Страница 6 из 64
«Самое время запускать гонца», — решил Михалкин и крикнул своего человека:
— Коля, принеси-ка пару бутербродов и пива.
Тот мигом слетал в служебный буфет. Вместе с деньгами наездник передал ему бумажку с цифрами комбинации. В специальном инструктаже он не нуждался. Прекрасно знал, что делать дальше.
Тотошники взяли его на прицел, готовые кинуться следом за ним в кассы, но ничего такого не произошло. Человек Михалкина вернулся на свое прежнее место — к судейской вышке. Сам наездник с видимым удовольствием припал к банке пива. А время бежало, приближался старт. Один из жучков все же отважился подойти.
— Приятного аппетита, Анатолий Иванович. Скоро опять на дорожку?
— А… Это ты, Макс. Как успехи? Хороший сегодня улов?
— Не очень. Бегут одни фонари. Выдача — ноль целых, хрен десятых. Только-только свои возвращаю. Подсказали бы что-нибудь стоящее. Я в долгу не останусь.
— Вообще-то ты знаешь, я не по этой части. Все больше духовной пищей интересуюсь. А ты и вправду можешь поставить, не поднимая шума?
— Обижаешь, Анатолий Иванович.
— Вот тебе пять червонцев. Сыграй на все в «Тройном экспрессе» 2–5–7. И чтобы ни одна душа не видела. Да перестань ты насвистывать, деньги водиться не будут.
— Ерунда все это. Нечистую силу опасайся, но и сам не фраернись.
«Давай, давай да штанишки не обмарай».
Макс «огородами», петляя, стараясь запутать тотошников, бросился в кассовый зал, но ипподромные игроки — ушлые ребятишки, «понесли» его на руках, передавая друг другу взглядами, жестами, кивками.
Минуты через три, никем не замеченный, исчез человек Михалкина. Он передал знакомой в кассе крупную сумму и бумажку с цифрами комбинации, на которую надо поставить все деньги.
Вскоре ипподром загудел. Возле касс началась давка. Обезумевшие от верной удачи люди, оскорбляя и отталкивая друг друга, торопились поставить все, что имелось у них, на беспроигрышную комбинацию.
На информационном табло, будто на счетчике такси, с фантастической быстротой замелькали цифры, показывающие количество поставивших на вторую, пятую и седьмую лошадей. Убедившись, что деза прошла, Михалкин, насвистывая, пошел к себе в тренотделение.
Между тем горячка у касс тотализатора достигла наивысшей точки. Щуплые пенсионеры, бренча медальками на замызганных пиджачках, отчаянно работали острыми локотками, тянули цыплячьи шеи, высматривая знакомых возле желанных окошек. Их бесцеремонно отталкивали насупленные молчуны с пропитыми харями и для убедительности совали под нос волосатые кулачищи. Горластые бабенки кричали через головы знакомым кассирам, на пальцах показывая свои варианты. Не удержались от соблазна поставить на верную комбинацию даже милиционеры из ипподромной команды. Такое коллективное помрачение ума, массовый психоз стали возможны потому, что сочетание цифр Михалкин взял не с потолка, а выбрал с глубоким пониманием дела. Профессионал. Что еще скажешь? Но главное, что предопределило успех запущенной утки, это — желание тотошников поверить именно в такой расклад.
Сам наездник всего этого не видел, но легко мог представить. Ипподромные игроки не вызывали у него сочувствия, потому что он знал первопричину их неизлечимого недуга. Жажда легких денег, мгновенного обогащения привела сюда этих людей. Они добровольно выбрали эту цель, достижимую, как им казалось, без труда, знаний и даже риска.
Уже покидая ипподромный круг, Михалкин заметил Решетникова, бывающего на ипподроме лишь по большим праздникам.
«А этот прохвост что здесь вынюхивает? — удивился наездник, увидев у него фотоаппарат с мощным объективом. — И к чему весь этот маскарад? Задрипанный вид, набитая хламом авоська».
Непосредственно, я тебе — ты мне, их интересы не соприкасались, но племянник Решетникова Паша, наездник из смежного тренотделения, бездарь и хапуга, имевший лучших лошадей на ипподроме благодаря родству с пройдохой из главка, был у Михалкина костью в горле. Естественно, что и к его протеже он питал недобрые чувства.
