Страница 81 из 81
— Подумайте, вот у нас уже это налажено, вот мы уже такое умеем, и ведь хорошо делаем, правда, здорово?
Многих волновал вопрос, почему Маяковский не в партии. Я не помню ни одного диспута, где к нему не обращались бы с этим вопросом устно или посредством записок. Не могу вспомнить дословно, как он отвечал на этот вопрос, очевидно, это застенографировано и известно. Мне кажется, что лучше всего Маяковский ответил на этот вопрос в поэме "Во весь голос":
Явившись
в Це Ка Ка
идущих
светлых лет,
над бандой
поэтических
рвачей и выжиг
я подыму,
как большевистский партбилет,
все сто томов
моих
партийных книжек.
В разговорах Владимир Владимирович объяснял, что считает себя партийцем, а формальное вступление в партию, по его словам, наложило бы на него обязательства, которые он должен был бы выполнять честно и преданно. Это отняло бы у него много времени, а он считал, что наша страна еще находится как бы на военном положении и что своим стихом он нужнее партии и стране.
В день похорон Лиля Юрьевна сказала мне по телефону, что мне категорически не нужно быть на похоронах Владимира Владимировича, так как любопытство и интерес обывателей к моей фигуре могут возбудить ненужные инциденты.
Кроме того, она сказала тогда такую фразу:
— Нора, не отравляйте своим присутствием последние минуты прощания с Володей его родным.
Для меня эти доводы были убедительными, и я поняла, что не должна быть на похоронах.
17-го или 18 апреля Лиля Юрьевна вызвала меня к себе. Я пришла с Яншиным, так как ни на минуту не могла оставаться одна. Лиля Юрьевна была очень недовольна присутствием Яншина.
В столовой сидели какие-то люди…
У меня было ощущение, что Лиля Юрьевна не хотела, чтобы присутствующие видели, что я пришла, что ей было неприятно это.
Она быстро закрыла дверь в столовую и проводила нас в свою комнату. Но ей нужно было поговорить со мной вдвоем.
Тогда она попросила Яншина пройти в столовую, хотя ей явно не хотелось, чтобы он встречался с присутствующими у нее людьми.
У нас был очень откровенный разговор. Я рассказала ей все о наших отношениях с Владимиром Владимировичем, о 14 апреле. Во время моего рассказа она часто повторяла:
— Да, как это похоже на Володю.
Рассказала мне о своих с ним отношениях, о разрыве, о том, как он стрелялся из-за нее. Потом она сказала:
— Я не обвиняю вас, так как сама поступала так же, но на будущее этот ужасный факт с Володей должен показать вам, как чутко и бережно нужно относиться к людям.
В середине июня 30-го года мне позвонили из Кремля по телефону и просили явиться в Кремль для переговоров.
Я поняла, что со мной будут говорить о посмертном письме Маяковского.
Я решила, прежде чем идти в Кремль, посоветоваться с Лилей Юрьевной, как с близким человеком Владимира Владимировича, как с человеком, знающим мать и сестер покойного. Мне казалось, что я не имею права быть в семье Маяковского против желания на это его близких.
Лиля Юрьевна всегда относилась ко мне хорошо, и я рассчитывала на ее помощь в этом трудном вопросе.
Лиля Юрьевна сказала, что советует мне отказаться от своих прав.
— Вы подумайте, Нора, — сказала она мне, — как это было бы тяжело для матери и сестер. Ведь они же считают вас единственной причиной смерти Володи и не могут слышать равнодушно даже вашего имени.
Потом она сказала мне, что знает мнение, которое существует у правительства. Это мнение, по ее словам, таково: конечно, правительство, уважая волю покойного, не стало бы протестовать против желания Маяковского включить меня в число его наследников, но неофициально ее, Лилю Юрьевну, просили посоветовать мне отказаться от моих прав.
С одной стороны, мне казалось, что я не должна ради памяти Владимира Владимировича отказываться от него, потому что отказ быть членом семьи является, конечно, отказом от него. Нарушая его волю и отвергая его помощь, я этим как бы зачеркну все, что было и что мне так дорого.
С другой стороны, я много думала, имею ли я право причинять страдания его близким, входя против их воли в семью?
Не решив ничего, я отправилась в Кремль.
Вызвал меня работник ВЦИК тов. Шибайло. Он сказал:
— Вот, Владимир Владимирович сделал вас своей наследницей, как вы на это смотрите?
Я сказала, что это трудный вопрос, может быть, он поможет мне разобраться.
— А может быть, лучше хотите путевку куда-нибудь? — неожиданно спросил Шибайло.
Я была совершенно уничтожена таким неожиданным и грубым заявлением, которое подтвердило мне слова Лили Юрьевны.
— А впрочем, думайте, это вопрос серьезный.
Так мы расстались.
После этого я была еще раз у тов. Шибайло, и тоже мы окончательно ни до чего не договорились.
После этого никто и никогда со мной не говорил об исполнении воли покойного Владимира Владимировича. Воля его в отношении меня так и не была исполнена.
* * *
Прошло 8 лет. Мною никто не интересовался, хотя я была свидетельницей последних дней, последних часов Маяковского.
И вот в этом году первое теплое, сердечное слово: директор Музея Маяковского тов. Езерская пишет мне:
"Вы были самым близким человеком Владимира Владимировича в последний год его жизни. Вы должны нам рассказать. Вы не имеете права отказаться".
Я ни от чего не отказываюсь.
Я любила Маяковского. Он любил меня. И от этого я никогда не откажусь.
Декабрь, 1938 г.