Лиля Брик. Жизнь

Лиля, моя невеста, молода, красива, образованна, из хорошей семьи, еврейка, меня страшно любит — чего же еще? Ее прошлое? Но что было в прошлом — детские увлечения, игра пылкого темперамента. Но у какой современной барышни этого не было?

Лиля — самая замечательная девушка, которую я когда-либо встречал, и это говорю не только я, но все, кто ее знают. Не говоря уже о внешней красоте и интересности, такого богатства души, глубины и силы чувства я не видывал ни у кого».

Родители его были против этого брака, зная о необычном характере невесты и ее своенравии, но сдались на уговоры сына. Обычная история.

26 марта 1912 года отпраздновали свадьбу в семейном кругу, поскольку Лиля и слышать не хотела о венчании в Таганроге. В угоду родным был приглашен знакомый равнин, который дома и произвел церемонию. Лиля надела, конечно, сильно декольтированное белое платье, но мама нее же успела в последний момент прикрыть ее шалью. Был торжественный домашний обед со всеми родственниками — тети, дяди, маленькая Эльза, а кухарка много пе г потом сокрушалась, что забыла подать хрен к мясу.

* *

Маяковский в это время продолжал учиться во ВХУТЕМАСе, дружил с Давидом и Марусей Бурлюками и их родными. Это было добрейшее семейство. Молодежь часто собиралась у Бурлюков на Бронной, читали свои сочинения, спорили, пили чай с баранками. Велимир Хлебников там дневал и ночевал. Давид Бурлюк и Маяковский много рассуждали об искусстве, и Бурлюк просвещал юношу. Они увлеченно разговаривали, гуляли по бульварам, возвращаясь из ВХУТЕМАСа домой к Бурлюкам.

Меня

Москва душила в объятьях кольцом своих бесконечных Садовых.

И однажды Маяковский прочел стихи «одного своего знакомого». Бурлюк раскусил обман, остановился, пораженный, и понял, что перед ним гениальный поэт — так его с тех пор и представлял знакомым.

И пока Лилина кухарка бесконечно сокрушалась, что забыла подать хрен к мясу, Давид Бурлюк не забывал давать поэту 50 копеек в день, чтобы тот мог писать стихи, не голодая!

Пройдет много лет, Маяковского давно уже не будет на свете, и в 1956 году по инициативе Лили Юрьевны Союз писателей пригласит из США в Москву Давида и Марусю Бурлюков. Она хотела повидать их, обласкать, принять и отблагодарить за то, что они не оставили нищего поэта в беде. «Никакими золотыми рублями никогда не отплатить Давиду те полтинники, которые он тогда давал голодному Володе», — заметила она.

Родители новобрачных Бриков сняли им четырехкомнатную квартиру в Чернышевском переулке. Кстати, ЛЮ (Эл-Ю) — так часто звали Лилю Юрьевну, так буду называть ее и я — не любила, когда говорили «молодые» или женитьба, венчание, загс — она связывала свою жизнь с мужчиной безо всяких этаких затей. Уже тогда это ей казалось мещанством, обывательщиной, против которых она выступала всю жизнь. Но тем не менее они, как ни назови, были новобрачные, и им сняли квартиру.

Осип Максимович, окончив юридический факультет Московского университета, стал работать в фирме своего отца. В 1913 году Лиля Юрьевна ездила с ним на Нижегородскую ярмарку и в Среднюю Азию. Узбекистан ей очень понравился, она полюбила его природу, старину и особенно прикладное искусство. До конца жизни у нее в доме можно было увидеть расшитые яркие покрывала — сюза- не — или цветастые набойки, расписные блюда, пиалы.

Пока Ося и его отец занимались делами, ЛЮ ходила в лавки, на пестрые восточные базары. У них был при- ятель-купец, а у того сын лет семнадцати, смуглый и толстый узбек. Он весь день сидел в лавке, торговал и что наторгует, то и проест. Когда он увидел Лилю, он сорвал в саду самую большую и красивую розу, поставил ее в чайник, сел на базаре и стал ждать, когда она пройдет мимо. В этот день ее не было. Он переменил воду в чайнике и ушел домой. На следующий день она опять не пришла на базар — он ждет-ждет, роза совсем распустилась, стала огромной, того и гляди осыпется. Кто-то сжалился над ним и сказал Лиле: «Пройдите завтра мимо его лавки, он очень ждет».

