Страница 19 из 27
Обстрекав, изжалив городок, гроза наконец утащилась. Утащилась, но не истощилась – главная туча ее пучится белой медузой на востоке и шарит по земле в поисках новых жертв. Еще доносится ее глухое погромыхивание, но вчуже – словно за стенкой передвигают мебель. Уже солнечными брызгами осыпаны и крыши, и листва деревьев, и глянцевитая молодая слякоть на заводском дворе. Люда отворяет оконную фрамугу и слышит, как одновременно множество окон во всем инженерном корпусе открываются с дробным звоном. Ветер, насыщенный неосевшей водяной пылью и озоном, врывается в помещение, будто струя ароматного спрея. Вся РЭМовская троица глубоко затягивается вкусным воздухом, словно принимает ингаляцию.
– Гроза грозит, а жильцы живут! – с облегчением выдохнув, улыбается Мария Кирилловна. – Зато грибов теперь будет…
– С вашим зрением только грибы собирать, – замечает Люда, но тоже с улыбкой.
Трушин неожиданно поворачивается к девушке.
– А у тебя зрение хорошее?
– Что?
– У тебя, спрашиваю, зрение как?
Люда смотрит непонимающе.
– Ты про что?
Леша смущенно сдвигает брови.
– Может, мы это… Может, сходим с тобой за грибами… раз зрение хорошее… В выходной, например?
Люда молчит, держит паузу, но ушки ее заметно розовеют.
– Подумаю, – отвечает она тихо.
Мария Кирилловна, сняв очки, дышит на них и тщательно протирает.
15
И вновь, полный жизни, мощно гудит РЭМ. К его моторам колеса бы да вагоны таскать, а не бумажки с лотка слизывать. Люда с Марией Кирилловной при машине; они действуют сосредоточенно, слаженно; лица их одухотворены трудом. Деловую обстановку в комнате расцвечивает трушинская рубашка: Леша снял пиджак и, попирая стол крутым торсом, пишет наряды.
Кажется, все позади: гроза, суматоха, подруги-метильщицы. Работа у Люды снова спорится, работе никак не мешают мысли о предстоящем грибном походе… Разве сердце девушки, встрепенувшись, сделает маленькую пробежку да улыбка тронет губы. Хорошо бы дожить теперь до субботы без происшествий и погодных катаклизмов. Хорошо бы…
Дверь на РЭМ открывается, и в нее протискивается вохровский живот в гимнастерке.
– Белова кто?
Из гимнастерки Митревны вышла бы, наверное, двухместная палатка. На солдатском, из двух сшитом ремне – кобура; из кобуры торчит носовой платок.
– Ты, что ли, Белова?.. На выход.
Люда глядит недоуменно на вохровку, потом на Трушина.
– В чем еще дело? – Леша хмурится и тянется за пиджаком.
Митревна, не в силах повернуть голову, скашивает на него глаз.
– В чем дело – там разберутся… – И, колыхнувшись, она с важностью поясняет: – Милиция за ней приехала, вот в чем дело.
– Какая милиция?!
Люда ахает. Трушин, мрачнея, встает:
– Спокойно… Пошли, узнаем, что за милиция. Если… – он тяжело глядит на Митревну. – Если эта жаба не врет.
«Жаба» не соврала. У заводской проходной действительно стоит зеленый «уазик» с синей полосой. Два милицейских сержанта, открыв дверцы, покуривают на передних сиденьях.
– Белова?
– Белова, Белова! – отвечает за Люду Трушин. – Какие вопросы, мужики?
Так эти «мужики» и раскололись… Физиономии сержантов остаются ментовски-непроницаемы:
– Там узнаете. – Отброшенная щелчком сигарета летит по дуге. – Поехали.
Голос «уазику» достался солидный не по чину почти баритон; однако ведет он себя шаловливо – едет не быстро, зато старается подпрыгнуть повыше на малейшей дорожной кочке. Над передними сиденьями две головы в фуражках качаются на все стороны. Рация под торпедо то и дело разражается истерическими потоками согласных. Трушин придерживает Люду, чтобы не упала, и посматривает в окна: везут-то их, похоже, не в отделение. Наконец Леша не выдерживает:
– Эй, командир, хватит темнить! Может, скажете все-таки, что случилось?
Правая фуражка оборачивается.
– Что случилось?.. – ментовские глазки остро щурятся из-под козырька.
– Да, что случилось?
– Убийство, гражданин, – вот что случилось.
