Страница 1 из 6
Валентин Николаевич Мясников
Операция «Муравей»
Зинь-зинь-тарарах!
Мама уезжала в район на совещание животноводов.
Утром, как только позавтракали и убрали со стола посуду, она посмотрела на свои маленькие часики, сказала:
— Мне пора…
Саша, Света и Серёжа, не говоря ни слова, быстро оделись. Они заранее договорились с папой, что проводят маму до электрички. А остановка электрички — сразу за околицей. Не заметили, как дошли.
Стали прощаться.
Сначала мама пожала руку папе, потом Саше. Сильно, крепко. Он уже большой, во втором классе учится. А Свету три раза чмокнула в щёку, хотя она тоже не маленькая, осенью тоже в школу пойдёт. Другое дело Серёжа, ему еще расти да расти — лишь недавно четыре исполнилось.
Подошла электричка. Мама поднялась в вагон, помахала рукой.
— Не скучайте, ребятки, не шалите.
— Ладно, мама, ладно-о!..
Когда электричка скрылась из глаз, папа протяжно вздохнул:
— Идёмте, друзья-товарищи, домой…
Миновали ферму, где мама работает зоотехником. Позади осталась и двухэтажная школа — в ней папа директором. Сегодня школа закрыта, потому что воскресенье. А вот и их дом. Просторный, высокий, с большими окнами, с телевизионной антенной на крыше.
Вошли в дом ребята и приуныли. Без мамы в нём пустынно, скучно. Хлопая дверями, бродили из комнаты в комнату, из угла в угол. Будто что-то потеряли, а найти не могут.
Но прошло около часа, и они начали привыкать жить без мамы. Оказалось, что это не так уж и трудно, если заняться делом. Дело же нашлось для каждого.
Папа на диване газету читал. Саша, подперев рукой подбородок, учил уроки. Света примеряла на куклу Катю новый сарафанчик в белый горошек. А Серёжа строил из деревянных кубиков силосную башню. Только она никак не получалась. То скособочится, то совсем развалится. Но Серёжа был упорный, настойчивый. Он сгребал на полу кубики в кучу и опять начинал строить башню, точно такую, какую построили в их колхозе.
Да, все были заняты своим делом, никто не шумел, не шалил. Напрасно, что ли, пообещали маме вести себя смирно, благоразумно? И вдруг:
Тук-тук-тук!
Саша, не отрывая глаз от тетради, спросил:
— Кто стучит?
Света посмотрела на Серёжу, Серёжа — на папу, и все трое сказали:
— Мы не стучим. Мы сидим тихо-тихо.
Но прошло немного времени, и в комнате опять:
Тук-тук-тук!
Тут уж Света напала на Сашу:
— Это ты сам! Нарочно. Карандашиком по столу.
— Я?
— Ты!
— Я?
— Ты! Ты!!
Папа свернул газету, положил на колени.
— Не спорьте, друзья-товарищи. Никто из вас не стучал. Это всё вон она, озорница.
И показал на окно.
Посмотрели ребятишки, а там — синица. Уцепилась лапками за раму, склонила головку набок, в комнату заглядывает. Длинным хвостиком дёргает, клювиком стучит:
Тук-тук-тук!
Словно Свету, Сашу и Серёжу зовёт, посмотреть хочет: какие они?
А они все разные, друг на друга совсем непохожие. Серёжа синеглазый, низенький и кругленький — когда бежит, будто шарик катится. Света, наоборот, высокая и тоненькая, как берёзка в палисаднике, глаза голубые-голубые. Саша не толстый и не тонкий, роста нормального, а глаза у него разными бывают. Если почему-то сердится — например, задача не получается, — они темнеют. Если же радуется — становятся светлыми и лучистыми.
Сейчас у Саши как раз вот такие лучистые глаза. Как и Свете с Серёжей, ему очень нравится синица. А она всё старается:
Тук-тук-тук!
Наконец поняла, что ребята не догадываются, зачем стучит, и решила улететь. На прощанье как зальётся:
— Зин-зинь-тарарах!
Папа проводил её взглядом до самого сада, который начинался за сараем.
— Спасибо, подружка, что навестила. Спасибо, что не забыла.
Ребята удивились.
— Ты её знаешь?
— А как же. Зимой на Соку встречались.
