Страница 13 из 84
Вечером, часов этак в одиннадцать, возвращается Муравей.
Счастли-и-ивый! Прямо с порога объявил: «семь лет!» Все прямо так и ахнули! Как!? Что!? Да не может быть! Четыре года скостили! Целых 4 года! «А Машка (подельница) вообще домой ушла! А ей прокурор десять лет общего запрашивал!» Бывают же чудеса! Когда первые страсти улеглись, посыпались новости.
— Илюху видел. Ему четыре года запросили.
— Да он же уже трешку отсидел!? Кстати, Серег — тоже по образованию компьютерщик. Как и ты.
— А за что сидит? Хакер, что ли?
— Да нет. Грабежи, налеты…
— Понятно.
(«Компьютерщик», блядь! По образованию. Как и я.)
Костя все про свою Мордовию…
— Армяна видел?
— Да видел. Спрашиваю его: «Как там?» — А он мне: «Как-как…
Пло-о-охо! Такой ответ тебя устроит?»
— Да, я тут тоже одного оттуда видел. Делай, говорит, что хочешь.
Режься, вскрывайся — лишь бы туда не попасть. Куда угодно — только не в Мордовию!
— А я на днях с ментами разговаривал: сейчас, говорят, всех особистов только в Мордовию посылают…
— Из нашей бывшей хаты (N 275) одного кренделя встретил. За паштеты спросил. (Мы забыли в спешке, при переезде сюда, в N 234.)
Да, говорит, они на полу валялись — мы их и выкинули. (Паштеты были, между прочим, в герметической целлофановой упаковке. «Выкинули!..»)
Садимся за стол. Ставим чай, достаем колбасу. Я спрашиваю у Муравья: «Ну, как? Доволен?» — «Конечно, доволен!» — «Касатку не будешь писать?» — «Конечно, буду!» Все смеются. Вообще настроение у всех какое-то приподнятое. Даже у Кости. Может еще и не все потеряно? Муравью же повезло, может, и ему повезет… Может, и не в Мордовию… Может, в какое другое место?.. А?.. Получше… Девять с половиной лет особого режима отбывать! Муравей вдруг мечтательно произносит: «Хорошо, в рот его ебать!» — «Кого?»
8 апреля, вторник
Ого! Вот это да! В нашей тихой, «замороженной» камере кипят, оказывается, поистине нешуточные страсти! Ну, кто бы мог подумать!
Впрочем, в последнее время я все больше и больше склоняюсь к мысли, что это вовсе никакая и не камера, а просто-напросто некий тайный и глубоко засекреченный филиал сумасшедшего дома. Чеховская палата N 6, переименованная в целях конспирации в камеру N 234 и перенесенная каким-то злым волшебством на третий этаж здания тюрьмы «Матросская тишина». Вообще же вся эта безумная фантасмагория, весь этот практически непрерывный и ни на один день не прекращающийся калейдоскоп событий меня начинает уже слегка утомлять…
(«Матросская тишина»… «Тишина», блядь! Ха-ха-ха!)
Итак, утро, солнышко… Костя уходит на свиданку, громко ругаясь с конвоиром. («Почему так поздно пришли!? Ведь свидание уже идет!..» и т. д.) В общем, все как обычно. В камере пока все спят. Телевизор выключен. Чай никто не пьет. Идиллия. Сижу за столом и спокойно пишу. Работаю. Благодать. Благорастворение воздухов! Так в тишине и покое проходит примерно часа два-три. Потом вдруг лязгает решетка.
(Здесь все происходит «вдруг». Сидишь, к примеру, за столом и пьешь чай. И вдруг! «Такой-то!.. На выход!.. С вещами!.. Прямо сейчас!..» Перевод в другую камеру или даже в другую тюрьму! Времени на сборы почти нет!! Здравствуй, новая жизнь!)
Так вот, вдруг лязгает решетка. (Весь коридор между камерами разделен решетками на три части. Когда нашу открывают — в камере слышно.) В следующую минуту дверь с грохотом распахивается. (Ну, точнее, приоткрывается. Распахиваться более чем на четверть она не может. Конструкция не позволяет.) Это вернулся со свиданки Костя.
Внешне вроде веселый.
— Ну, как там? Все нормально?
— Нормально!
— О чем хоть с женой на свиданке говорил?
Смеется.
— Да так… О пизде, о пряниках. Плачет, конечно — срок большой (ему дали девять с половиной лет особого, прокурор запрашивал вообще десять с половиной). Я ей говорю: «Слушай меня и армянское радио и все будет нормально!»
