Страница 53 из 63
– Да, не посчастливилось графу Суворову родиться столь запоздало, при дворе петровом он со своими чудачествами был бы куда более кстати! Здесь для спокойствия границ следует иметь не более одного-двух военных поселений с фортециями, а людей крепкими телом и духом.
Поручик кивнул, думая про себя, что в этих болотах даже крепкий телом долго не выдержит.
Ныне здравствующий император Петр Второй только соизволением божьим пережил все заговоры и смуты. Сколько их было, не сосчитать. Неудивительно, что любое возмущение среди подданных вызывало у старца приступ бешенства. Говорили, что, прослышав о холерном бунте в Питербурхе, он лишился чувств. Опасались апоплексического удара, но бог миловал.
«Я божий странник», – с каким-то удивительным душевным спокойствием подумал Иволгин, провожая взглядом проезжавших офицеров. Над свежим лошадиным пометом вились с жужжанием мухи. Да, он был странником, он стоял на обочине, босые ноги чувствовали тепло земли, согретой неласковым северным солнцем. Мимо тянулась колонна солдат, которых он рассматривал не без любопытства. Парики, треуголки, зеленые мундиры.
Потом опустил взгляд на свое платье из грубой холстины, руки, мозолистые и покрытые множеством черных трещинок. Чужие руки.
– Слышь, Вадим! – снова позвал его тот же голос, что он недавно слышал. – Кажись, не след с ними идти! Плохо будет!
Вадим обернулся, его спутник с которым они вот уже больше месяца странствовали по русским дорогам, выглядел старше и солиднее. Иволгин вдруг понял, что знает его имя. Невский. Евгений Нев-ский.
– Тебе-то лучше ведомо, – голос тоже казался чужим, нужно было привыкнуть в нему, к этому оканью. – Как скажешь, так и пойдем…
Впрочем, привыкнуть не оставалось времени. Дорога с марширующей пехотой, сельский пейзаж и деревня на горизонте все вдруг исчезло, – еще раньше, чем Иволгин успел договорить.
В Петрограде пахло порохом. Красного кумача на улицах было не так уж и много. Улицы выглядели серо. Невский обзавелся щетиной и перегаром. Иволгин был растерян и смущен. Ощупал карманы, обнаружил сухарь. На кавалерийской портупее висела кобура с маузером. Он знал, что умеет стрелять, что стрелял… Где-то далеко отсюда.
По улицам бродили безумцы и пророки. И тех, и других расстреливали за контрреволюционную пропаганду. Впрочем, чтобы получить пулю от революционного пролетариата, в эти дни не требовалось особых причин.
Куда идти, было неясно. То тут, то там мелькали патрули. В городе орудовали уличные шайки – экспроприировали ценности у «буржуев». Новая власть не пыталась, да и не имела возможности бороться с ними. На одной из улиц в них выстрелили. Пуля взвизгнула, отрикошетив от стены. Нев-ский подхватил Вадима под локоть и затащил в ближайшую подворотню.
Выглянул наружу, выхватив из-за пазухи револьвер. Стрелять не стал – не видно было, куда стрелять, а патроны следовало беречь. Вадим растерянно смотрел на него, потом достал свое оружие. Невский рукой отвел от себя дуло маузера и попросил убрать назад в кобуру – от греха подальше.
Вадим подумал о Кисе. Кисе, которая ждет его сегодня вечером в Петербурге две тысячи третьего года и наверняка сделала его любимый салат. Хотелось есть.
– Продвигаться нужно к Смольному! – робко предположил он, памятуя уроки истории. – Там, наверное, побезопаснее и есть горячая еда!
– Это верно, товарищ Иволгин! – улыбнулся Невский. – Только наш случай как раз тот, когда прямой путь не самый близкий! Пойдем! – он повел Вадима дворами, угадывая интуитивно направление…
Мандат, лежавший в его кармане, не вызвал сомнения у первых проверяющих, но кто знает, повезет ли им в следующий раз. Не повезло. Безграмотный революционер в кожаной тужурке задержал их до прихода некого товарища Жутина, который умел читать. Товарищ Жутин все не шел, приходилось рассматривать обстановку бывшей конторы, где за столом, положив на него ноги, словно ковбой с Дикого Запада, сидел сторож из фабричных рабочих, которому было велено сторожить задержанных.
