Судьба открытия

Была у Шаповалова такая особенность. Стоило ему убедиться в правильности своей мысли, как он стремился тотчас претворить ее в действие, поставить на практические рельсы. Чаще всего это делалось молча, а потом он принимался обсуждать свою мысль с окружающими. Так получилось и с проблемой углекислого газа. Сотрудники лаборатории неожиданно узнали, что где-то далеко за пределами Москвы от имени их лаборатории уже работает группа физиков и геохимиков, решающих задачу о снабжении будущего синтезного производства углекислым газом. Вопрос о добывании огромных масс сырья уже стоит в реальном плане. Так синтезное производство будущих времен впервые начало приобретать конкретный контур.

Вообще говоря, после возвращения с фронта Шаповалов во многом стал не похож на себя прежнего. Отчасти даже внешне изменился: черты лица заострились, смуглый лоб прорезали складки. Он стал гораздо реже улыбаться. Глаза его — темные, с пытливым блеском, как всегда, — теперь будто ушли в глубину и смотрят еще острее и пристальнее.

Не сотрешь из памяти годы партизанской жизни. Чего греха таить, в какие-то минуты все там были обреченными. Сколько раз, обуреваемый тоской, он каждой клеточкой своих нервов обращался на восток. Думал о себе, что он погибнет, но опыты по синтезу идут — Зберовский продолжает их. А сейчас Шаповалову неприятно вспоминать о Зберовском.

Когда еще шли только первые разговоры об организации нынешней лаборатории, Вера Павловна спросила:

— Петя, неужели ты окончательно считаешь, что тебе не следует разыскать Григория Ивановича?

— Да, — ответил Шаповалов с недобрым огоньком. — Считаю. Не следует.

И он яростно взялся создавать лабораторию. Между тем каждый шаг работы напоминал ему о Григории Ивановиче. Преобразование одних форм углеводов в другие делалось по методу профессора Зберовского. Взаимосвязь каталитических цепей была ему объяснена Зберовским. Схема аппарата для отсеивания изомеров была им в свое время найдена вопреки Зберовскому, утверждавшему, будто это невозможно.

Хмурясь, Шаповалов много раз принимался растолковывать Вере Павловне, вследствие каких причин он не желает сотрудничать с Григорием Ивановичем. В голосе Шаповалова звучало раздражение.

— Твое дело, — уклончиво говорила Вера Павловна.

Утром же он опять шел в лабораторию, распоряжался властным тоном. Авторитет его в лаборатории был непререкаемым — он это ощущал; но если раньше это льстило бы его самолюбию, то сейчас только накладывает на него отпечаток постоянной настороженности по отношению к себе самому, утомительную необходимость строго контролировать все свои поступки и слова. И к людям он начал подходить с новой мерой, как раньше к ним не подходил. Глядя на кого-нибудь во время работы, он нередко спрашивает себя: а что у человека на душе? Как выглядит мир с позиций этого человека?

Мысль о Зберовском Шаповалова сердит. Прежний Шаповалов зачеркнул бы ее без колебаний как праздную и возвращаться к ней не стал. Но Шаповалов нынешний перебирает в уме и то, что вся жизнь Григория Ивановича тесно связана с химическим производством углеводов, и то, что Зберовский унаследовал, быть может, лучшие черты интеллигентов своего круга и эпохи, и то, что наряду с его наивной деликатностью Зберовский всегда был несгибаемо честен.

В разговорах с Верой Павловной Шаповалов все резче нападал на Зберовского. Неизвестно зачем он затевал эти разговоры снова и снова. Он настойчиво, упрямо выискивал всяческие доводы, убеждая Веру Павловну и объясняя ей, отчего у него со Зберовским впредь не может быть общего языка.

А однажды он подумал: но почему у них не может быть общего языка? Так ли это?

…Поезд идет под уклон. Вдоль вагонов вьется дым от паровоза. Колеса оглушительно стучат, отбивая пулеметный ритм. Уже светло: на северо-востоке разгорается заря. Держась за поручень, Шаповалов сидит на раскачивающейся тормозной площадке. Перед ним мелькают телеграфные столбы, отступают назад и чуть поодаль, под откосом, вершины хвойного леса.