Все, между тем, потихоньку просыпаются. Ставят кипятить воду и пр. Ну все! День пошел. Быстренько собираю со стола свои бумаги и перебираюсь на шконку.
Сокамерники тем временем, похоже, уже окончательно проснулись и о чем-то оживленно беседуют. Что-то там обсуждают. Ну, естественно!
Костя по пути на свиданку и обратно всех повидал, со всеми переговорил. В общем, новостей масса! Невольно прислушиваюсь.
— Я его спрашиваю: «Вы бросы делаете?» Он кричит: «Нет, не делаем!» А через десять минут: «Ой, делаем!»
— Да у них там в хате одни первоходы сидят. Он, небось, и не знает, что такое «брос». Может, это минет? Скажешь «делаем!», и все, что жил — то зря!
(«Брос» — это перебрасывание грузов через открытые кормушки. Обычно через коридор в камеру напротив.)
Начинается обычная утренняя перебранка. Просто, так сказать, для разминки. «Для тонуса».
— Ты узбека-то не включай! Не борщи!
— Я что, криво насадил?
— Ох!.. ох!.. Чих-пых, в рот компот! Ну, попурши у меня маленько, попурши!
— Что там у вас?
— Да вот вася совсем берега попутал. В забор въехал! Чай будешь пить?
— Нет, спасибо.
Перевожу.
— Ты дурака-то из себя не строй, не наглей! («Борщить» — это, вероятно, от «переборщить, перебарщивать».)
— Я что-то не так сделал?
— Ох ты, боже мой! Какие мы гордые! Ну, поговори у меня маленько, поерепенься!
— Что там у вас?
— Да вон парень совсем берега попутал…
Тьфу! Сам уже начал… «… совсем обнаглел. Оборзел!» Ну, далее ясно.
После чая все обычно расходятся по своим шконарям. «Отдыхают».
Если, конечно, других дел нет. Стирки, там, и прочее. Но в этот раз все почему-то совсем не так. На свою шконку лезет только Андрей (она у него наверху). Все остальные остаются за столом и принимаются что-то там тихо между собой обсуждать. (Все, кроме Цыгана. Он и чай-то пить не вставал. Он вообще последнее время почти круглые сутки спит. Что-то у него там со здоровьем.) Ситуация складывается вообще-то какая-то странная… Та-ак… Витя встает. Подходит к Андрею и что-то ему негромко говорит. Тот тоже спускается со шконки и садится за стол. Теперь вся камера в сборе. (Кроме меня и Цыгана.)
Начинается уже прямо-таки какой-то исторический «совет в Филях». До меня доносится лишь невнятное и неразборчивое бормотание. Какое-то непрерывное «бу-бу-бу…».
Естественно, я к этому моменту уже крайне заинтригован. И даже, признаться, слегка обеспокоен. Что это, в самом деле, такое? Что происходит? Что еще за тайны мадридского двора? И от кого? От меня!
От самого «Бен Ладена-старшего»! Что это они там затевают? Может, переворот в камере готовят? Революцию!? Пол меня решили все-таки заставить мыть? На общих, так сказать, основаниях… (Вот хуй я буду! Отпишу ворам, что «притесняют»… Или лучше куму нажалуюсь.)
К сожалению, с моего шконаря (я лежу наверху — суеты меньше) мне, блядь, ни черта не слышно! Пытаюсь прислушиваться — бесполезно. Тихо говорят, да еще этот Цыган внизу храпит. (Плевать ему на все «перевороты»! Я тут, можно сказать, на волоске вишу, а ему и горюшка мало!) Остается только ждать. Ждать-ждать-ждать! Когда же, наконец, все закончится. И главное, чем? Но время идет, а они все шепчутся и шепчутся. Полчаса… час… Я лежу уже весь как на иголках и прямо-таки умираю от любопытства! Ну, что там? Что!? «Что день грядущий мне готовит?» (А как там, кстати, дальше? «Гибель ли?»… «Погибну ли?»… Ну, в общем, пиздец!)
Но вот наконец-то все, кажется, и заканчивается. Все вроде бы мирно расходятся по своим шконарям. Ну, разумеется! Все, блядь, кроме Вити! (А именно с ним-то я и собирался поговорить! Ведь наши шконки соседние — голова к голове.) Он, видите ли, затеял зубы чистить! Твою мать! Нашел время! Раньше, что ль, не мог?! С утра надо было! С утра!! Как все нормальные люди. А… ну да… У него же зубы болят. (Страшное, кстати сказать, дело в тюрьме! Врачей — никаких. Что хочешь, то и делай!) Он после каждой еды их теперь тщательно чистит и полоскает. Пока, вроде, помогает…