Объявили: «Лошадей к старту».
Участники заезда потянулись к стартовой машине, перестраиваясь на ходу по номерам и вытягиваясь в две цепочки. Стартовая машина перегородила крыльями дорожку и, набирая ход, понеслась вдоль трибун. Вплотную за ней, касаясь мордами металлических крыльев, рванулись лошади под нервные крики наездников. Стартовое волнение передалось и Михалкину. Мысленно он был на беговой дорожке, в гуще стартующих, и вместе с ними глотал гарь выхлопных газов вперемешку с мелкой бетонной пылью.
Вопреки ожиданиям игроков, уверенных, что их верные лошади побегут от «места до места», обеспечив себе превосходство на старте, заезд складывался по другому сценарию, более зрелищно и напряженно.
Борьба за бровку — наиболее выгодное место на дорожке, началась с ударами стартового гонга. Одновременно к ней устремились все три запряжки, разбитые в тотализаторе почти до нуля. Однако уже на выходе из первого поворота лидерство захватил шестой номер, которого и близко не было в расчетах играющих. Третий номер бежал вторым колесом. Тут же держался первый номер.
То, что творилось на призовой дорожке, представлялось большинству играющих полным абсурдом.
— Куда ты лезешь, дурень? Тебя и на полкруга не хватит, — кричали они шестому номеру, будто он мог услышать.
— Гляди, гляди. Третий и первый зажали второй номер в коробочку.
— Ничего страшного. На финише все решится.
Темп бега диктовали наездники, решившие сделать деньги, и бежали в договоренную между собой резвость. Игроки были правы. Все решится на последней четверти дистанции, перед трибунами, на глазах одураченных зрителей.
— Дедушка, дедушка, смотри, лошадка засмеялась.
Рысак, бежавший под вторым номером, вдруг закинулся, широко оскалил рот и, жадно глотая воздух, поскакал галопом.
— Нет, Леночка. Она не смеется. Она сердится, потому что не может угнаться за остальными. Силенок ей не хватает.
— Дедушка, сфотографируй ее, сфотографируй. Придем домой, покажем маме.
Но дедушке было не до этого. В объективе он держал Кривцова и стоящего рядом с ним Синебродова, стараясь сделать снимок почетче.
Позади остались три четверти, а ясности не было. К последнему повороту лошади подошли плотной группой. Бег по-прежнему вел шестой номер — рослый костистый трехлеток с мощной мускулистой грудью. Вплотную за ним держалась низкорослая кобыленка, судя по сбалансированному ходу и ровному дыханию, имевшая в запасе немало сил. С поля их продолжали атаковать соперники, но опытный глаз видел: силы у них на исходе.
Под недоуменные крики кавалькада вылетела из последнего поворота и стала разворачиваться веером. Впечатляющее зрелище! Разметанные ветром гривы, кричащие глаза лошадей и четкий, без единого сбоя, чеканный перестук копыт.
Пятый номер, поджарый жеребец с мощной подсушенной мускулатурой, заметно увеличив скорость, стал выходить на удобную для решающего броска позицию, но вдруг закинулся и, оскалив зубы, поскакал галопом.
— Этого не должно быть. У лошади безупречный, прекрасно сбалансированный ход, — обратил внимание Ольховцевой директор ипподрома. — Вот вам наглядный пример сбоя, о котором я говорил.
Второй номер, по мысли игроков, имеющий хорошие шансы на победу в заезде, выдвинулся из общей массы лошадей и тоже попытался разрушить лидерство нацеленной на выигрыш троицы. Трибуны откликнулись криком одобрения:
— Давай, родимый! Нажми чуток, осталось немного!
Он уже захватил третьего, приближался к первому номеру, бежавшему вторым. Казалось, еще немного усилий — и он выйдет в лидеры. Но не тут-то было. Наездник, выступавший под третьим номером, улучив момент, когда настырный соперник оказался на мгновение закрытым от трибун и судейской ложи соседней запряжкой, «неосторожным» движением хлыста коснулся паха его лошади. «Коснулся» — сказано не совсем точно: ожег молниеносным ударом. Рысак, разгоряченный борьбой, вскинулся на дыбы и под гул разочарования трибун запрыгал галопом.