Страница 6 из 22
Когда он был в командировке, она ночевала здесь же на работе, а вдруг ему «там» что понадобиться. Так уж повелось. Да и другого, здесь, в Крайкоме, просто быть не могло. Она всегда была для него самым верным и надёжным помощником. Между ними всегда всё было в рамках приличия. Всё в рамках материнской заботы и необходимой уважительной дистанции с её стороны.
Видя сейчас всю эту смутно-горластую, грубо-неуважительную и, страшно сказать (прямо там, внизу под окном Крайкома партии! Ужас!!), явно революционную ситуацию; читая всю эту, с позволения сказать, демократическую прессу; слушая обличительные телевизионные репортажи она теперь страшно терялась в своих оценках и переживала за будущее. Своё будущее её интересовало, конечно, меньше всего. Впервые, за многие, многие годы, она не видела — завтра. И это было страшно!.. В этом мире рушилось всё, и терялась, исчезала её главная жизненная опора. Падал основной её жизненный стержень, скрепляющий, объединяющий, дающий ей силу, веру, мощь — Партия. Та партия, которая была всегда и для всех незыблемой, как могучий Колосс. Этот могучий, незыблемый колосс рушился, сегодня, сейчас, здесь, прямо на её глазах. И даже её умный, всесильный, всезнающий Человек-Бог — единственный, кого она беспредельно ценила и уважала, Первый секретарь Крайкома партии, ничего не мог поделать. «Вчера» этого представить было просто не возможно.
Затаив дыхание, она чутко вслушивалась в абсолютную тишину кабинета первого секретаря Крайкома партии.
В углу приёмной гулко пробили время кабинетные часы. Сегодня их тихий, ровный и спокойный ход не подчёркивали незыблемость и величие времени, величие и могущество самой приёмной, как всей страны, скорее наоборот, раздражали вычурностью и громким нахальным боем.
Маленькое её профессиональное ухищрение — не плотно прикрытая дверь двойного тамбура, отделявшего приёмную от кабинета, позволили Агнессе Николаевне, как обычно, вовремя уловить еле заметный приглушенный шорох у него там, за дверью. Через секунду она молча возникла на пороге его кабинета.
Валерий Иванович задумчиво сцепив руки за спиной, стоял у окна. Расправив плечи, приподняв подбородок, внимательно смотрел вниз, на площадь. На лице, она его видела в полупрофиль застыла холодная маска-улыбка. Крайняя степень озабоченности и собранности, перевела для себя Агнесса Николаевна. О, ещё только вчера, она легко решила бы эту проблему — от весёлого лёгкого анекдота, вплоть, до вызова врача из спецполиклиники. Оля, Оленька, молодая красавица доктор, всякий раз, одним только своим присутствием, ставила Валерия Ивановича на ноги. Агнесса Николаевна это заприметила, и применяла этот не хитрый метод во всех крайних случаях. Но не сейчас. Сегодня — другое.
— Аня, — чуть повернув к ней голову, не поднимая глаз, позвал он. С первого дня её работы, когда они были одни, он звал её только так. Ей это очень нравилось, потому что звучало тепло, доверительно и по-домашнему. — Собери всех наших — ты знаешь, — через час.
— Хорошо, Валерий Иванович. — Ответила она. Сдерживая беспокойство спросила. — Вам нездоровится?
— Нет, нет, всё в порядке. Сердце что-то чуть-чуть придавило… Нервы, наверное. Да ничего серьёзного, Аня, не беспокойся. Иди… собирай людей.
— Хорошо, Валерий Николаевич, я сейчас. — Выдохнула Агнесса Николаевна, бесшумно прикрывая за собой двери.
Дальше она, как всегда, быстро выполнила ряд своих обычных, уже привычных профессиональных действий — оперативно нашла и соединилась со всеми нужными Валерию Ивановичу людьми. Несколько телефонных аппаратов и спецсвязь это обеспечивали. Своим чуть стальным, с лёгкой хрипотцой голосом, который знали все её абоненты в крае, Агнесса Николаевна вежливо, но абсолютно непререкаемо передала просьбу Валерия Ивановича к неукоснительному её исполнению. И тут же, заботливо внесла горячий и крепкий чай с сахаром, и настойкой лимонника в кабинет — для профилактики.
