Кровавый закон

— Привет! — радостно воскликнул он. — Давайте помогу.

Олиф с Лексом подставили руки, скрепленные кандалами за спиной, и позволили ему перерубить цепь, соединяющую оба кованных браслета.

— А с этим придется самим справляться, — заметил парень, глядя, как его друг потирает затекшие руки, но запястья не трогает.

— Разберемся.

Да, придется найти отмычку.

— Вот тут еда, деньги и одежда, как ты и просил.

— Спасибо, дружище, — искренне поблагодарил его Лекс, забирая у него мешок с вещами.

— Так вы что, навсегда? — с оттенком горечи спросил парень. Ему, похоже, все равно Изгнанником был его друг, или нет. Он был его другом, и этого было достаточно.

Лекс вопросительно взглянул на Олиф. Девушка растерянно оглянулась. Навсегда? Это очень, очень долго. Тут все-таки ее дом… был когда-то.

— Да, навсегда, — сказала она в ответ.

— Ну ладно, тогда вам лучше поторопиться, — улыбнулся Майлз, и похлопал Лекса по плечу. — Удачи вам!

— Спасибо за помощь. — Лекс в ответ потрепал своего друга по кудрявой рыжей голове.

— Да не за что. Обращайся, если что.

— Надеюсь, не придется. Но я у тебя в долгу, запомни. Давай, иди, посмотри на наши разрушения. И плюнь какому-нибудь Старейшине в лицо.

— Лекс! — возмутилась Олиф.

— Да он шутит, — рассмеялся Майлз и подпрыгивающей походкой пошел обратно в село. — Пока! — Развернулся, помахал двумя руками, и снова повернулся к ним спиной.

Они посмотрели ему вслед. Хороший парень, добрый. Неужели такие люди еще остались?

— Пошли, — нарушил молчание Лекс.

Олиф вздохнула, повернулась и с опущенной головой зашагала за мужчиной, пиная попадающиеся по ноги камни. Лекс понаблюдал некоторое время за этим ходячим примером вселенской скорби, и не выдержал:

— Жалеешь?

— Что? — удивилась Олиф, поднимая голову.

— Ты жалеешь, что не осталась в селе?

— С чего ты взял? Нет. — Она снова обернулась, посмотрела на виляющую дорогу, ведущую в ее родном дом. — С ними остался Дерек, уж он-то их в обиду не даст.

— Тогда что?

— В смысле — что? — нахмурилась девушка.

— Почему такое грустное лицо?

Олиф вздохнула.

— Мы ведь их так и не похоронили.

Лекс усмехнулся. Да, только эта девчонка могла думать о своих мертвых товарищах, покидая родное село, когда за ней вот-вот должны были объявить погоню.

— Они заслуживают памяти, — обиженно сказала девушка, не правильно расценив его усмешку.

— Заслуживают, — не стал спорить Лекс. — Отойдем подальше и похороним.

… Но «подальше» на деле оказалось очень-очень далеко. Мужчина разрешил остановиться только вечером, в лесу, когда они нашли приемлемую для сна поляну.

За весь день Олиф истоптала себе все ноги, но даже, несмотря на жуткую усталость, девушка упрямо стояла на своем. Они нашли несколько веток, сложили из них знак погребения, которым обычно осеняли умерших и ставили его на могилках.

Могилки у Олиф с Лексом не было, даже тел не было. У них не было ничего. Именно поэтому мужчина чуть не выронил хворост, который собрал для погребального костра, когда увидел, что девчонка руками все-таки роет яму напротив самодельного знака погребения.

— Ты что делаешь? — опешил он.

— У меня кое-что есть, и это нужно похоронить.

Лекс посмотрел на ее бледное лицо, хмуро кивнул и продолжил складывать хворост.

Когда они, наконец, встали напротив «могилки» было уже далеко за полночь. У Олиф было такое чувство, будто в этот момент она кого-то открывала от своего сердца. И вроде там не было никого, но эмоции были настолько скверными, что хотелось взвыть, словно одинокому волку на луну.

Что следует говорить на таких церемониях, она не знала, и решила сказать то, что думает. Все равно ведь никто не смотрит. И вряд ли те, кто сгинул в пустыне, сейчас ее слышали, но Олиф нужно было знать, что она отдала им дань уважения.

