Страница 9 из 11
О, как горько он плачет в первый вечер в углу мрачного и холодного дортуара, между тем как другие ученики храпят на железных кроватях, а надзиратель при свете ночника украдкой глотает роман, страницу за страницей!
Как страдает он во время проклятых перемен от толчков и издевательств своих товарищей!
Как грустно ему на уроках, когда он сидит, низко склонившись над партой, вздрагивая от окриков классного наставника, который со всего размаху хлопает ладонью по кафедре, повторяя одну и ту же фразу:
— Нельзя ли потише, господа!
Этот крикливый голос поднимает со дна души муть тяжелых воспоминаний, отравляет жизнь Виктору.
Он напоминает ему мрачные дни его раннего детства, лачугу в предместье Тампль, побои, драки — все то, что он успел забыть.
И он в отчаянии цепляется за образы Клары, «Прекрасной нивернезки»- это единственные проблески солнца во мраке его жизни.
Вероятно, поэтому классный наставник и находит, к своему удивлению, на каждой странице любой книги ученика Можандра рисунок баржи.
Виктор воспроизводит одну и ту же баржу с упорством одержимого.
То она медленно, как по узкому каналу, поднимается вверх по полям книги.
То, как на мель, садится прямо на теорему, забрызгивая чертежи и текст доказательств.
То на всех парусах плывет по океанам карты полушарий.
Именно на океанских просторах она особенно кичливо распускает паруса, развевая по ветру свой флаг.
Директору в конце концов надоело выслушивать по этому поводу обстоятельные доклады, и он вызывает отца.
Плотник поражен:
— Такой послушный мальчик!
— Он упрям, как осел.
— Такой умный!
— Ему ничего нельзя вдолбить в голову.
И никто не хочет понять, что ученик Можандр выучился читать в лесу, глядя на страницы книги через плечо Клары, а ведь это совсем не то, что зубрежка геометрии под надзором лохматого классного наставника.
Вот почему ученик Можандр из «среднего» отделения скатывается в «младшее».
Дело в том, что между уроками учителя в Корбиньи и уроками преподавателей коллежа в Невере большая разница.
Велико расстояние, которое отделяет учителей в шапочках из кроличьей шкурки от преподавателей в шапочках из горностая.
Можандр-отец в отчаянии.
Ему кажется, что ученый-лесовод в треуголке удаляется от него семимильными шагами.
Он сердится, он умоляет, он дает обещания:
— Может быть, тебе нужны дополнительно уроки? Учителя? Я приглашу к тебе самых лучших. Самых дорогих!
Между тем ученик Можандр попадает в разряд лентяев. «ведомость» безжалостно свидетельствует о его тупости.
Он и себе самому кажется глупым.
С каждым днем он все больше впадает в тоску и уныние.
Если бы Клара и другие члены семьи могли видеть, что сделали с их Виктором!
Как широко распахнули бы они двери его тюрьмы!
От всей души предложили бы они ему разделить с ними последний кусок хлеба, последний обломок доски!
Потому что они тоже несчастны.
Дела идут все хуже и хуже.
Баржа день ото дня ветшает.
Виктор знает об этом из писем Клары, время от времени получаемых с размашистой бездушной пометкой «просмотрено», которую небрежно, красным карандашом делает сам директор, не выносящий этой «подозрительной переписки».
«Ах, если бы ты был с нами!.. — восклицает Клара в своих письмах, по-прежнему нежных, но все более и более грустных. — Ах, если бы ты был с нами!..»
Может быть, и в самом деле прежде все шло отлично и все было бы спасено, если бы Виктор вернулся?
Ну что же, Виктор спасет все.
Он купит новую баржу.
Он утешит Клару.
Он поправит дела.
Тот, кого они любили, не отплатит им черной неблагодарностью. Тот, кого они приютили, будет им небесполезен.
Но для этого надо стать взрослым.
Надо зарабатывать деньги.
Надо получить образование.
И Виктор принимается за книги.
Пусть теперь летают вокруг него бумажные стрелы, пусть классный наставник изо всей силы стучит по кафедре и, как попугай, повторяет: «Нельзя ли потише, господа!»-Виктор уткнулся носом в книгу и не отрывается от нее.
