Аркан для букмекера

Николай Рогалев всего этого не знал, как и того, что Антонине известно о его участии в рэкете. Он пер напролом, полагая, что это он подбивает Антонину порвать с мужем.

Положив руку Антонине повыше колена, продолжал уговоры:

— Ну еще лет пять от силы он потопчет тебя. А потом что? На панель, если приспичит?

— А куда деваться? Придется. В крайнем случае машинку куплю. Сейчас их большой выбор. Все размеры. Лучше уж онанизм. Как ты вообще представляешь мой развод с мужем?

— Есть много способов, начиная от общеизвестного — через суд с разделом имущества, кончая более простым — через морг, без судебных исполнителей.

— Ты что ж, предлагаешь мне зарезать мужа?

— Необязательно. Можно иначе.

— А именно?

— Отравить мышьяком, к примеру.

— Фу, как пошло и примитивно.

Пальцы Николая легли на промежность и стали теребить, перебирая, волосы.

— В самом деле? — спросил Николай, нахально глядя в глаза Антонины. Они у нее поплыли, подернулись пеленой, по телу пробежала дрожь. Ее возбуждение передалось Николаю. Он заерзал на стуле.

— Ну тебя! — Антонина оттолкнула от себя Николая. — Других вариантов, кроме мышьяка, нет?

— А чем этот плох? Мышьяк обладает неоценимым свойством. Он не выводится из организма, а накапливается в нем. Можно методично, изо дня в день давать безобидные дозы, никак не влияющие на самочувствие. До поры до времени — пока в организме не наберется смертельная доза. Идеальное средство для башковитых отравителей. На таких делах поломали рога многие известные криминалисты.

Для Антонины это не было откровением. Муж коллекционировал книги по криминалистике, и из них она знала о мышьяке все.

— Ну, ты — умник. Муж умирает от отравления мышьяком, как ты предлагаешь, накопившегося за какое-то время в организме, а у жены нет его и следов.

— Можешь и ты принять какую-то дозу, чтобы нашли и у тебя при надобности. Но запомни: главный показатель — результат анализа содержимого желудка, а там мышьяка может и не быть. И потом, кто будет проводить в наше время серьезную экспертизу, чтобы выяснить причину смерти какого-то клерка? Умер Максим, ну и хрен с ним.

— Звучит убедительно, но все равно, думаю, это — не вариант. Будут подозрения, следствие, допросы. Ведь я как прямая наследница — наиболее заинтересованное лицо в смерти мужа. Нет. Такой вариант не годится. Да, кстати. Откуда ты знаешь все эти тонкости о мышьяке? Ты что, уже кого-то травил?

— А как же? Отца своего зарезал, мать свою убил, а младшую сестренку стрихнином отравил.

Николай опять потянулся к лобку. Будь он немного проницательнее, то понял бы, что Антонина притворяется, разыгрывает простушку. Недаром дружки-приятели прозвали его Самосвалом за тугодумие и привычку переть напролом.

— Нет, серьезно, откуда ты столько знаешь о ядах?

— И я серьезно.

Стараясь разохотить подругу, он возбуждался быстрее ее и, обуреваемый страстью, в отличие от нее, умевшей сохранять голову холодной, терял нить разговора. Он уже забыл, ради чего завел разговор, и был поглощен единственным желанием: распластать Антонину на ковре, непременно на чем-то жестком, чтоб ни одно ее трепыхание не пропало. Тонька обладала редкой, если не уникальной, способностью обхватывать член влагалищем по всей длине и делать сложные манипуляции, приближая или отдаляя оргазм, держа партнера на грани эякуляции, а значит, на грани блаженства, в непосредственной близости с ним. Николай спал и с Катериной, Тонькиной сестрой, но она была совсем другой.

Николай ухмыльнулся.

— Я же тебе говорил, что служил в спецназе. Чему нас там только не обучали. Вот к примеру, слышала ты когда-нибудь о «теории конспирации»?

— Видно, плохо ты ее освоил, раз предлагаешь травить мужа мышьяком. Или специально хочешь меня подставить?

— Можно алкалоидным ядом. Самое современное средство. Никакая экспертиза не обнаружит. Диагноз — на выбор: смерть от сердечной недостаточности, кровоизлияние в мозг или паралич дыхательных путей.