— Когда я попала в пустыню, — тихо начала она, — Хэнк мне помог выжить. Когда я попала к Песчаникам, Фрида несколько раз спасала мне жизнь. Когда мы выбрались наружу, Кнут закрыл меня от стрел. Когда мы оказались в пустыне в тот последний раз, Риснлер вытащил меня за Завесу. Они все спасли мне жизнь, ценой своей. Но я не понимаю, за что? Почему кто-то решил, что моя жизнь ценнее, чем все их вместе взятые?

— Ты уничтожила пустыню, — сказал Лекс.

— Но какой ценой? Неужели это стоило их смерти?!

— Подумай о тех, кого еще не судили Кровавым законом. Таких же детей, которые защищали свою семью. Они больше никогда не узнают, что такое пустынный, иссушающий ад.

— Они все остались там… Хэнк, Фрида, Ринслер, Кнут, даже Рэй. А мы не можем их похоронить, просто потому, что от них не осталось ничего. Горстка песчаной пыли. О них никто не узнает, никогда. Никто не узнает, что они сделали для нас. Для всех.

Лекс промолчал. Он точно так же, как и плебейка, задавался этими же вопросами, и не имел ни одного ответа. Они были чуть ли не единственными, кому удалось спастись. Их жизни не стоят и гроша, но они все равно выбрались. Единственное оправдание, которое он смог найти — это то, что больше никто не узнает, что такое Кровавый закон. Рано или поздно, эта история обрастет легендами, и только лишь немногие будут знать правду, почему есть на планете такой участок земли, где не растет ничего живого. Как будто это место прокляли.

Олиф присела на колени рядом с неглубокой ямкой.

— Я не знаю, почему каждый раз смерть обходила меня стороной, а судьба давала еще один шанс… но они хотели, чтобы я жила.

Девушка достала из-за пазухи несколько почерневших чешуйчатых лепестков. Сжала кулак, прислонила его ко рту, и выпустила их на волю, позволяя оседать на земле так, как хотелось бы им.

Вот и все. Последняя память будет похоронена с теми, кто стал настоящими героями. Кто не побоялся выстоять в страшной игре со смертью. Олиф знала, что, сколько бы времени ни прошло, она никогда не забудет тех, кто спас ей жизнь. Девушка начала засыпать ямку пригоршнями земли, тихо прошептав:

— Спасибо.

Им нужно было поджечь костер. Но они с Лексом оба стояли и не решались запустить все лишь одну искорку. Тогда она навсегда унесет с собой тех, кто за последнее время стал им дороже всего. Эта искорка поставит точку в их мыслях, оборвав любой намек на надежду. Все те, кто остался в пустыне, мертвы. Навсегда. Их не вернуть. И они не вернутся. Искорка перерастет в высокое пламя, означающее начало новой жизни. Вот только какая может быть новая жизнь с таким прошлым?

Лекс не выдержал первым, глубоко вдохнул. Подошел к хворосту ближе.

— Ринслер, ты был огромной занозой в одном месте, но хорошим другом. — Замолчал на несколько секунд, и продолжил: — Шина, ты была слишком наивной для этой жизни, и мне жаль, что в тот день, когда это случилось с тобой, меня не было рядом. Прости. Если слышишь.

Мужчина с плохо скрываемой яростью ударил камнями друг о дружку. Искра сорвалась сразу же, подпрыгнула на месте и устроилась на теплых деревяшках и еловых ветках. Чем уютнее она себя чувствовала, тем сильнее становилось пламя.

Олиф смотрела на играющие друг с другом блики, как огненные язычки то становились больше, то, наоборот, колыхались на ветру и грозились потухнуть. Долгое время в лесу слышался лишь треск древесины.

— Лекс, — прошептала девушка, — как можно жить, зная, что они все мертвы?

Мужчина взглянул на поникшую девчонку. Подошел ближе, и притянул к себе.

— Свобода стала нашей мечтой, а ради мечты стоит жить.

Олиф хотела оторваться от него, и что-то сказать, но Лекс удержал ее.

— Не надо. Ничего не говори. Просто обними и запомни этот момент.

Она уткнулась лбом ему в грудь и запела, тихо-тихо.