Он больше не рисует барж.
Он не обращает внимания на шарики из жеваной бумаги, которые расплющиваются, ударяясь об его лицо.
Он зубрит… Он зубрит…
«Письмо для ученика Можандра».
Ах, как хорошо! Письмо Клары застает его в самый разгар занятий, чтобы подбодрить его и принести с собой аромат свободы и нежности.
Виктор прячет голову под парту, чтобы поцеловать кривые строчки адреса, написанные с трудом, дрожащей рукой, словно непрерывная килевая качка судна толкала стол, на котором писала Клара.
Увы! Не от качки, а от волнения дрожала рука Клары.
«Кончено, дорогой Виктор! «Прекрасной нивернезке» больше не плавать. Она развалилась и, развалившись, разорила нас.
На корме прибили черную доску с надписью: «Продается на слом».
Приходили какие-то люди, все оценили, все описали — от багра Экипажа до люльки, в которой спит маленькая сестренка. Кажется, все это продадут, и у нас больше ничего не останется.
Что с нами будет?
Мама может умереть с горя, а папа так изменился…»
Виктор не дочитал письма.
Буквы кружились у него перед глазами, лицо горело, как в огне, в ушах звенело.
О, как далек он был сейчас от классной комнаты!
Усталый от занятий, измученный горем, истомленный лихорадкой, он бредил. Ему казалось, что его несет вниз по течению Сены, по красивой прохладной реке.
Ему захотелось освежить себе лоб ее водой. Потом он смутно услышал звон колокола.
Очевидно, то был буксирный пароход, шедший в тумане. Затем раздался шум стремительного потока, и он закричал:
— Наводнение! Наводнение!
Он вздрогнул при мысли о мраке, сгустившемся под сводами моста, и вдруг среди всех этих видений перед ним, под абажуром, появилась лохматая голова испуганного наставника:
— Вы больны, Можандр?
Ученик Можандр серьезно болен.
И хотя доктор отрицательно качает головой, когда бедный отец, провожая его до дверей коллежа, спрашивает сдавленным от волнения голосом: «Ведь он не умрет, как вы думаете, правда?» — видно, что доктор не вполне в этом уверен.
Не уверены и его седины.
Робко говорят они «нет», словно боясь себя скомпрометировать.
Нет уже речи ни о зеленом мундире, ни о треуголке.
Дело идет только о том, чтобы спасти ученика Можандра от смерти.
Доктор дал ясно понять, что мальчику необходимо вернуть свободу, если только он выкарабкается…
Если он выкарабкается!
Мысль, что можно потерять только что найденного сына, опрокидывает все честолюбивые планы разбогатевшего отца.
Конечно, он отказывается от своей мечты!
Он готов собственными руками похоронить студента Лесного института. Готов, если нужно, заколотить крышку его гроба.
И не станет носить по нем траура…
Лишь бы только тот, другой, остался жить!
Лишь бы он заговорил с ним, лишь бы поднялся, обвил его шею руками, сказал бы ему: «Успокойся, отец. Я выздоровел».
И плотник наклоняется над кроватью Виктора.
Ну вот и все. Старое дерево рассечено до сердцевины. Сердце Можандра смягчилось.
— Мальчик мой! Я отпущу тебя, ты уедешь. Ты вернешься к ним, ты еще поплаваешь. Я буду счастлив, если хоть изредка буду видеть тебя.
Теперь звонок не звонит уже ни на перемену, ни перед обедом, ни перед началом занятий.
Наступили каникулы, большой коллеж опустел.
Не слышно ничего, кроме плеска фонтана да чириканья воробьев во дворе.
Стук редких экипажей доносится слабо и глухо — на улице сделан настил из соломы.
И вот среди тишины и одиночества ученик Можандр приходит в сознание.
Он поражен, увидев, что лежит в белоснежной постели, под высоким коленкоровым пологом. Вокруг него — покой, полумрак, уединение.
Ему хочется приподняться на подушке, раздвинуть полог, чтобы посмотреть, где он находится, но, хотя он и чувствует себя вполне отдохнувшим, сил у него не хватает, и он ждет.