Жены художников

Я не зарабатываю денег. Это объясняет все: ее укоризненные взгляды, преклонение перед пошлыми плодовитыми знаменитостями и ту недавнюю выходку, когда она выхлопотала для меня место в конторе министерства.

Но тут уж я воспротивился. Только одно мне и остается-оказывать упорное сопротивление, не попадаться на удочку, не поддаваться на уговоры. Пускай твердит одно и то же хоть целыми часами, пускай обдает меня холодным взглядом, презрительной улыбкой — я и внимания не обращаю, ей никогда, никогда меня не понять. Вот до чего мы дошли! Мы женаты, обречены жить вместе, хотя нас разделяют тысячи и тысячи миль, и мы так утомлены, настолько измучены, что и не пытаемся сделать шаг навстречу друг другу. И так пройдет вся жизнь. Это ужасно!

Отрывок из письма женщины, найденного на улице Богомотари-на-полях

© Перевод М. Вахтеровой

…пришлось вытерпеть, когда я вышла замуж за художника. Ах, душенька, если б я только знала!.. Но ведь у девушек такие наивные понятия обо всем! Поверишь ли, что когда я читала в каталогах на выставке названия тихих улиц на окраинах Парижа, мне представлялась мирная, спокойная жизнь, посвященная работе и семейным радостям. Заранее предчувствуя, что буду ревнивой женой, я говорила себе: «Вот какой муж мне нужен. Он всегда со мной. Мы целые дни проводим вместе — он работает над картиной или скульптурой, я читаю или шью рядом с ним в его уютной, светлой мастерской». Бедная дурочка! Я и не подозревала, что такое мастерская художника и с какими подонками там можно встретиться. Глядя на статуи полунагих богинь, я никогда и вообразить не могла, что существуют женщины, настолько бесстыдные… и что я сама решусь… Иначе, поверь мне, я никогда бы не вышла замуж за скульптора. Да уж, ни за что на свете!.. Надо признаться, что все родные были против этого брака, несмотря на богатство моего жениха, на его прославленное имя, несмотря на великолепный особняк, который он строил для нас двоих. Я сама выбрала себе мужа. Он был так хорош собой, так изящен, так предупредителен! Правда, на мой взгляд, он слишком уж заботился о моих туалетах и прическах, вмешивался во всякие мелочи. «Взбей волосы повыше, вот так…», — и он бережно втыкал цветок мне в локоны с гораздо большим искусством, чем любая модистка. Такая опытность у мужчины удивительна, не правда ли? Уж это одно должно было бы меня предостеречь. Впрочем, ты увидишь сама. Слушай дальше.

Мы возвратились в Париж из свадебного путешествия. Пока я устраивалась в нашем изящном особняке, обставленном с таким вкусом, — ты же знаешь, это райский уголок! — мой муж сразу же принялся за работу-и целыми днями пропадал у себя в мастерской. Возвращаясь вечером, он с одушевлением рассказывал о своей новой скульптуре для предстоящей выставки. Он задумал изваять «Римлянку, выходящую из воды». Ему хотелось передать в мраморе легкую дрожь купальщицы, озябшей на ветру, влажную ткань, прилипшую к плечам, и еще много разных красот — я уж не помню каких. Признаюсь тебе по секрету: когда он говорит о скульптуре, я далеко не все понимаю. Тем не менее, веря ему на слово, я поддакивала: «Это будет очаровательно…» Мне заранее представлялось, как я гуляю по аллее, усыпанной песком, любуясь шедевром моего мужа, прекрасной белой статуей на фоне зелени, а позади кто-то шепчет: «Это жена художника…»

И вот однажды мне захотелось посмотреть, как подвигается дело с нашей римлянкой, и я вздумала неожиданно нагрянуть в мастерскую, где до сих пор мне еще ни разу не приходилось бывать. Это была моя первая прогулка по городу без мужа, и, на беду, я постаралась принарядиться как можно лучше… Войдя в палисадник и увидев, что дверь раскрыта настежь, я направилась прямо в мастерскую. Вообрази мое негодование: муж мой работал в грубой белой блузе, точно каменщик, испачканный, растрепанный, руки в глине, а перед иим на подмостках, ничуть не смущаясь, преспокойно стояла какая-то длинная дылда, почти совсем голая. Рядом на стуле валялось в беспорядке ее жалкое, грязное тряпье, стоптанные башмаки, круглая шляпка с облезлым пером. Ты сама понимаешь, милочка, что, едва взглянув на все это, я опрометью выскочила. Этьен порывался что-то сказать, удержать меня, но я с омерзением отшатнулась, отвела его вымазанные в глине руки и, еле живая, прибежала к маме. Тебе нетрудно представить себе эту картину.

— Господи боже! Дитя мое, что с тобой случилось?