— Расскажи, папа, — попросил Серёжа, — расскажи!
Саша добавил:
— И про журавлей тоже. И про других птиц, про разных зверюшек…
— Но ты же, Александр, — возразил папа, — уроки готовишь! А ты, Серёга, ещё башню не построил.
— У меня одна задачка осталась. Вечером решу, — пообещал Саша.
— И я потом, я… две построю! — сказал Серёжа.
— Ну, если так, то, пожалуй, можно, — согласился папа и посмотрел на Свету. — Как ты думаешь, дочка?
— А я, видишь, уже и Катю на стульчик посадила, пусть слушать не мешает. Да смотри про зайчонка не забудь…
Пока мама ездила на совещание, папа столько удивительных историй вспомнил, что из них получилась книжка. Вот эта самая.
Зайчонок
Случилось это давно, так давно, что тогда ещё шла война с фашистами и папу звали не Николаем Егоровичем, как сейчас, а просто Колей.
Жизнь у Коли была нелёгкая. Отец на фронте воевал, мама с кровати не поднималась — болела, и все заботы по дому на него одного легли. И за хворостом в Гремячий лес ходил, и воду из колодца таскал, но главное — о еде заботился. А с нею, с едою, было трудно. Потому что хлеб бойцам отправляли, чтобы они не голодали, крепче врага проклятого били.
Спасибо, односельчане поддерживали. Кто пригоршню муки даст, кто пяток картофелин, а один раз соседка тётя Лиза целых полкаравая хлеба принесла!
Ой, как обрадовался Коля! Не за себя обрадовался — за маму. Сам он мог и день и два натощак прожить. Приходилось — выдерживал. Маме же без еды никак нельзя. Очень уж ослабла. Поэтому самые сытные, самые вкусные кусочки ей отдавал. И всё равно положили её в больницу.
Пришла тётя Лиза.
— Пойдем, Колюнька, жить к нам. А то как ты один-то?
Коля даже обиделся немножко:
— Что я, маленький?
— Большой, Колюнька, большой. Скоро вон в школу пойдёшь, — улыбнулась тётя Лиза, а сама рукавом платья украдкой глаза вытерла.
«Плачет, что ли? — удивился Коля. — Чего это она?»
Оказалось, тёте Лизе очень хотелось накормить Колю мясным бульоном, а где взять, не знала. Вот ей и было обидно.
— Поел бы, — говорила, — раза два, глядишь, окреп бы. А то уж больно ты, Колюнька, худенький да бледненький. Ветерком тебя шатает.
— Чать не умру, — успокоил Коля тётю Лизу. — Жатва скоро начнётся, новый хлебушко будет.
— Будет, Колюнька, непременно будет. А бульончиком всё равно не худо бы тебя накормить…
И накормила бы, если б не произошла вот такая история.
Вышли колхозницы на опушку Гремячего леса рожь убирать — мужчины-то все на фронте были. И Коля рядом с тётей Лизой трудился — снопы вязать помогал. Хорошо трудился, старательно, да только беда: когда нагибался, кружилась голова, из глаз жёлтые, зелёные, красные искорки сыпались. Как — неизвестно, но тётя Лиза догадалась об этом, сказала:
— Ты посиди, Колюнька, посиди, отдохни малость.
Опустился Коля на землю, руками колени обнял, голову на них положил, зажмурился. Только недолго ему пришлось отдыхать. Женщины зашумели, на разные голоса закричали:
— Смотрите, смотрите, лопоухий!..
И верно, по стерне зайчонок прыгает. Неторопливо прыгает, близёхонько. Бестолковый, видно, ещё был, людей совсем не боялся. А тётя Лиза уже команду подает:
— Окружайте его, подружки, окружайте!
Образовали женщины живое кольцо, стали сжимать всё туже, туже. Понял зайчишка, что дело его плохо, да поздно. Поймали глупенького и Коле отдали.
— Держи крепче, — сказала тётя Лиза, — домой придем, сварю, поешь мясца досыта — голова кружиться не будет.
Притиснул Коля к себе зайчонка, а он, чудачок, не вырывается, притих, лишь длинные уши шевелятся да сердечко суматошно колотится: ёк-ёк, ёк-ёк-ёк! Того и гляди совсем разорвётся. Погладил его Коля, шепнул: