Дикий батальон

— Здорово. Если бы не ты, так и ходил бы парень девственником до старости. А сейчас где он?

— В Рязани, успел перевестись, в училище устроился взводным.

— Повезло.

— Коньяк хороший. Давайте выпьем, — Мишка старался напиться, чтобы отогнать навязчивое утреннее видение.

— А помнишь, Миша, как мы ездили на полигон стрелять?

— Это ваш дивизион ездил, а я оставался.

— Точно. Так вот о коньяке. Приехали мы туда. Развернулись. Туда же прибывает немецкий полк из ГДР. А ихний командир полка вместе с нашим Бобом учился в академии. Они тоже приехали на стрельбы. Вот Боб и организовал междусобойчик. Согласовал с командованием полигона, с местными особистами, все только «за». Ну, мы мотанулись, запасли баранов, арбузов, коньяка у каждого из нас было литров по сорок-пятьдесят. Сели с немцами. Кто может говорить по-русски, кто не может. Шашлыки внесли огромные. Хочешь на ребрышках, хочешь просто мясо. Коньяк наливаем им стаканами. У тех глаза из орбит вылазят. Как можно коньяк стаканами пить? Можно, отвечаем. Они и спрашивают, это же, мол, так дорого! Мы им на стол двадцатилитровую канистру коньяка. Немцев эта канистра сразила наповал. Они даже пробовали оттуда коньяк, думали, что русские их разыгрывают, трясли, взвешивали в руке. Для них это было полным шоком. Мы им эту канистру, а потом еще литров сорок подарили. Короче, когда расставались, то они все как один хотели идти служить в нашу Красную армию. Еще бы: шашлыки — во, коньяк — канистрами. Попробовали мы их сухпай — ни в какое сравнение с нашим не идет. Полностью какой-то безвкусный.

— Чего ты хочешь — немцы. Они на всем экономят, маленькая страна. Проблемы со всем. Хорошо вот было здесь раньше служить! Мягкий климат, теплой одежды не надо. Народ приветливый, было время.

— Лучше не вспоминай про это время!

— Приехал, думал, что в рай попал после Сибири, а сейчас думаю, как бы обратно удрать к своим белым медведям, — Володя мечтательно вздохнул.

— Как вы там живете в Сибири? Там же холодно.

— Ничего не холодно. Два месяца в году всего очень холодно.

— А остальное время?

— Просто холодно.

— Олег, была у вас такая дурка в училище под названием «500 сибирских километров»?

— Была.

— Это что такое?

— Это когда все училище от первого курса до выпускного выгоняют на лыжах. И никто не идет в увольнение, пока не пробежит положенные 10 верст. Вот так-то. И велся строгий учет. Если кто не пробегал за зиму эти 500 верст, в конце зимы наверстывал. Дурдом. А здесь снег только в горах и видел.

— Мишка, что там командиры затевают? На фронт нас?

— На фронт. Только никто не знает когда именно и куда именно. Знаю только, что Гусейнов и его бригада считает, что нас надо бросать на самые опасные участки. Желательно на танкоопасные направления.

— А, пусть бросают! — Сашка махнул рукой.

— Нафига, Сашок?

— Быстрее разгромят, быстрее на переформирование выйдем.

— Зачем тебе переформирование? Домой надо рвать, а ты на переформирование? У Витьки, понятно, голову из-за любви заклинило. А у тебя из-за чего перемкнуло? В Гусейнова влюбился? Или тебе знаменитое кавказское гостеприимство понравилось? Давай. Выйди за дверь, подойди к охране, они тебе быстро объяснят, что к чему.

— Да нет, Олег, все нормально, просто так ляпнул.

— Миша, что-нибудь про документы стало известно?

— Все то же, что и вы говорили. Они в сейфе у этого алкоголика Нуриева, когда его нет в кабинете, там постоянно охрана торчит. Никакой возможности нет зайти. Там же хранится касса батальона, какие-то документы, пара пистолетов, карты.

— Откуда такие подробности?

— Однажды видел, как он достает бутылку из сейфа.

— Он, что коньяк пьет из бутылок?

— Да.

— Вокруг этого коньяка в канистрах навалом, а он умничает, интеллигент.

— Если он интеллигент — то я коала.

Мы легли спать. Спали все плохо, ворочались на постелях. Несмотря на осеннюю погоду, было душно.

Часть четырнадцатая

Около трех часов ночи на плацу раздались крики, вопли, нас разбудила охрана. Мы построились. Выступил Гусейнов.

