Шерлок Холмс и дело о шахматной доске (сборник)

Дэвид Уилсон, Чарли Роксборо

Шерлок Холмс и дело о шахматной доске (сборник)

Предисловие

В этом томе представлены два романа двух разных авторов. Про обоих известно совсем немного. Про Дэвида Уилсона – потому, что это писатель начинающий, «Дело об Эдинбургском призраке» – вторая его опубликованная книга (первая к Шерлоку Холмсу отношения не имела). Про Чарли Роксборо и вовсе ничего не ведомо, кроме того, что он написал один вот этот роман, да и имя его иногда помещают в кавычки. Так что – кто знает, может, его и вовсе не существует.

Между существующими и несуществующими людьми зачастую возникают очень интересные взаимоотношения. И в этом смысле роман Дэвида Уилсона особо примечателен, потому что в нем наконец-то под одной обложкой оказываются два человека, которым очень и очень было бы о чем поговорить. Это знаменитый сыщик Шерлок Холмс и известный эдинбургский хирург Джозеф Белл.

Сколько бы Артур Конан Дойл ни утверждал, что Шерлок Холмс – персонаж собирательный и свои черты, повадки и странности герою «одолжили» очень многие люди; сколько бы он ни настаивал (вслух он сказал это по меньшей мере в одном интервью), что «если и был Холмс, то это я сам», – все равно ему трудно поверить. Особенно прочитав вот этот отрывок из его же воспоминаний (он посвящен годам его учебы на медицинском факультете города Эдинбурга, столицы Шотландии): «Однако самым замечательным из всех университетских персонажей был Джозеф Белл, хирург из Эдинбургской клиники. Белл выделялся и внешностью, и образом мышления. Был он худым, жилистым, темноволосым, с острым орлиным профилем, проницательными серыми глазами, широкими плечами и нервической походкой. Голос у него был высокий и пронзительный. Он считался прекрасным хирургом, но самая замечательная его черта состояла в том, что он умел ставить пациенту диагноз заранее, причем определяя не только болезнь, но также профессию и характер».

Если заменить тут имя и род занятий, выйдет совершенно убедительный портрет Шерлока Холмса. Кстати, сохранилось несколько фотографических и дагерротипных портретов доктора Белла (один из них висит в музее Шерлока Холмса на Бейкер-стрит), и на них он на прославленного сыщика похож изумительно – вот разве что линия подбородка помягче. Но дело, разумеется, не в этом. Во-первых, доктор Белл действительно в совершенстве владел искусством дедукции и умел «прочитать» не только диагноз, но и судьбу, семейное положение и род занятий своих пациентов по малозаметным приметам; другие либо их не замечали, либо не могли связать в единое целое. А главное – доктор Белл был человеком благородным, отзывчивым и чутким: он разглядел незаурядность юного Артура Конан Дойла, сделал его своим ассистентом и многому научил, не говоря уж о финансовой поддержке. Возникшая между ними дружба сохранилась на всю жизнь.

«Узнав и изучив этого человека, я использовал и даже усовершенствовал его методы, когда позднее создал образ детектива-ученого, который находит преступника благодаря своим способностям, а не промахам последнего, – пишет Конан Дойл. – Белл горячо интересовался моими детективными рассказами и даже предложил мне несколько сюжетов, которые, к сожалению, оказались неупотребимыми. Я долгие годы поддерживал с ним отношения, и в 1901 году, когда я баллотировался в парламент от Эдинбурга, он выступал с трибуны в мою поддержку».

То, что в парламент Конан Дойл баллотировался именно от Эдинбурга, совершенно не случайно. Напомним, что это его родной город. Правда, его родители были не шотландцами, а ирландцами: и Чарльз Алтамонт Дойл, и Мэри Фолей в молодые годы переехали в Эдинбург, в силу чего и вышло, что «две ветви изгнанников-ирландцев оказались под одной крышей».