Время от времени он целился то в одного, то в другого из дамского браунинга.
Потом, наконец, появился грамотный Жутин, рабочий с браунингом получил по шее. Мандат был прочитан, принесены извинения товарищу Нев-скому и контуженному Иволгину. Вадим насчет контузий не спорил. Он решил во всем доверяться своему спутнику. Так будет лучше.
Жутин производил человека занятого. Был он коротышкой с рыжими усами, в солдатской шинели. Сразу отделаться от его общества не удалось. Он усадил всех в реквизированное у какого-то буржуя авто, которое, впрочем, никак не удавалось завести. Жутин обвинял шофера в саботаже и грозил расстрелять на месте по закону военного времени. Наконец, машина завелась, и они поехали. Жутин, как и Невский, переговаривались, держа в руках пистолеты. На всякий случай.
Кабак, в который Жутин привез товарищей Иволгина и Невского, производил довольно мрачное впечатление. Ничего лучшего Жутин предложить не мог, ничего лучшего просто не было. Даже Невский, повидавший за жизнь немало злачных заведений, чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Подвальное помещение было заполнено разномаст-ными посетителями, среди которых преобладали люди в форме или по крайней мере – с оружием.
За соседним столиком, рядом с молодым человеком нервического, как тогда сказали бы, типа, сидела дама и стреляла глазами из-под вуали в сторону Невского.
Жутин принял это на свой счет, поправил портупею и пригладил волосы.
– Революция, революция… – бормотал негромко молодой человек, который ничего этого не замечал. – Вот увидите, не будет больше ничего – ни России, ни Европы…
– А вот мы сейчас спросим, что там за буржуазный элемент расселся! – Молодой человек не понравился Жутину, зато ему очень приглянулась его спутница. – Агитирует, контра!
Молодой человек немедленно исчез, вытесненный Жутиным за пределы заведения.
– Фанни! – сказала дама, которая немедленно пересела за их столик и протянула руку Иволгину. – Фанни Каплан.
– Она же Серафима Иванцова! – сообщил ему Невский.
Фанни-Серафима откинула вуаль и сморщила носик, давая понять, что огорчена разоблачением. На пальце у девушки светился тяжелый перстень с крупным камнем.
Иволгин представился и по выражению ее глаз понял, что встреча эта неслучайна. Выяснить подробнее не успел – вернулся Жутин. Бросал на Серафиму красноречивые взгляды и явно сожалел, что приволок в кабак новых знакомых. Оставить их на произвол судьбы ему, видимо, совесть не позволяла. Некоторое время сидели молча, тянули разбавленное вино и прислушивались к разговорам вокруг.
Разговоры, как им и полагалось по логике вещей, были крайне приземленными. Говорили о погромах, о голоде, о немцах. Говорили, что немцы непременно предадут и со дня на день эскадрильи цеппелинов начнут бомбить Петроград, что хлеба в городе осталось на два дня…
Потом на улице, совсем рядом, что-то грохнуло. С потолка посыпалась пыль.
– Началось! – перекрестился кто-то. – Вот оно, допрыгались!
Раздался еще один взрыв, еще ближе.
Жутин снова выбежал наружу, на этот раз – спасать авто.
– Здесь должен быть черный ход! – быстро заговорил Невский, вставая и увлекая за собой Вадима и Серафиму. – Скорее, пока он не вернулся!
– Можно подумать, – пробормотала Серафима, – что ты здесь уже бывал!
– Прошу тебя, – сказал Невский, – все кабаки на свете похожи.
Выбрались в какой-то грязный проулок и быстро зашагали через дворы. Ворота теперь нигде не были заперты.
– Вы хоть примерно представляете, где мы?! – поинтересовался Вадим.
Сам он ничего не мог понять, и когда через двадцать минут вся троица оказалась у ворот Смольного, воспринял это как еще одно чудо. Впрочем, даже Невский с Серафимой не ожидали, что попасть в Смольный окажется совсем не сложно.
– Ленин? Ленин? – переспросил солдат, который стоял у раскрытых настежь ворот с винтовкой – не то караулил, не то просто прохаживался.
И похлопал себя по карманам, будто что-то искал.