Я рассказываю маме все, что видела, — в какой позе стояла эта гнусная женщина, в каком костюме. И плачу, плачу, захлебываюсь от слез… Испуганная мама старается меня утешить, объясняет, что это, должно быть, просто натурщица.

— Как? Натурщица?.. Да ведь это отвратительно!.. Мне никто об этом не говорил, когда я выходила замуж!..

Тут влетает растерянный, запыхавшийся Этьен и тоже старается убедить меня, что для художника натурщица не женщина, а всего только модель и что без модели в его работе обойтись невозможно. Никакие доводы на меня не действуют, и я решительно заявляю, что мне не нужен муж, который целые дни проводит наедине с полуголыми девками.

— Послушайте, друг мой, — говорит бедная мама, пытаясь примирить нас, — а не могли бы вы, ради спокойствия жены, заменить натурщицу манекеном?

Мой муж в ярости кусает усы.

— Нет, матушка, это немыслимо.

— Но все-таки, мой милый, мне кажется… Ведь модистки, например, пользуются картонными болванками, чтобы примерять головные уборы… Разве нельзя не только голову, но и все остальное?..

Как видно, это невозможно. По крайней мере Этьен долго убеждал нас в этом со всякими подробностями и учеными словами. Он казался при этом таким несчастным, таким расстроенным! Утирая глаза, я посматривала на него украдкой и видела, что мои слезы его глубоко огорчают. И вот после долгих, бесконечных споров было решено, что если уж нельзя обойтись без натурщицы, то она будет позировать в моем присутствии. Как раз рядом с мастерской находится небольшой чуланчик, откуда все можно отлично видеть, оставаясь незамеченной. Ты, верно, скажешь, что стыдно ревновать к какой-то уличной девке да еще устраивать сцены ревности. Но видишь ли, кисанька: чтобы судить об этом, надо самой испытать такие мучения.

Натурщица должна была прийти на следующий день. И вот, собравшись с духом, взяв себя в руки, я спряталась в каморке, поставив мужу условие, что при первом же стуке в стену он сразу прибежит ко мне. Не успел я затворить дверь, как ввалилась вчерашняя противная девица, одетая бог знает как, — подумай, она разгуливает по улице даже без белых манжеток, в какой-то драной шали с зеленой бахромой! Я сама на себя удивлялась, как я могла ревновать к подобной особе. И все-таки, милочка, лишь только я увидела, с каким бесстыдством эта дылда, сбросив шаль, скинув с себя платье, начала преспокойно раздеваться посреди мастерской, — не могу выразить, что со мной сталось. Я просто задохнулась от бешенства… и тут же постучала в стенку… Пришел Этьен. Увидев, что я побледнела и вся дрожу, он посмеялся, ласково успокоил меня и вернулся к своей работе… Теперь натурщица стояла на подмостках, полунагая, ее длинные, шелковистые волосы густой гривой рассыпались по плечам. Несмотря на ее вульгарное, потрепанное лицо, это была уже не прежняя жалкая тварь, а настоящая статуя. Сердце у меня сжалось. Но я сидела молча. Вдруг, слышу, мой муж кричит: «Левая нога!.. Левую ногу вперед!» Натурщица не понимает, тогда он подходит ближе и сам… Тут уж я выдержать не могу. Стучу. Он не слышит. Стучу громче, стучу изо всех сил. Этьен, оторвавшись от работы, прибегает рассерженный.

— Полно, Арманда!.. Будь же благоразумна!

Но я заливаюсь слезами, склонив голову ему на плечо:

— Милый, это свыше моих сил… Я не могу… не могу… — Ни слова не говоря, он возвращается в мастерскую и подает знак натурщице — мерзкая девица одевается и уходит.

После этого несколько дней подряд Этьен не заглядывал в мастерскую. Он сидел дома, со мной, никуда не выходил, даже не встречался с друзьями, был кротким, ласковым, но таким печальным!.. Как-то раз на мой робкий вопрос: «Ты больше не работаешь?» — он коротко ответил: «Нельзя работать без модели». Я не смела настаивать, чувствуя, что сама виновата и что он вправе на меня сердиться. Однако после ласковых уговоров и разных нежностей я добилась обещания, что он вернется в мастерскую и попытается закончить статую по… — как это говорят художники? — по памяти, из головы, словом, именно так, как предлагала мама. Мне-то это казалось делом нетрудным, но он, бедняга, ужасно мучился. По вечерам он возвращался подавленный, удрученный, почти больной. Чтобы подбодрить его, я часто наведывалась в мастерскую. Я каждый раз говорила: «Это очаровательно!» — хотя отлично видела, что дело ничуть не подвигается. Не знаю даже, работал ли он. Когда бы я ни пришла, он вечно курил, лежа на диване, или, катая шарики из глины, с остервенением разбивал их об стену.