Страница 16 из 84
Наконец кофе допит, завтрак закончен. Опять залезаю на шконарь и жду проверки. До проверки спать все равно никто не ляжет. А значит, стол занят, суета… разговоры… В общем, лучше уж наверху пока полежать. Спокойнее. Ну, лежу, жду. Сколько там у нас времени?
Восемь? А! Ну, уже скоро. (Проверка бывает обычно минут в двадцать девятого. Плюс-минус, там, минут десять.)
Восемь двадцать… восемь тридцать… восемь сорок… девять! Да где, блядь, они? Девять двадцать… девять тридцать… девять сорок… Та-ак! Это уж что-то новенькое… Такого я здесь что-то даже и не припомню. Чтобы проверка так затягивалась. Что же это, интересно, у них сегодня случилось? Опять, небось, какой-нибудь пиздец? Типа проверки из ГУИНа? (Ничего хорошего ведь здесь случиться не может в принципе. Только плохое! Всегда ждешь именно его.)
Но вот около десяти (!) наконец-то залязгали где-то совсем рядом.
Похоже даже, уже у соседей… Ага! Идут! Скрежет ключа, дверь камеры открывается. «Проверка!» Все выходят в коридор, становятся лицом к стене. (Руки вообще-то надо «за спину», но за этим обычно никто не следит. Ну, скажут — заложишь.) «Заходим!» Практически сразу же возвращаемся назад, в камеру. В принципе, на утренней проверке…
Впрочем, я лучше тебе о ней в следующий раз как-нибудь поподробнее расскажу. Ладно? А то сегодня и так много всего было…
Короче, заканчивается наконец-то эта мудацкая проверка. Ну, все вяло пообсуждали, что это, мол, «они сегодня так припозднились?» и стали укладываться спать. Точнее, это я, блядь, на радостях решил, что все они стали «укладываться»! А на самом-то деле трое решили пойти на прогулку. (Про прогулку я тоже как-нибудь попозже напишу.
Потом. При случае. Хорошо?) Твою мать! Прогулка — никак не раньше одиннадцати. (А может быть, и гораздо позже. Вообще в любое время!)
Значит, ждать ее еще час, как минимум. Это, если повезет. Твою мать!
Ну, что за невезенье! Ладно, опять лежу, жду. А куда деваться? Стол занят.
Но вот кажется… Да! Точно! Стучат ключом в дверь. «На прогулку идем?» — «Идем! Идем!» — «Прямо сейчас!» Что означает минут через пять. Ну, может, иногда чуть больше. Но вот проходит пятнадцать минут… полчаса… Тихо! Ну, и где же он? «Где, блядь, этот гондон?» Через сорок пять минут (!!) дверь камеры наконец-то открывается. Прогулка! Ну, слава Богу!
«Мавроди! На вызов! Прямо сейчас!» — а это еще что такое?! Что за пиздец! Какой еще, блядь, «вызов»? Куда? Ведь сегодня только четверг? Никого, вроде, не жду?.. А-а! Ну да… Это же, наверное, следователь! Что-то он там, кажется, говорил в прошлый раз адвокату?
Что на этой неделе, мол, ко мне придет… Вот, блядь, и пришел!
Какой-то там «акт экспертизы» мне показывать. На хуй он мне, спрашивается, нужен, этот акт?! Ну зачем его обязательно сейчас мне показывать? Неужели им самим не лень сюда таскаться? Ведь знают же прекрасно, что я ничего подписывать не буду. Могли бы сразу везде писать: «От подписи отказался». Чисто автоматически! Я лично был бы только рад! И им хорошо — лишний раз сюда не ездить, и мне — по пеналам зря не сидеть. Вот закончится следствие, начну с делом знакомиться — тогда уж все эти акты вволю и почитаю. Времени у меня на это мно-ого будет! Хоть наизусть их все учи. А сейчас…
Но делать нечего. Заказали — значит, придется идти. Тьфу! Да провались они пропадом! Со всеми своими актами! Нет от них покоя!
Эх, пропал день…
Итак, все уходят на прогулку, а я опять, как мудак, сижу и жду.
«Прямо сейчас!» Ха! Знаем мы эти их «прямо сейчас»! Но, впрочем, на этот раз мне везет. Ждать приходится действительно совсем недолго.
Вот снова лязгает запор и… У открытой двери молча стоит охранник и ждет, пока я выйду. Выхожу из камеры. Охранник сразу же захлопывает дверь.
— Фамилия?
— Мавроди.
— Имя-отчество?
— Сергей Пантелеевич.
— Год рождения?
