Страница 5 из 65
Глава первая.
В ЦАРСКОЙ СВЕТЛИЦЕ
Немного простых смертных оказывалось на русском троне. Одним из них, как Борису Годунову, это стоило полностью погубленной семьи; другие в обольщении самозванства разрушили себя сами и увлекли вслед за собой в бездну тысячи поверивших им людей. Иначе складывались судьбы жен царей и царевичей, а еще раньше — жен великих князей. Среди них была отправленная в монастырь после развода с великим князем Василием III Соломония Сабурова. Необузданный Иван Грозный с его семью женами вообще донельзя запутал дворцовые дела. Впрочем, его первый брак с Анастасией Романовной стал каноническим примером для последующей династии, строившей свою легитимность на родстве с первой русской царицей. Но другие жены, например Мария Нагая, мать несчастного царевича Дмитрия — последнего сына Ивана Грозного, положили начало недоброй традиции временного пребывания во дворце царской родни с последующим их низвержением и опалой. А родня эта, как правило, была всегда многочисленная. Ведь цариц выбирали по главному принципу: чтобы могла родить наследника престола, поэтому большая семья царицы оказывалась ее важным достоинством.
«Матриархом» в памяти династии Романовых, конечно, осталась царица Евдокия Лукьяновна Стрешнева — жена царя Михаила Федоровича, основателя династии. Петр I был их внуком. Он не мог видеть ни деда, ни бабки, умерших почти за тридцать лет до его рождения. Однако дворцовая жизнь велась в тех самых царских палатах, которые выстроили после Смуты первые Романовы и по некогда установленному ими порядку. Уклад дворцовой жизни, как и почти всё в Московском царстве, менялся не быстро. Напротив, чем лучше сохранялись традиции, тем устойчивее казался общий порядок. Но есть вещи непреодолимой силы, зависящие не только от воли людей. Семейная история царя Алексея Михайловича — отца Петра I — стала основой для долгого, длившегося несколько десятилетий династического кризиса, завершившегося в итоге полным изменением существовавших веками принципов престолонаследия.
Напомню хрестоматийно известные обстоятельства, связанные с рождением старших детей царя — царевны Софьи Алексеевны и царевича Ивана Алексеевича — от его первой жены из рода Милославских, а младшего сына — царевича Петра Алексеевича — от второй жены из рода Нарышкиных{29}. Обе семьи — Милославских и Нарышкиных — стали «воевать» друг с другом еще при жизни царя Алексея Михайловича. И подоплека этой войны более чем прозрачна: те и другие стремились обеспечить права на престол наследникам по своей линии рода. Коллизия заключалась в том, что главный наследник — старший сын царя Иван Алексеевич — был не способен к царствованию, а следующий сын — Петр — еще очень молод. О женском царствовании серьезно никто не помышлял, это противоречило нормам наследования трона. Компромисс, достигнутый в обстоятельствах бунташного времени и триумфа стрелецкой вольности в 1682 году, на некоторое время снял остроту противостояния. Время царевича Петра Алексеевича, уже тогда едва не ставшего единоличным правителем царства, еще не пришло. Стрельцы отстояли «старину». Они насильно соединили у власти две линии царского рода, заставили придворные «партии» считаться друг с другом во имя высшей цели управления Московским царством. Но все это, как и любой компромисс, могло существовать до поры, пока новые обстоятельства не отменят прежних договоренностей.
Брак царя Петра I и Евдокии Лопухиной подготавливался в тех условиях, когда надо было следовать учету интересов «противной» (противоположной) стороны, но он сам по себе становился символом разрушения прежнего мира. Это на деле означало вступление царя в пору совершеннолетия и, как следствие, должно было сопровождаться передачей ему всей власти от старшей, сводной сестры Софьи Алексеевны. Ей изначально была уготована «всего лишь» роль соправительницы двух царей — Ивана и Петра. Вступление в брак младшего брата стало символом перемен, для царевны Софьи настало время отойти от трона и вернуться на женскую половину дворца. Но она этого уже не хотела и еще сильнее стала защищать права на трон брата Ивана, при котором могла оставаться регентшей еще очень долго. Иван Голиков — первый неутомимый собиратель материалов к истории «деяний Петра Великого», опубликованных еще в конце XVIII века, — написал о том, что вдовая царица Наталья Кирилловна поспешила женить сына, потому что узнала, что в семье царя Ивана ожидается прибавление («видя супругу царя Иоанна Алексеевича уже непраздну»){30}. Потом эту мысль запомнил А.С. Пушкин, готовившийся на основании голиковских разысканий написать свою «Историю Петра Великого»: «Супруга царя Иоанна сделалась беременна: сие побудило царицу Наталью Кириловну и приближенных бояр склонить и Петра к избранию себе супруги. Петр 27 января (по друг. 17-го) 1689 г. женился на Евдокии Феодоровне Лопухиной»{31}. Однако домысливая за царицу Наталью Кирилловну, легко и ошибиться в дворцовых счетах. Царевна Мария Иоанновна родилась 21 марта 1689 года, а царь Петр был одним из восприемников своей племянницы{32}. И далее союз двух братьев держался крепко.
Конечно, царь Петр I, которому к моменту вступления в брак не исполнилось и семнадцати лет, еще полностью зависел от выбора матери царицы Натальи Кирилловны и старших родственников. По молодости лет и сложным обстоятельствам придворной борьбы он оказался заложником чужих решений. Необходимость вступления в брак была для Петра такой же ритуальной царской обязанностью, как представительство на многочисленных праздничных церковных службах, приемах послов, отвлекавших его от уже найденных им любимых военных занятий, а также начинавшегося увлечения «корабликами». У Петра I не оказалось в жизни никакой Марии Хлоповой, как когда-то у его деда — царя Михаила Романова, чувства к которой перевешивали бы царский долг сохранения династии{33}. Или как у его отца, вынужденного отказаться от касимовской невесты Евфимии (Ефимьи) Всеволожской и жениться на Марии Милославской по выбору царского «дядьки» боярина Бориса Ивановича Морозова.
Всё это известные обстоятельства, но их рассматривают исключительно с точки зрения политической борьбы или династических интересов, не слишком задумываясь при этом о значении рода царской невесты. Но важно также понять, почему выбор царицы Натальи Кирилловны и ее советников пал именно на род Лопухиных, к которому принадлежала будущая молодая царица. Что предопределило царский брак с представительницей именно этого рода? Какое место отводилось Лопухиным в раскладах придворной борьбы? В средневековом обществе все держалось на родстве, и можно представить, сколько слов тогда было говорено в царской светлице Натальи Кирилловны, как пристально и внимательно рассматривались семьи будущих царских родственников, перед тем как Лопухиных ввели во дворец и, следовательно, в российскую историю.
Путь во дворец
Свою родословную Лопухины — неизвестно, обоснованно или нет, — выводили от касожского (адыгского) князя XIV века Редеги, потомки которого присутствуют уже в первом царском родословце середины XVI века (например, род Сорокоумовых-Глебовых). Однако генеалогов, изучавших родственные связи, смущает многочисленность потомков Редеги, отсутствие достоверных сведений о пресечении той или иной ветви и, как следствие, «удобство» рода Сорокоумовых-Глебовых «для генеалогического обмана»{34}. Кроме Лопухиных к роду Глебовых причислились еще Колтовские, представительница которых — царица Анна — была четвертой женой Ивана Грозного. Бывают такие повторы судеб через поколения: царица Анна Колтовская, в монашестве Дарья, оказалась постриженницей Суздальского Покровского монастыря, где потом окажется и царица Евдокия.