16
Дом Анны Тимофеевны зияет пустыми оконными глазницами. Рамы окон, высаженные наружу, валяются внизу на отмостке. Во дворе довольно людно: здесь и два милиционера, что привезли Люду с Трушиным, и какие-то женщины, прилично покрытые платками (видимо, ближние жительницы), и небритый врач в незастегнутом халате и резиновых сапогах. Присутствующие негромко, но оживленно обсуждают убийство Анны Тимофеевны – все, за исключением врача. Он прислонился к столбику крыльца и молча отрешенно курит. Собственно, делать ему здесь больше нечего, и карета скорой помощи ждет его на улице, но доктор, очевидно, взял передышку – умаялся, должно быть, за целый день.
Анна Тимофеевна, перенесенная пока в свою кровать, лежит недвижно, как полагается покойнице, в то время как комната ее представляет картину невиданного разгрома. Окна оба выломаны; часы и портреты сорваны со стен; пол усеян осколками люстры, черепками чашек из разбитого серванта и почему-то упаковками тети-Аниных лекарств. Рядом со скомканным половиком, как пролитое варенье, темнеет густая, почти уже запекшаяся лужица крови.
Осколки и таблетки, рассыпанные по полу, хрустят под сапогами лейтенанта Денисова. Он пересекает комнату, поднимает упавший стул и садится к столу. Завернув скатерть, Денисов выкладывает перед собой бумаги и вооружается авторучкой.
– Ну так, гражданочка… – Лейтенант обращается к Люде вполне доброжелательно. – Давайте рассказывайте.
Но девушка не отвечает. Вцепившись в Лешину руку, она обводит комнату глазами, полными ужаса.
– Может, выйдем на кухню? – кашлянув, предлагает Трушин. – Там тоже стол есть.
Но Денисову уже неохота перебазироваться.
– Здесь нормально. Вон стульчик, присаживайтесь. Лейтенант барабанит пальцами, ждет, пока Трушин усадит Люду на стул.
– Ну, короче… Имя, фамилия и что вы можете показать по этому поводу?
– По какому? – Людин голос еле слышим.
– Я спрашиваю, – Денисов поднимает бровь, – кто все это устроил? И кто, вы думаете, нанес вашей бабушке травму?
– Откуда я знаю? – глаза Люды наполняются слезами. – Может быть, Генка…
– Что за Генка? Кто такой? – быстро спрашивает лейтенант.
– Генка… материн сожитель… он пьяница и в тюрьме сидел… – Люда всхлипывает. – Им деньги постоянно нужны…
– Понятно! – перебивает ее Денисов. Поведение лейтенанта резко меняется – он приходит в состояние решимости.
– Как фамилия? Где живет? – допрашивает он энергично. Не дослушав ответа, оборачивается и кричит в окно: – Кораблин, иди сюда!
Со двора доносится:
– Сейчас, докурю только.
Минуты идут в ожидании Кораблина. Люда плачет. Сняв фуражку, Денисов приглаживает волосы.
– Не волнуйтесь, возьмем гада! – Он толкает сапогом разбитую цветочную вазу. – Это ж надо, все поколотил, сволочь…
– А смотрите, лейтенант, по-моему, он тут стрелял. – Трушин показывает пальцем на потолок.
Действительно, в потолке над столом выбита штукатурка и виднеется небольшое сквозное отверстие. Денисов задирает голову.
– Гляди, правда…
– И вот. – Леша показывает на стол.
И на столе, как раз возле денисовского локтя, такое же отверстие, но с обугленными краями.
– В упор, что ли, садил? Нет, на пулю непохоже… – Лейтенант озадаченно крутит пальцами ухо. – А раньше этого не было?
Люда отрицательно качает головой.
Третье отверстие они вместе находят в полу под столом. Денисов чертыхается:
– Кораблин, где ты, мать твою?!
Сержант уже некоторое время наблюдает из дверей.
– Я здесь, Владим Иваныч.
– Короче… – Денисов выбирается из-под стола. – Короче, лезешь сейчас на чердак, а потом в подпол… Подпол есть у вас?
Люда растерянно кивает.
Две экспедиции, совершенные Кораблиным на чердак и в подпол, окончательно меняют ход расследования. Новая пробоина найдена в крыше дома, а в подполе обнаружена вдребезги разбитая банка с огурцами. Лейтенант Денисов по-собачьи шевелит бровями, крутит свое ухо и наконец объявляет: