Страница 18 из 31
– А я из 171-го танкового батальона, – перебил его Князьков. – Уяснил, кто главнее? Поедешь с нами.
Горючего нам постоянно не хватало. Наши четырехсотсильные движки пожирали массу бензина. Теперь имелся запас… и продукты. Ржаные сухари мы принялись грызть на ходу. Хорошо прожаренные, но немного отсыревшие, они перемалывались на зубах, как на мельнице.
– Стоп! – скомандовал Князьков. – Желудки забьете.
Мы тайком дожевывали то, что успели рассовать по карманам. и, не доезжая до позиции, спросили:
– Товарищ лейтенант, мы в окружении?
Он с минуту раздумывал. что ответить:
– Ребята, судя по всему, сплошного фронта в здешних местах нет. Знаете такое выражение – «слоеный пирог»?
– Знаем.
– Часть немецких войск прорвались вперед, другие завязли в боях западнее. Наших войск вон сколько идет!
Он кивнул на дорогу. А я подумал, что лейтенант, успокаивая нас, говорит не то. Войсками этот непрерывный поток людей и лошадей назвать трудно. Есть ли у них командование и цель? Ну, цель, положим, есть – вырваться быстрее из окружения, но для серьезного боя без артиллерии и танков они вряд ли годились.
Хаустов похвалил нас и назвал «молодцами». В батальоне насчитывалось менее половины машин. Комбат провел перегруппировку, дал нам танк Т-26 и квадратную приземистую танкетку Т-27, вооруженную одним пулеметом. Иван Войтик, получая опять старый Т-26, командиром которого поставили Федора Садчикова, побурчал на невезение, но тут же взялся приводить его в порядок.
Закутного Пашу посадили на танкетку, дали механика-водителя с подбитого танка и назначили разведчиком. Немного поговорили, как воевал батальон. Потери вторая и третья рота понесли меньше, но людей погибло достаточно. Петя Маленький, без конца бегавший к нам, не мог наговориться. Рассказывал про бомбежки, как столкнулись с тяжелыми Т-4. Они сожгли нашего «Клима Ворошилова».
– Пушки короткие, но толстые. И снаряды сильные, – угощаясь сухарями, торопливо говорил Петя Маленький. – «Клим» два танка тоже раздолбал. Один легкий и один Т-4. Как шарахнет, железки в сторону отлетают. Но громоздкий, цель хорошая. Ему вначале гусеницы перебили, а потом снарядов штук десять всадили.
Игорь Волошин командовал во второй роте танком БТ-5 и получил «старшего сержанта». Такой же самоуверенный. Его танк прошел мимо, Игорь слегка кивнул нам и отвернулся. Я сплюнул вслед, а Петя спросил:
– Илюху Сошникова с биофака помнишь?
– Помню, конечно.
– Убили его.
Наш товарищ погиб нелепо. Их танк послали в разведку. Огляделись с высоты – вроде немцев нет. Илья уговорил командира доехать до хуторка – три дома да огороды. Ломиться напропалую, надеясь лишь на тишину, было глупо. Но командир, молодой сержант, голодный, как и весь экипаж, рискнул. Нарвались на засаду. Танк подбили из пушки. Сумел спастись лишь механик-водитель, пригнавший продырявленную машину к своим.
– Два снаряда в башню закатили. Сержанта и Илью искромсало так, что едва опознали.
Грустно покачали головой, вспоминая бесшабашного Илюху, так хорошо умевшего петь под гитару.
– Институт вспоминаешь? – спросил Петя, чтобы перевести разговор на другую тему. – Лену Батурину? У вас же любовь была. Я даже завидовал.
– Вспоминаю, – соврал я. В эти дни я уже забыл про институт. Столько всего нагляделся. Казалось, война вечно идет. Петя назвал имя еще одного погибшего студента. Я машинально покивал головой. Лица погибшего и с какого он факультета я не помнил.
Дальше все происходило следующим образом. Во-первых, нам сменили командира. Или влили наш полк в другое соединение. Вместо Урусова, к которому мы успели привыкнуть и зауважать, поставили рослого широкоплечего полковника с двумя орденами Красного Знамени. Говорят, он воевал в Испании и лично встречался с товарищем Сталиным.
