Страница 3 из 21
Такая субъективность до определенной степени естественна и неизбежна, но любой автор должен стремиться к беспристрастности взгляда и полноте охвата, не подменяя фактов умозрительными построениями, не выдавая частную или групповую точку зрения за доказанную истину. Но и скрывать свои убеждения вряд ли имеет смысл, поэтому я сразу предупрежу читателя, что вижу в Библии (Ветхом и Новом Завете) Слово Божие и в то же время считаю возможным и желательным ее изучение с помощью научных методов. Это совершенно не означает, что книгу можно читать только единомышленникам автора, но кто придерживается иного взгляда, тот неизбежно увидит в книге нечто для него ненужное или даже неприемлемое.
При этом книга не рассчитана на читателя какой-то определенной деноминации, или даже обязательно верующего читателя. Можно надеяться, что протестант, православный, католик — каждый найдет здесь что-то из собственной традиции, а что-то из традиций других христиан; есть надежда и на то, что атеист или агностик тоже обнаружат в книге нечто полезное и интересное для себя. Это не значит, что различия между всеми этими мировоззрениями несущественны, но это значит, что возможно пространство диалога, где каждый будет слушать не только сам себя, но и другого. Чужие мысли, даже если мы не вполне согласны с ними, могут помочь нам четче определить и выразить свое понимание библейского текста.
Но стоит читателя сразу предупредить, что такой подход — сочетание научности с христианской верой — таит в себе определенные проблемы, как, впрочем, и любой другой подход. Говорить с позиций только науки или только веры проще; видимо, именно поэтому множество людей так и поступает. Читая современные книги и статьи по библеистике, порой совершенно невозможно понять, кто пишет их: верующий, агностик, атеист, — и если верующий, то какой церкви или какого направления. Для академической научной среды это естественно и правильно, только так и может создаваться пространство для научного сотрудничества людей разных убеждений. Но в России ситуация не совсем такая, как на Западе; работая в Институте перевода Библии, я не раз убеждался, что первый вопрос, который задают люди, видя наш перевод, именно таков: «А вы сами верующие? А из какой церкви?»
Тут легко впасть в конфессиональный или, точнее, идеологический ажиотаж и начать доказывать, что именно наша церковь, наша точка зрения правильна (но, по счастью, в нашем Институте и в партнерских организациях работают люди разных деноминаций). Экзегетика нередко превращается, а точнее, вырождается в некую вспомогательную дисциплину, призванную поставлять аргументы для подобной полемики и лишенную всякого самостоятельного смысла. От такого дурного конфессионализма нам следует держаться подальше. Поэтому, поговорив немного о герменевтических и богословских предпосылках экзегетики, мы в дальнейшем будем рассуждать о самой экзегетике, не возвращаясь более к этим темам, но и не забывая тех основных положений, с которыми мы определимся в самом начале. Этим предпосылкам посвящена первая из четырех глав книги.
Вторая глава предлагает краткий очерк истории экзегетики. Методы анализа текста не возникали в безвоздушном пространстве, они появлялись, среди прочих идей, в связи с конкретными вопросами, стоявшими перед толкователями. Следовательно, понять ценность и область применения каждого из этих методов можно только в том случае, если мы представляем себе его происхождение, его место в истории человеческой мысли.
Более конкретным методологическим советам полностью посвящена третья глава. Невозможно вывести некий «алгоритм экзегезы», который можно было бы применить к любому тексту и получить предсказуемый результат. Зато существуют определенные приемы, приоритеты, модели, по которым строится современный экзегетический анализ.
Первые три главы содержат задания для читателей. Они направлены не только на повторение и закрепление материала, но на его усвоение и практическое применение. Тем, кто хочет не просто пролистать эту книгу, но серьезно с ней ознакомиться, следует делать эти задания и по возможности обсуждать их с другими читателями, а если книга используется как учебник — то с другими студентами и преподавателем. Задания не похожи на тесты, они ориентированы скорее на творческую дискуссию, причем многие предполагают более одного правильного ответа. В ближайшем будущем, как надеется автор, будет выпущена отдельная брошюра с рекомендациями и даже примерными ответами на некоторые задания.
Четвертая глава представляет шесть конкретных примеров экзегетического анализа и не содержит заданий. В ней показывается, как могут применяться на практике методы, изложенные в третьей главе.
В приложении даются библиография и три указателя: библейский, именной и предметный.
В книгу вошли материалы, опубликованные прежде автором в ряде статей[6]. Встречаются и небольшие заимствования из опубликованной прежде монографии[7].
Но прежде, чем перейти к изложению нашего материала, стоит сказать несколько слов о ситуации с экзегетикой в России. Г.П. Федотов в 1932 г. писал: «До сих пор православие не имело своей серьезной и строго вооруженной экзегетической традиции. Именно над этой отраслью богословской науки сильнее всего тяготела рука духовной цензуры»... Справедлива ли такая суровая оценка? До революции в России, прежде всего в православных духовных школах, действительно развивались библейские исследования[8]. Например, имена Н.Н. Глубоковского и П.А. Юнгерова пользовались в свое время мировой известностью, переиздаются их труды и теперь. Библейские исследования продолжались и в среде русской эмиграции — тут можно назвать некоторые работы А.В. Карташева и в особенности — епископа Кассиана Безобразова.
Эти ученые занимались исключительно важным и полезным делом: творческим освоением достижений, с одной стороны, западной библеистики, а с другой — святоотеческого наследия. Однако нам все же придется признать, что самостоятельная научная школа так и не успела сложиться ни в дореволюционной России, ни в среде русской эмиграции. Что касается отношений с западной библеистикой, то позиция этих ученых зачастую была «охранительной»: они отрицали наиболее радикальные критические суждения западной науки своего времени[9]. Сегодня научная картина принципиально изменилась, аргументы столетней давности звучат неубедительно, и нам необходима не только каталогизация того, что было сказано некогда отцами, не только отрицание (пусть и вполне обоснованное) того, что говорилось в более позднее время критически настроенными учеными, но и некое самостоятельное развитие.
И далее Федотов продолжает: «Разумеется, отношение массы мирян и иерархии в этом вопросе — консервативно, может быть, более консервативно, чем в католичестве, — по той простой причине, что большинство и не подозревает трудностей, заключающихся в библейской проблеме. Но отсутствие вопроса не есть ответ... Несомненно, в будущей России, в условиях свободной культуры, этот вопрос будет одним из самых волнующих и острых. Едва ли мы ошибемся, предположив, что у нас образуется не одна, а несколько критикоэкзегетических школ, подобно тому, что имеет место на Западе. В борьбе этих школ будет созревать церковное общественное мнение, чтобы когда-нибудь прийти к общей церковной формуле... Вне условий научной компетентности не может быть и материала для подлинно ортодоксальных определений. Окостенелый консерватизм в науке, т.е. наука, отставшая на несколько столетий в трудных поисках истины, не имеет никаких прав на ортодоксию»[10].
Можно сказать, что эта задача остается актуальной и по сей день, причем не только для православных христиан, но и для России в целом. В двадцатом веке, когда на Западе развивалась в спорах и сомнениях библеистика как наука, христиане в России были озабочены другими, более насущными проблемами. Это не значит, что библейским текстом никто не занимался, но действительно широкой площадки для научных дискуссий и практических выводов не было и не могло быть.