников на родной земле.

Помогли найденные в архивах забытые документы. Казавшееся чудом стало закономерным. Документы Приказа воинского морского флота и другие раскрыли имена русских знатоков токарного искусства, предшествовавших Нартову. Среди них особенно выделяется Федор Алексеев, работавший с 1701 года в Москве, на «Монетном дворе, что в Кадашеве». Он выполнял сложные фасонные работы, у него были, станки для токарной обработки боковых и торцовых поверхностей. Документы говорят о том, что Алексеев вытачивал и штампы, и большие мемориальные медали, и круглые рамки для последних — фасонные кольца («в круг коробоватые корнизы»). «Федор Рещик», как иногда называли в документах Алексеева, и привлекавшиеся им московские токари так безупречно выполняли сложные медальерные работы, требовавшие высококачественной, точной отделки, что при приемке не было никаких нареканий. Особенно важно то, что Алексеев вытачивал на станках детали токарных же станков. В 1710 году он изготовил ряд деталей «к токарному к государеву стану». Федор Алексеев применял токарные станки как машины для производства машин.

В 1706 году на Хамовном дворе в Преображенском работали «матрозы в столярах и токарях» — Мирон Лебедев, Андрей Бежбулатов, Семен Каменщиков, Иван Щеглов. В том же году работали «в токарях» Федот Долгов, присланный в Москву «от города Архангельского», Иван Федоров, Симон Федосеев и другие.

В те годы в Москве были десятки суконных, полотняных и шелковых, а также других мануфактур, на которых трудились тысячи мастеровых и работных людей. В сотнях ремесленных мастерских работали кузнецы и медники, слесари и оловянишники, столяры и каретники, ленточники и платочники, позументщики и шляпники. Здесь будущий инженер и ученый мог ознакомиться с множеством передовых по тому времени технических достижений, с творчеством русских изобретателей, которых всегда выдвигал из своих рядов народ, по всей справедливости именуемый народом-творцом, народом-созидателем.

Нартов постоянно мог встречать людей, приезжавших в Москву как в центр развивающегося всероссийского рынка.

Москва была тогда основным центром путей сообщения всей страны. Сюда вели четырнадцать магистральных дорог, соединявших Москву с самыми далекими частями России, с омывающими ее северными и южными, западными и восточными морями и океанами. По Москве-реке привозили в те годы хлеб из Поволжья, соль с пермских варниц, железо и медь с далекого Урала.

В Москве существовали первые русские недуховные школы, со времени создания которых она стала колыбелью отечественного светского образования. Здесь функционировали навигацкая, артиллерийская и медицинская школы. Они страдали многими недостатками: не хватало учителей, не было порядка и в самом преподавании. Тем не менее они имели огромное значение для страны.

Москва была родиной отечественной научной и технической печатной литературы. Здесь были изданы «Грамматика» Смотрицкого и «Арифметика» Магницкого.

История отечественной научно-технической книги началась именно с издания в 1703 году «Арифметики» Л. Ф. Магницкого, представлявшей собой обширный свод математических, технических, астрономических и навигационных знаний.

В 1703 году в Москве начал выходить первый отечественный печатный периодический орган — газета «Ведомости», ставшая и зачинателем научно-технической периодики в нашей стране. В том же году в Москве было положено начало изданию математико-технических справочников, вышли в свет «Таблицы логарифмов и синусов, тангенсов, секансов», напечатанные В. А. Куприяновым. В 1705 году он же опубликовал первый научно-технический плакат «Новый способ арифметики теорики или зрителныя». В 1708 году из московской типографии вышла «Геометриа славенски землемерие» — первая книга, напечатанная не церковнославянским, а новым шрифтом, обычно называющимся гражданским, но по всей справедливости заслуживающим названия «народный шрифт». Он лежит в основе того, которым мы пользуемся теперь.