Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 28 из 81

Интересные воспоминания об этой стороне пребывания русских моряков в Нагасаки принадлежат перу великого князя Александра Михайловича, который плавал на корвете «Рында». Он писал: «Как только мы бросили якорь в порту Нагасаки, офицеры русского клипера «Вестник» сделали нам визит. Они восторженно рассказывали о двух годах, проведенных в Японии. Почти все они были «женаты» на японках. Браки эти не сопровождались официальными церемониями, но это не мешало им жить вместе с их туземными женами в миниатюрных домиках, похожих на изящные игрушки с крошечными садами, карликовыми деревьями, маленькими ручейками, воздушными мостиками и микроскопическими цветами.

Впоследствии они намеревались выйти замуж за японцев, иметь детей и вести самый буржуазный образ жизни. Пока же они были готовы разделить общество веселых иностранных офицеров, конечно, только при условии, чтобы с ними хорошо и с должным уважением обходились. Всякая попытка зависти флирт с «женой» какого-нибудь офицера была бы признана нарушением существующих обычаев. Их определенное миросозерцание не носило никаких следов западноевропейского мышления; как все обитатели Востока, они проповедовали моральную непорочность и духовную верность, которая в их глазах ценилась гораздо выше физической невинности. Почти никто из европейских или же американских писателей не сумел истолковать эту черту японского рационализма.

Разбитое сердце «мадам Баттерфляй» вызвало взрыв хохота в Империи Восходящего Солнца, потому что ни одна из носительниц кимоно не была настолько глупа, чтобы предполагать, что она могла бы остаться с «мужем» до гробовой доски. Обычно «брачный контракт» заключался с японками на срок от одного до трех лет, в зависимости от того, сколько времени находилось военное судно в водах. Японии. К моменту истечения срока подобного контракта появлялся новый офицер, или же, если предыдущей «муж» был в достаточной мере щедр и его «жена» могла сэкономить достаточную сумму денег, то она возвращалась обратно в свою семью».

В один прекрасный день 1877 г. Александр Михайлович получил телеграмму от российского императора с приказанием нанести официальный визит императору. Российский посланник — в это время интересы Российской империи в Японии представлял К. В. Струве — составил сложную программу торжественных приемов, обедов, ужинов и банкетов. «Наш посланник, — вспоминал позднее князь, — был очень озабочен, так как я должен был явиться первым представителем европейских государств, которого когда-либо принимал японский император. Он объяснил мне при этом, что в своих беседах с микадо я должен буду пользоваться услугами переводчика, так как император ни на каком другом языке, кроме японского, не говорил. Я глубокомысленно усмехнулся.

Мне казалось, что мое умение говорить с Микадо без переводчика явится для всех большим сюрпризом. Жители деревни Инасса потеряли покой, когда узнали, что с ними проживает человек, которого примет сам великий Микадо. Мои японские друзья теряли дар речи в моем присутствии и только подобострастно кланялись.

Даже моя «жена» выглядела испуганной. Дело и в том, что в местных газетах появился мой портрет с заметкой, в которой говорилось, что русский морской офицер, проживающий уже третий месяц инкогнито в Японии, приходится двоюродным братом Императору Всероссийскому. Это породило в моей «жене» сомнения, должна ли она продолжать называть меня «Сан» (японское уменьшительное от «Сандро») или же избрать какую-то другую, более официальную форму обращения. Пришлось подарить пятьдесят ярдов розово-зеленого шелка, чтобы возвратить ей душевное равновесие.

В то время пост заведующего церемониальной частью при японском дворе занимал бывший камергер Германского Императора, а потому прием мой в Токио и Йокогаме был обставлен с большой торжественностью. С того момента, как в Йокогамском порту прогремел императорский салют в 101 выстрел, в течение девяти последующих дней я перестал быть скромным мичманом с крейсера «Рында», и со мною обращались точно так же, как принимали в чопорном Потсдаме высочайших особ. Собственный поезд Микадо ожидал меня в Йокогаме, и все члены правительства, во главе с графом Ито, тогдашним премьер-министром, встречали меня в Токио на вокзале. Я проследовал в императорский дворец в пышном экипаже, которому предшествовал эскадрон гвардии Микадо в парадной форме.

Первая аудиенция у Императора длилась всего несколько минут. Император и Императрица приняли меня в тронной зале, окруженные блестящей свитой принцев и принцесс. Я произнес короткую речь и передал приветствие от Царя. Император выразил свою радость по поводу моего пребывания в Токио и веру в русско-японскую дружбу. Обе речи были переведены переводчиком посольства. Я испытывал некоторое смущение в обществе этих людей, одетых в полную парадную форму и едва достигавших мне до плеча, и старался казаться как можно ниже ростом.

Целая неделя была посвящена осмотру достопримечательностей столицы и военным парадам; наконец, приблизился вечер торжественного банкета в императорском дворце. Я сидел по правую руку от Императрицы. Выждав немного, набрался храбрости, улыбнулся очень любезно и заговорил с ней по-японски. Сперва она выглядела чрезвычайно удивленной. Я повторил мою фразу. Она вдруг рассмеялась.



Тогда я счел наиболее уместным выразить ей по-японски мое восхищение по поводу достигнутых Японией успехов. Это представляло большие трудности, так как я должен был вспомнить многие выражения, употребляемые в подобных случаях моими друзьями в Инасса. Императрица издала странный горловой звук. Она перестала есть и закусила нижнюю губу. Ее плечи затряслись, и она начала истерически смяться. Японский принц, сидевший слева от нее и слышавший наш разговор, опустил в смущении голову. Крупные слезы катились по его щекам. В следующий момент весь стол кричал и смеялся. Я очень удивился этой веселости, так как в том, что я сказал, не было и тени юмористики. Когда смех немного улегся, императрица подала знак принцу, и он обратился ко мне по-английски:

— Позвольте узнать, где Ваше Императорское Высочество изволили научиться японскому языку? — вежливо спросил он с глазами, полными слез.

— А что? Разве я говорю плохо?

— Совсем нет! Вы замечательно говорите, но, видите ли, вы употребляете особый местный диалект, который… Как бы вам это объяснить?.. Можно узнать, как долго вы уже находитесь в Нагасаки и не проживали ли вы в округе Ионассы?

Немецкий камергер был явно скандализован, так как это был, по всей вероятности, самый веселый придворный банкет в истории Империи Восходящего Солнца.

— Я бы очень хотел знать, как ее зовут? — сказал премьер-министр, провожая меня до экипажа. — Я бы выразил ей от имени Его Величества высочайшую благодарность за ее блестящей метод в преподавании ионасского наречия. Сколько же вы, Ваше Высочество, всего взяли уроков японского языка?..»

По свидетельству современников, между русскими офицерами и японками случались и законные браки, но чаще всего расставание было неизбежным, и, покидая Нагасаки, моряк оставлял в Японии не только временную жену, но и детей. «Большинство было совершенными японцами, не знавшими своих русских отцов, и наследовали как речь, так и привычки от матерей, — писал дипломат С. В. Чиркин. — Я помню в Унзене одну встречу, когда кто-то из русских познакомил меня с девочкой-сиротой, бывшей на попечении какой-то японской дамы. Мне говорили, что девочка была дочерью адмирала, с которым поддерживалась связь, оборвавшаяся с его самоубийством. Девочка, очень красивый привлекательный ребенок, училась в Нагасакской гимназии (католической)».