— Пятьдесят пятый.
Только после этого охранник запирает дверь камеры и кивает мне:
— Проходи к окну.
(Вот интересно! Все охранники меня давно уже прекрасно знают. В коридоре мы одни. Я и он. И все равно каждый раз повторяется одно и то же. «Фамилия?» — «Имя-отчество?» Одни и те же вопросы, одни и те же интонации, одни и те же жесты и движения. Каждый раз все повторяется снова! Вплоть до мельчайших деталей и подробностей.
Какая-то, блядь, просто петля времени! День сурка. Да неужели же они меня всерьез каждый раз все это спрашивают? Неужели сами не чувствуют всей абсурдности происходящего? Живые же все-таки люди?)
Иду, между тем, в конец коридора. Там уже стоят человек пять таких же. Стоим, ждем. Все молчат.
Через минуту подходит другой охранник («разводящий») и ведет нас вниз. С третьего этажа на первый, потом череда каких-то переходов и коридоров и затем опять вверх — с первого на четвертый или даже пятый. Все, естественно, пешком и в довольно бурном темпе. Для здоровья полезно. По пути охранник забирает из камер все новых и новых сидельцев, так что к концу он ведет нас человек уже примерно двадцать.
«Стоять!» Стоим. «Пошли!» Идем. «Последний закрывает за собой дверь!» Последний старательно закрывает дверь. В общем, воспитатель детского сада ведет на прогулку группу послушных детей. Правда, «дети» — это все здоровенные взрослые дяди специфически тюремного вида. В большинстве своем в спортивных костюмах и коротко стриженные. Многие в наколках. «Воспитатель» же — молоденький нескладный парнишка в камуфляже, лет примерно двадцати. Маленький, белесый и лопоухий. Но никакого решительно значения все это не имеет. Злые чары не спадают. Морок не рассеивается. Дети и взрослый!
Детский сад! Какой-то кошмарный, чудовищный, страшный детский сад! И взрослый куда-то ведет по нему детей. По бесконечным лестницам, коридорам и переходам. Лязгая по пути бесчисленными запорами, замками и решетками. Которые потом за ними все захлопываются… захлопываются… захлопываются… «Навьи чары»! «Недотымка все вьется и вьется…» Сологуб! Хармс! Кафка! (Между прочим, режимник, занимающийся всеми текущими вопросами и проблемами камеры, называется «воспитателем». Или, сокращенно, «воспетом». Это не жаргон! Действительно, официально существует в тюрьме такая должность.)
Ну, да ладно. Приводят меня, наконец, к следователю. На пятый, кстати, этаж.
— Здравствуйте-здравствуйте…
— Вот акт экспертизы.
Смотрю акт. Н-да. Две мои фотографии. Одна старая, с паспорта. И другая новая, тюремная. Да-а-а! Неудивительно, что меня здесь на сборках никто не узнает. Я и сам бы себя сейчас не узнал! Как же это я изменился — это просто невероятно! Уму непостижимо! Действительно, совершенно другой человек. Взгляд другой… подбородок какой-то квадратный стал… в общем, жесткое, хищное, худощавое лицо классического наемного убийцы. Киллера, блядь! Погубителя беззащитных бабушек. Безжалостного и холодного охотника на доверчивых акционеров. Не зря же мне Витя на днях сказал, что я теперь все больше и больше напоминаю ему одного его подельника.
Самого, как он выразился, «сурового». (Уж не Салоника ли? Он ведь как раз по их делу проходит). На суде, короче, с таким лицом появляться не рекомендуется. Особенно на суде присяжных. (Хотя, впрочем, лично мне так даже больше нравится. Да и вообще — пусть боятся!)
— Будете подписывать?
— Нет.
Ну что, теперь домой? В камеру? (То бишь в хату?) А, черт, чуть было не забыл заявление написать на свиданку. Надо будет сейчас ему сказать… И тут-то он мне вдруг и выдает!
— Да! Сергей Пантелеевич! И еще одна новость. Мы Вас собираемся перевести отсюда.
— И куда?
— На 4-й спец.
Ни хуя себе! Ни хуя себе «новость»! На 4-й спец! Филиал Лефортово! В условия, как я слышал, полной изоляции! Никаких связей, никаких «дорог», лежать под одеялом днем нельзя, после отбоя — всем спать. В кабинетах, где с адвокатом встречаешься — видеокамеры. (По закону, оказывается, только слушать нельзя. А смотреть — пожалуйста.
«А звук у нас выключен. Можете сами пойти проверить!») Пиздец, в общем! Как здесь говорят? «Кирдык»? Кирдык!