Валерий Иванович, свободно откинувшись на спинку кресла, сидел уже за своим рабочим столом. Сцепив руки за головой, прикрыв глаза, закрытым ртом напевал, вернее сказать — мычал свою любимую песню: «Не кочегары мы не плотники, да… Но сожалений горьких нет, как нет…»
Напевает, значит, занят, мешать нельзя, отметила она. Поставив чашку с блюдцем на приставной столик, так же молча и бесшумно вышла. Прикрыв двери, оглядела себя в зеркало, поправила причёску, чуть подправила губной помадой овал губ — приготовилась встречать приглашённых.
Минут через тридцать приёмную стали заполнять знакомые друг-другу люди. Только партийцы. Год за годом они, переходя с должности на должность, работали в крае под пристальным взором и железной рукой Первого. Не один, как говорят, пуд соли вместе с ним съели. Кто где, «тащили» в разных областях жизни одну и ту же партийно-хозяйственную лямку. Люди собрались солидные, в возрасте, в званиях. Были и три женщины. Все спокойные, не шумные, основательные. Как на подбор. Так, в общем-то, оно и было.
Пришли все вовремя, без опозданий, и ровно в назначенное время вошли в кабинет. Валерий Иванович встретил каждого доброжелательно и спокойно. Пожав руки, рассадил всех за большим и длинным столом заседаний. Как обычно всем предложил чаю. Агнесса Николаевна понимающе кивнула и вышла готовить.
— Нужно посоветоваться, товарищи. — Неторопливо прохаживаясь вдоль длинной стороны стола, объявил секретарь Крайкома.
Пряча глаза, все закивали головами: «Да, надо… Пора уже… Конечно… Такой бардак!»
— Я вас всех достаточно хорошо и давно знаю. — Медленно и тихо начал Валерий Иванович. — Поэтому, не буду говорить о том, что у меня есть все основания вам доверять. Это понятно, иначе, сейчас бы здесь сидели совсем другие люди. Но, должен предупредить, что это, наше с вами совещание сегодня, абсолютно конфиденциальное и абсолютно закрытое. Никакого протокола, никакой стенографии… Всё и для всех строго секретно! А основания, как вы понимаете, есть, и очень серьёзные. — Присутствующие с пониманием закивали головами. — Итак! Должен вам доложить, товарищи, что ситуация выходит из под нашего партийного контроля, увы! Люди становятся не управляемыми. Да вы и сами это лучше меня знаете, по своим предприятиям. — Присутствующие, пряча глаза, утвердительно закивали головами. — Пришла пора нам посмотреть правде в глаза и наметить программу реальных, решительных, долговременных действий. Да, да, подчёркиваю — наших, долговременных действий…
Его пока не понимали, но и не перебивали вопросами. Знали: собрал, значит расскажет.
— Власть в стране в ближайшее время, видимо, придётся отдать этим… ммм… демократам, как это не прискорбно. — Совещание тревожно и неодобрительно загудело — как это отдать? всю? совсем? неужели… а ЦК? — Всё-всё, хватит, — останавливая, повышает голос секретарь, — не на митинге. Я вас собрал не митинговать… Это пусть они, там, горлопаны, митингуют, — тяжело качнул головой в сторону окна. — Проезжали мимо, видели?! Так вот, мы должны начать действовать у них в тылу.
— Партизанить будем, да, Валерий Иванович? — не к месту иронизируя, поинтересовался самый старший из присутствовавших на совещании, начальник Управления железной дороги края. — Это мы запросто. Это мы могём!
— Да, Герман Степанович, это вы верно заметили, именно партизанить. Но не с шашкой и взрывчаткой, как вы это помните, а мы используем против них самое серьёзное из сегодня возможных… — Все с интересом и вниманием замерли, вслушиваясь и пытаясь понять задачу закрытого совещания. — Мы развернём против них идеологическую диверсию. Подчёркиваю, тотальную и идеологическую. Для них, для демократов, это будет пострашней атомной бомбы над Хиросимой. Улавливаете?..
Видя, что не все его достаточно хорошо понимают, начал с нажимом разъяснять:
— Завтра, от силы послезавтра или чуть позже, это уже не суть важно, нам придётся отдать все наши должности новым хозяевам жизни. Так называемым социал-демократам. Да-да, отдать! Кто они, эти люди? Это очень важно… Я, мы, не знаем. Куда они поведут наш народ, экономику, наш край, всю страну? Не знаем. Но я знаю одно, я не хочу отдавать кому попало то, что мы с вами так долго и упорно здесь создавали и отстаивали…