— Это уже получше. А достать можешь?

— Если очень постараться.

— Ты постарайся.

Николай уже не мог сдерживать распирающие его чувства. Он обезумел от похоти. Антонина продолжала играть с ним, лишая последних остатков здравомыслия.

— А знаешь, я тебе не верю. Я отравлю мужа, ты на мне женишься, а потом избавишься и от меня.

— Ты в своем уме? Где я найду другую такую? Ты — талант, Клеопатра новой России.

Он мог, конечно, попытаться завладеть ею силой, но не решался, зная характер Антонины, ее своенравное сумасбродство.

— Все равно я тебе не верю. Вот если бы ты сам убрал Игоря. Тогда — другое дело. Тогда я поверила бы в твою искренность.

— Могу и я. Делов-то.

— Ты его убираешь, а я снимаю это на пленку. Тогда я знала бы наверняка — ты меня не обманешь.

— Можно и так. Я на все согласен, лишь бы нам быть вместе.

— Ловлю на слове. Потом не говори, что я тебя заставила.

— Ну и зануда же ты. Ложись скорей. Терпежу нету.

Отпрыгав в очередной раз знойную ламбаду, они затихли в изнеможении, уставившись в потолок, занятые каждый своими мыслями.

— Знаешь, Коля? Забудь все, о чем мы сейчас говорили. Глупости это. Влипнем в историю. Ничего из этой затеи не выйдет.

Николай не стал возражать, понимая, что это очередной маневр. По опыту знал: она еще вернется к этому разговору.

Вскоре они ушли, не желая, чтобы их застала Катерина. Не хотелось говорить с ней, выслушивать жалобы и разную театральную чепуху.

Вечер еще не наступил. По Бронной гулял холодный ветер, порывами поднимал пыль и швырял в лицо остатки листвы с деревьев. Стараясь согреться, Антонина прижалась к Николаю. Со стороны они выглядели красивой влюбленной парой. Но если бы кто-то сумел проникнуть в их мысли! И сколько таких с виду благополучных пар встречаем мы за день? Альянс бандита и проститутки. Что может точнее передать состояние нашего общества, в котором насилие и продажность становятся нормой? Государственный чиновник продается тому, кто больше заплатит. Милиционер — уголовнику. Прокуратура — мафии. Тоньку тоже нельзя с полным основанием отнести к продажным девкам: на панель она не ходит, не служит в борделе. Но готовность отдаться любому для достижения цели роднит ее в одинаковой мере как с подзаборной шлюхой, так и с представителем власти, выбравшим своим идолом деньги.

Катерина, старше Антонины на два года, относилась к женской чести гораздо серьезней сестры и лишилась ее значительно позже — в восемнадцать лет, по любви, хотя, как потом выяснилось, только с ее стороны. Тогда же началось и ее увлечение театром.

После окончания школы, не уверенная в своих способностях, она не отважилась сразу поступить в театральный вуз, решила прежде разузнать все изнутри, поэтому и пошла в костюмеры. Вскоре поняла, что сцена не для нее, но в театре осталась, надеясь хотя бы выйти замуж за актера. Однако судьба не улыбнулась ей. Катерина не умела притворяться, скрывать чувства, как это делала сестра, распаляя мужчин неприступностью, шаг за шагом сокрушаемой ими. Она искренне верила пылким уверениям в любви и отдавалась понравившемуся мужчине без остатка. Как правило, вскоре наступало похмелье и от восторженной увлеченности не оставалось и следа.

Какими непохожими оказались сестры! Антонина, столкнувшись в юном возрасте с подлостью, озлобилась, окаменела, сохранив на всю жизнь недоверие к людям, граничащее с ненавистью. Катерина же не только не растеряла доброты, но была готова, забыв все прежние обиды, бежать за любимым по первому зову и быть его кроткой рабой.

У Катерины были пышные упругие груди, округлый полный зад. Она близоруко щурилась, когда разговаривала с мужчинами, при этом мягкие пухлые губы непроизвольно складывались в наивную улыбку. Светло-серые, слегка раскосые глаза туманились пеленой, сквозь которую струился мягкий спокойный свет, обволакивающий собеседника нежностью и томной ленью.