Страница 37 из 75
10 Горькие слезы лила возле покинутых вод:
Не убирая волос, она многие дни проводила,
Много поведала там неумолимым волнам;
Хоть понимала она, что уж больше его не увидит,
Мучилась, помня свои счастия полные дни.
15 А Гипсипила, когда Эсонида похитили ветры,
Все изнывала в тоске, в спальне оставшись пустой.
И Гипсипила с тех пор любви не ведала новой,
Как гемонийский пришлец334 сердце ее покорил.
Братьям отмстила своим за супруга Алфесибея335:
20 Кровные связи порвал непобедимый Амур.
С мужем злосчастным своим на костре сгорела Эвадна,
Дав аргивянкам пример верной супругу жены.
Но эти жены никак не смогли изменить тебе нрава,
Чтобы и ты, как они, славною стала навек.
25 Кинфия, брось повторять свои вероломные клятвы,
Дай ты богам позабыть те, что ты прежде дала.
Дерзкая, горько скорбеть ты будешь о нашей невзгоде,
Если тебя невзначай худшая сломит беда!
Реки скорее назад потекут из безмерного моря,
30 Лето скорее придет осени влажной вослед,
Нежели в сердце моем о тебе истощится забота:
Ты как угодно живи, только не будь мне чужой.
Пусть не окажутся мне нежеланными милые глазки,
Ради которых не раз верил я лживым словам!
35 Ими клялась ты, твердя, что, если солжешь хоть однажды,
Пусть они лучше тогда выпадут в руки тебе.
Как же ты можешь еще поднимать их к великому солнцу
И не дрожать за себя, всю свою честь потеряв?
Кто же тебя заставлял бледнеть и в лице изменяться,
40 Кто против воли твоей плакать тебя принуждал?
Вот где погибель моя, и вот совет мой влюбленным:
«Ласкам и нежным словам не доверяйте, друзья!»
Встарь отворялася я навстречу великим триумфам,
Дверью Тарпеи была, славной своей чистотой.
Много златых колесниц пред моим проезжало порогом,
И орошала меня пленников жалких слеза.
5 Нынче побои терплю при пьяных полунощных драках,
Горько я плачу теперь от недостойных пинков!
Нет никогда недостатка в венках у меня непристойных,
И устраненных гостей факелы часто лежат.
Я не могу защитить госпожу от ночных безобразий,
10 Жертвой несчастною став всяческих грязных стишков.
Но не желает хозяйка моя пощадить свое имя,
Много развратней живя, чем в нашем веке живут.
Принуждена я терпеть поклонника стоны, который
Целую ночь напролет передо мною стоит.
15 Он уж моих косяков никогда не оставит в покое
И, не смолкая, твердит полные лести стихи:
«Дверь, безжалостней ты и самой госпожи бессердечной!
Что ты молчишь, затворив створки глухие свои?
И почему никогда не раскроешься страсти навстречу,
20 Сжалившись, не передашь просьбы заветной моей?
Или не будет вовек конца неизбывному горю?
Иль мне постелью всегда будет холодный порог?
Мучает полночь меня, заходящие мучают звезды,
Ветер холодный вздремнуть мне на заре не дает,
25 Ты лишь одна никогда не сочувствуешь горю людскому,
Ты отвечаешь на все петель молчаньем немым.
Хоть бы словечко мое пробралось потихоньку сквозь щелку
И потревожило слух милой моей госпожи!
Будь она крепче камней, равнодушней сиканских утесов,
30 Будь, как железо, тверда или упорна, как сталь, —
Все же не сможет себе вполне подчинить свои глазки:
Вместе с невольной слезой вырвется вздох у нее.
Нет, она нежится там в объятьях другого счастливца,
Здесь же все стоны мои тают в зефире ночном.
35 Ты же единственный мой и злейший источник страданий,
Тщетным подарком моим не побежденная дверь, —
Не оскорбил я ни разу тебя необузданной бранью,
Бранью, какою толпа чешет себе языки, —
Что ж ты бесстрастно глядишь, как я, охрипнув от жалоб,
40 В горькой тревоге стою на перекрестке всю ночь?
Я ли не часто тебе по-новому складывал песни?
Я ль по ступеням не полз, жарко лобзая тебя?
Вспомни, злодейка, — не раз у твоих косяков я вертелся
И потихоньку рукой клал свой обещанный дар».
45 Так вот и он, — да и вы, поклонники жалкие, тоже, —
Пеньем несносным своим перекричит петухов.
Так-то терплю я теперь позор от пороков хозяйки
И от бесчисленных слез этих влюбленных гостей.
Да, поделом, раз уж я решился красавицу бросить,
Лишь одиноких теперь я зимородков молю!
Кассиопея на мой не взглянет корабль, как бывало,
Берег пустынный к моим холоден будет мольбам.
5 Даже заочно тебе повинуются, Кинфия, ветры:
Видишь, какою грозой буря угрюмо шумит.
Иль никакая Судьба не придет усмирить ураганы?
Что ж, этот скудный песок станет могилою мне?
Все же проклятья свои смени на мольбы о несчастном,
10 Раз покарали меня ночь и коварная мель!
Или ты можешь без слез подумать о том, что я гибну
И что ты кости мои не понесешь на груди?
Будь же ты проклят, пловец, ладью изобретший и парус
И по враждебным волнам первый пустившийся в путь!
15 Право, не легче ль сносить было б нрав госпожи своевольной —
Пусть и жестока со мной, но несравненна она, —
Чем наблюдать берега, незнакомым поросшие лесом,
И Тиндаридов336 во мгле жадно, но тщетно искать?
О, если б дома судьба страданья мои схоронила
20 И над любовью моей камень надгробный стоял,
Милые пряди волос принесла б она в дар погребальный
И на подстилку из роз кости сложила б мои,
Имя мое назвала б, выкликая над прахом могильным,
Чтобы земля на меня бременем легким легла.
25 Вы же, о нимфы морей, Дориды-красавицы дети,
Ветру, попутному нам, дайте надуть паруса:
Если крылатый Амур и к вашим волнам прикасался,
К тихим тогда берегам другу вы дайте пристать.
Эти пустыни молчат и жалоб моих не расскажут.
В этом безлюдном лесу царствует только Зефир:
Здесь я могу изливать безнаказанно скрытое горе.
Коль одинокий утес тайны способен хранить.
5 Как же мне, Кинфия, быть? С чего мне начать исчисленье
Слез, оскорблений, что ты, Кинфия, мне нанесла?
Я, так недавно еще счастливым любовником слывший,
Вдруг я отвергнут теперь, я нежеланен тебе.
Чем я твой гнев заслужил? Что за чары тебя изменили?
10 Иль опечалена ты новой изменой моей?
О, возвратись же скорей! Поверь, не топтали ни разу
Мой заповедный порог стройные ножки другой.
Хоть бы и мог я тебе отплатить за свои огорченья,
Все же не будет мой гнев так беспощаден к тебе,
15 Чтоб не на шутку тебя раздражать и от горького плача
Чтоб потускнели глаза и подурнело лицо.
Или, по-твоему, я слишком редко бледнею от страсти,
Или же в речи моей признаков верности нет?
Будь же свидетелем мне, — коль знакомы деревья с любовью,
20 Бук и аркадскому ты милая богу сосна!337
О, как тебя я зову под укромною тенью деревьев,
Как постоянно пишу «Кинфия» я на коре!
Иль оскорбленья твои причиняли мне тяжкое горе?
Но ведь известны они лишь молчаливым дверям.
25 Робко привык исполнять я приказы владычицы гордой
И никогда не роптать громко на участь свою.