Доктор Уотсон, по всей видимости, был шотландцем. Шерлокинисты вывели это, в частности, и из того, что, как следует из «Этюда в багровых тонах», второе имя доктора начинается на букву «Х» (в подзаголовке к роману сказано: «Из записок доктора Джона Х. Уотсона»), а в одном из рассказов жена называет доктора Джеймс. Шотландский вариант имени Джеймс – Хэмиш, тут-то и сходятся все ниточки. На мой взгляд, очень убедительный пример шерлокианской дедукции. Однако сам Конан Дойл в Каноне ни разу не отправляет Холмса с Уотсоном в Эдинбург. Трудно сказать почему – то ли воспоминания о нелегком детстве слишком трудно было превращать в литературу, то ли, напротив, ему не хотелось связывать город своего детства ни с какими преступлениями. Шерлокинисты не раз говорили о том, что это большое упущение, ведь город полон старинных зданий, мрачных легенд и всевозможных загадок. И вот наконец настал день Эдинбурга – начинающий писатель Дэвид Уилсон с блеском восполнил один из пробелов в Каноне.

Русская тема – это как раз не пробел. К ней Конан Дойл обращался и сам – вспомним хотя бы «Пенсне в золотой оправе». Да и авторы пастишей не обходят вниманием русских революционеров всех мастей, сортов и степеней убедительности. Так что в этом смысле Чарли Роксборо не восполняет пробелов, он лишь предлагает очередную загадку с международно-шпионским подтекстом. Которая нам, русским читателям, безусловно, покажется особенно любопытной.

Дэвид Уилсон

Шерлок Холмс и дело об Эдинбургском призраке

Выражаю признательность за поддержку Линн Уилсон.

Ее превосходные исторические изыскания, а также ее веб-сайт www.scotlandshistoryuncovered.com оказали мне неоценимую помощь при создании этой книги.

Часть I

Из записок доктора Джона Уотсона

Глава 1

Казалось, чем усерднее я старался отвлечься от разноголосой суеты, царившей на Бейкер-стрит, тем навязчивее она лезла мне в уши. Громыханье проносящихся по улице наемных экипажей, вопли мальчишек, докучающих лоточникам, что предлагали свой товар прохожим… Всевозможные уличные шумы словно нарочно мешали мне различить тот единственный звук, который меня действительно заботил, а именно – жуткое завывание (хотя моему другу вряд ли понравилось бы подобное определение) Холмсовой скрипки. По этой самой причине я решил отправиться на ежевоскресный моцион до обеда, а не после, и теперь напряженно прислушивался, чтобы случайно не вернуться домой прежде, чем смолкнут эти звуки. Однако это не испортило мне прогулку и не помешало наблюдать за принарядившимися лондонцами, которые возвращались с воскресной службы, намереваясь пообедать в семейном кругу или навестить родственников. Познакомившись с Холмсом и его необычайными дарованиями, я тоже начал прилежно изучать людей и их поведение. Насколько я мог судить, среди прохожих встречались и такие, кто охотно нанялся бы на самые тяжелые работы, лишь бы отделаться от традиционного воскресного визита. Я спрашивал себя, какие же у них должны быть родственники, раз они так скорбно хмурят лица, и приходил к заключению, что все же лучше иметь хоть какую-то семью, чем вообще никакой. Впрочем, тот, кто не изведал одиночества, не способен сполна оценить преимущества своего положения.

Удостоверившись, что в уличном гаме различить все равно ничего не удастся, и полагая, что в этот момент миссис Хадсон, должно быть, стряпает для нас изумительный обед, я захватил газету и, положившись на судьбу, храбро отворил входную дверь, но заунывные звуки, доносившиеся сверху, сразу отняли у меня прежнюю решимость. В дверях кухни показалась наша домоправительница и забрала у меня шляпу и пальто.

– Доктор Уотсон, я так рада, что вы вернулись, – непривычно резким тоном сказала она. – С тех пор, как вы вышли, мистер Холмс беспрерывно терзает этот, с позволения сказать, музыкальный инструмент. Я пыталась было усадить его обедать, но он отказался, заявив, что надо дождаться вас.