6

Потемневший дощатый потолок. Голые бревенчатые стены; еще недавно они наполняли комнаты крепким запахом смолы. Комнат две: первая — просторная, вторая — как чулан, в одно окно. Зоя Степановна их назвала комнатой и комнатушкой. Эти названия укоренились в обиходе у Зберовских. В комнатушке обе длинные стены занимают книжные полки, прочно сделанные из толстых, грубо оструганных досок. Книг очень много. Они до потолка на полках, стопками лежат на письменном столе Григория Ивановича, часть их даже на полу. А в большой комнате диван, походная кровать, опять книги, квадратный обеденный стол посередине, и сбоку — хитрого устройства печь, сооруженная лучшим из местных мастеров, с двумя топками и маленькой плитой в глубокой нише, чтобы тут же можно было и варить обед.

Сначала, собираясь с мыслями, Зберовский походил по комнатам. Потом сел в своем рабочем углу, в комнатушке.

Наркомат вернул ему проект экспериментального цеха. Новизна идеи испугала инженеров, сидящих в канцеляриях. Его краткие расчеты оказались сплошь исчерченными вопросительными и восклицательными знаками. А в письме, адресованном ему, было сказано: идея слишком спорна и сыра, для того чтобы ради нее рисковать государственными средствами.

Григорий Иванович сам отлично знает, что древесину никто еще не мог перерабатывать в сахарозу и крахмал, если не считать его собственных незаконченных опытов. Однако он твердо убежден в возможности перейти от незавершенных опытов к большим промышленным экспериментам. За успех он почти поручился бы головой. И, несмотря на полученный отказ, он только еще начинает борьбу. Поставив все, что у него есть — здоровье, доброе имя — на карту, он вопреки всем трудностям намерен добиться такого смелого эксперимента в масштабе цеха и целого завода.

На письменном столе разложены его расчеты и эскизы. По ним видно, куда станет поступать готовая смесь из гидролизных аппаратов. В результате сложной обработки часть смеси должна превратиться в сахарозу. Не все ясно пока, и возможны опять же сбивающие с толку варианты. Вырисовывается цех-лаборатория: придется то таким образом поворачивать процесс, то другим, измерять, исследовать… Пусть исследовать и измерять, а в конечном итоге цех отгрузит первые в мире вагоны сахара-рафинада из дерева!

Как пойдет процесс? Григорий Иванович взял стопку чистой бумаги, принялся набрасывать подробности химических реакций, строго взвешивая в уме каждый их этап.

Час летит за часом. Приходила Зоя и опять ушла в контору. С улицы через окно слышна украинская песня. А Григорий Иванович задумался над исписанными карандашом листами.

Перед ним структурные формулы. Но он сам не заметил, как и когда его мысли сделали прыжок. Теперь он думает не об экспериментальном цехе: в громоздком сплетении химических знаков, в которое он погружен, ему видится синтез углеводов — синтез по преобразованному Шаповаловым принципу Лисицына.

И мысли мчатся дальше. Словно поднявшись в недосягаемую высь, Григорий Иванович оглядывает извечное победоносное движение лучшей части человечества вперед.

Джордано Бруно был сожжен, но победил. По тысячам дорог наука прежних лет дала нашим современникам все прекраснейшее, чем они располагают; по тысячам дорог наука нынешнего дня строит счастье и величие идущих нам на смену поколений.

Зберовский всматривается в даль одной из этих, от нас вперед протянутых дорог.

Перед ним, на столе — структурные формулы. Однако то, что перед ним сейчас, лишь отдаленно походит на опыты по синтезу, которые делались в его лаборатории перед войной. Все написанное здесь теперь выглядит точно стройным зданием, воздвигнутым на фундаменте их прежних опытов.

Зберовский убежден: сегодняшняя техника стоит на рубеже потрясающих событий. Физика атомного ядра вот-вот откроет людям источник небывалого могущества.

Синтез может идти без применения чего-либо вроде закиси железа. Обыкновенный водород и кислород, соединяясь путем катализа, способны дать в момент реакции энергию, необходимую для синтеза крахмала или сахара. Для синтеза понадобится только водород, кислород и углекислый газ. И то, и другое, и третье возможно получить посредством разложения, во-первых, воды, во-вторых, природного известняка либо мела. А оба таких процесса разложения удастся повести энергией атомного ядра. Весь синтез углеводов пойдет на действии атомной энергии. Задача синтеза решится в колоссальных, почти космических масштабах!..