Вспоминая командиров сорок первого года, я бы не сказал, что нами командовала недоучившаяся молодежь, двинутая взамен «массы репрессированных» командиров на высокие должности. Батальоном командовал капитан Хаустов, в армии прослуживший лет пятнадцать, не меньше. Урусов с его козлиной бородкой и совершенно невоенной внешностью воевал в Первую мировую. Новый командир лет тридцати пяти, хоть и шумливый, тоже имел опыт. Впрочем, я говорю о событиях октября и не берусь судить о первых двух-трех месяцах войны. Может, тогда полками командовали капитаны, но я в этом сомневаюсь.
Нам не хватало организованности. Такую бы мысль выдал я, студент-недоучка, маскируя свой БТ-7 посреди холмистой равнины, где готовилась к сражению наша бригада. Кажется, так мы теперь назывались. Я знал, что скоро налетят самолеты, а у нас нет ни одной зенитки. Комбриг (фамилии не помню) отдал очень разумную команду: сосредоточить все пулеметы Дегтярева для стрельбы по самолетам.
Я тоже вытащил из гнезда наш ДТ, удлинил раздвижной приклад и приготовился из окопа встретить немецкую авиацию. Как бить по самолетам, нас, пулеметчиков первой роты, состоящей из четырех машин, коротко и по-деловому теоретически обучил лейтенант Князьков, исполнявший обязанности командира роты.
– Пока есть время, набейте по паре дисков бронебойными и трассирующими зарядами. Открывать огонь по «Юнкерсам-87» с расстояния пятисот метров. Взять вы их все равно не возьмете, броня не по зубам. Прицел фрицам собьете – и то хорошо. Хотя бы по головам гулять не будут. Ю-88, «хейнкели» и прочая двухмоторная тварь бомбы ниже, чем с километра, не бросают. По ним не стрелять.
– А «мессеры»?
– Во! – поднял палец Князьков, который был слегка выпивши. – Сбить «мессершмитт» вполне реально. Шансов пять-десять есть!
И захохотал. Мне его смех не понравился, и, наверное, Князьков это заметил. Мы зауважали его после боев, когда он умело вел нас за собой. Дурацкий смех не понравился и Феде Садчикову.
– Мы что, на клоунов похожи? – холодно спросил он, не называя лейтенанта по званию.
Князьков как-то сразу взял себя в руки. Объяснил, что «мессершмитты» слабо бронированы. Целиться надо, давая упреждение: в мотор, кабину, в крылья, хвост. Если удастся даже перебить тягу, повредить хвостовое оперение, то «мессер» сразу атаку прекратит, а то и вниз свалится.
– Моторы и кабины у них тоже бронированные, но метров с двухсот «дегтярев» броню прошибает. Если не вскользь, а под хорошим углом. Ребята вы, конечно, смелые, – Князьков оглядел нас, – но старайтесь истребитель достать сбоку или вслед. В лоб «мессершмитты» встречать не рискуйте. Большая скорость, точный прицел, две пушки и два пулемета. Они сметают все подряд. Я уже не говорю о бомбах. В общем, не устраивайте с ними дуэль, а, как говорится, бейте из засады.
Многое забывается, а ту короткую инструкцию нашего нового командира роты я запомнил. Мне очень редко приходилось видеть, чтобы из обычных пулеметов и винтовок сбивали или даже серьезно повреждали немецкие самолеты. Однако в чем оказался прав Князьков, дружный огонь, который мы хоть с опозданием, но научились вести по пикирующим «лаптежникам» и «мессерам», порой заставлял их шарахаться прочь и уходить с боевого курса. К сожалению, немцы быстро распознавали, что ведут огонь не крупнокалиберные, опасные для них пулеметы, а обычные «дегтяревы». И второй-третий заход часто заканчивался трагично для пулеметчиков, особенно молодых.
Но немецкая авиация обрушилась не на позицию бригады, а на дорогу. Несколько Ю-87 сбросили целую серию фугасных стокилограммовок и множество осколочных бомб, а потом несколько раз прошлись над проселком, расстреливая людей, машины, повозки из пулеметов. До проселка было метров четыреста, его прикрывали легкие противотанковые батареи. Воронки от бомб в нескольких местах просто разорвали нитку дороги. Горели грузовики, ржали разбегающиеся лошади, волоча за собой повозки, спутанные ремни и доски от разбитых повозок.
Смотреть на все было горько. Но смерть многих людей, которую мы видели за эти дни, притупляла чувства. Убитых не хоронили. Ловили разбежавшихся лошадей, впрягали их в уцелевшие повозки, и, погрузив раненых, колонна продолжала свой путь.