— Братья! Наступил тот день, ради которого мы все здесь занимались, тренировались! Поэтому приказываю колонной выступить в сторону Касум-Исмаилы!

В крови бушует адреналин, вкус железа во рту, кровь стучит в висках. Блин. Никогда не воевал, никогда не принимал участие в боях. А тут такое!!! Я чувствую, что начинаю психовать, заводится, движения становятся суетливыми.

Спокойно, Олег, спокойно. Дыши. Раз, два, три. Медленно, нарочито медленно обвожу вокруг взглядом. Все также суетятся, все заражены вирусом повального психоза. Неровный, мертвый свет от прожекторов «кобра» заливает все вокруг. Неестественная, сюрреалистическая картина военного городка, луна-тарелка висит на небе, добавляя в эту палитру мертвых красок свой равнодушный холод. Внутри меня начинает бить озноб, нервы на пределе. Эх, выпить бы сейчас, или морду кому-нибудь набить!

Мои товарищи по несчастью пошли в казарму паковать вещи. В голове билась одна мысль: «Не забыть коньяк». Витька уже метался с выпученными глазами, рядом стояла Аида. Оба были, как все, растеряны.

— Ну что, пошли собираться, Витек.

— Куда?

— Все, отправка. Кондуктор прозвенел в звонок.

— А мы?

— Туда же, на фронт. И не вздумай дергаться. Охрана пришьет. Сейчас все на взводе, — я не говорил, а орал, нарастал грохот, нервная дрожь колотила все тело.

— А мы?

— Ты что, глухой? — я не понял вопроса.

— Мы, с Аидой?

— Тоже туда же. Езжай с ней, там встретимся.

Тем временем на плац стали въезжать грузовые машины. Тут были и КАМАЗы и УРАЛы, ГАЗ-66, ГАЗ-53, автобусы ПАЗ, потом из парка стали выезжать тяжелые тягачи, на платформах стояли БМП.

Я вбежал в свою комнату. Что брать? Что на войне надо? Открываю солдатский вещмешок, в простонародье — «сидор». Кидаю кожаные перчатки — Вели подарил намедни — на самое дно, пригодятся, мыльно-рыльные принадлежности туда же, пару непрочитанных книг, выгребаю все сигареты, полные и початые пачки, спички, сапожную щетку, крем для обуви. Все это утрамбовываю ногой. Пешком не идти, спину не набьет. Из-под кровати достаю канистру с коньяком. Поболтал, открыл, понюхал. Не тот коньяк, достаю другой. Этот лучше. С тумбочку фляжку, пытаюсь перелить во фляжку, канистра слишком полна, не получается. Через открытую дверь кричу:

— Эй, мужики, помогите!

В комнату забегает Сашка.

— Надо перелить. Не с канистрой же таскаться!

— Давай.

Мы вдвоем переливаем коньяк во фляжку. Затем он приносит еще четыре фляжки, мы их тоже наполняем. Канистры с оставшимся коньяком — в БМП. Там надежнее будет.

Все выходим на улицу. Для нас с охраной и Аиды выделен КАМАЗ с кунгом. Забираемся внутрь. Мишку мы отправили к комбату, но его туда не пустили, пришлось ехать с нами. Витьку и Аиду разместили поближе к кабине, там меньше трясет. Меня продолжал бить мелкий, нервный озноб, правда, уже меньше, но нервное возбуждение не проходило.

На фронт! На войну! Одно дело просто к ней готовится, а другое — вот так. Смотрю на остальных. Все крепятся, не показывают вида, но возбуждение и страх проступают пятнами на лицах, желваки перекатываются под кожей, глаза блестят, движения нервные, суетливые. Охранники наши тоже не спокойны. С опаской поглядывают на нас. Мы также опасаемся их. Сейчас хватит искры, чтобы вспыхнула перестрелка. Только у них автоматы в руках. А у нас — Стечкины в кобурах, большие пистолеты, сидя их вынимать неудобно. Поэтому не будем их провоцировать. Витька от Аиды не отходит. Что-то ей шепчет, успокаивает, гладит руки. Не отпускает ее от себя ни на миг.

Нас к формированию колонны не допускают, сами потом будут мучаться. Все идем сплошной колонной, ни разведки, ни технического замыкания, ни прикрытия от воздушного налета. Мы научили ополченцев, как пользоваться и стрелять из переносного зенитно-ракетного комплекса «Стрела». Сами, правда, долго не могли сообразить, как производить пуски, но потом разобрались.