Роза действительно была волшебной красоты, Лиля почувствовала себя принцессой из «Тысячи и одной ночи». Она улыбнулась юноше, и он был счастлив.

В Москве, поджидая мужа из конторы, Лиля украшала дом, готовила что-то изысканное, красиво укладывала фрукты, тщательно одевалась, распускала по плечам яркорыжие длинные волосы или сооружала из них причудливую прическу, украшая ее фазаньими перьями. От отца Брика у нее было много крупных красных кораллов, из которых она комбинировала украшения и которые любила конца жизни. При этом, не жалея, широко их дарил. Одно из ее коралловых ожерелий перепало Марине Цветаевой, но об этом — позже.

Вечерами они с Осипом Максимовичем музицировали и четыре руки или читали вслух Гоголя, Чехова, Достоевского, по-немецки Гёте, Фрейда или «Так говорил Заратустра». Особенно они любили — вопреки многим — "Что делать?" Чернышевского, и любили этот роман до конца жизни. Брик был страстным библиофилом, вскоре пни обросли книгами и заказали экслибрис. Вместо обязательной надписи на рисунке «Из книг…» Лиля придумалa целующихся Франческу и Паоло, книгу, выпавшую из их рук, — и надпись: «И в этот день мы больше не читали». Этим экслибрисом они еще долго украшали свою библиотеку.

С началом Первой мировой войны в Москву стали прибывать партии раненых с фронта. При каждом госпитале организовывались краткосрочные курсы сестер милосердия, и Лиля с сестрой Брика Верой поступили на них при 1-й городской больнице. Уже через несколько дней они сменяли сестер из терапевтического отделения, а недели через две были назначены в перевязочную. При всей ее брезгливости она выполняла любую перевязку, выносила судна и удивлялась, как раненые с ампутированными ногами играли в карты и звали ее составить им компанию. У нее же при взгляде на них глаза были на мокром месте.

Работала она там, пока осенью 1914 года они не уехали в Питер, где Брик по протекции знаменитого тенора Виталия Собинова, дабы не идти на фронт, поступил на службу в автомобильную роту; он перестал интересоваться делами отцовской фирмы, хотя деньги на жизнь шли именно оттуда.

Пир во время чумы, который царил тогда в столице, втянул в свою орбиту и Лилю с Осей, главным образом ее — Осип Максимович больше любил книги и шахматы.

Лилю же охотно приглашали, поскольку она была элегантна и умела рассуждать об искусстве. Круг их знакомых и в Москве, и в Петрограде был далек от литературы. Это были коммерсанты, денди, завсегдатаи ресторанов, любители танго, модные актрисы — прототипы героев будущего фильма Феллини «Сладкая жизнь». Встречались и нувориши, и дамы полусвета, про одну из них, какую- то Любовь Викторовну, ЛЮ писала в своих позднейших записках: «Мы завтракали втроем с князем Трубецким, жуликом и проходимцем. Я ее спросила: «Любовь Викторовна, говорят, вы с мужчинами живете за деньги?» — «А что, Лиля Юрьевна, разве даром лучше?»

В ложе Мариинского театра ее познакомили с Митькой Рубинштейном (как все его звали за глаза), другом Распутина, спекулянтом, разбогатевшим на поставках в армию. Он и его жена в три обхвата, увешанная бриллиантами, ходили в театр потому, что так надо, а Лиля увлекалась Кшесинской и не пропускала балетов с ее участием.

В один весенний день поехала она за компанию со своей приятельницей Фанюшей снимать для той дачу в Царском Селе.

«Напротив наискосок сидит странный человек и на меня посматривает, — читаем мы в ее записках. — Одет он в длинный суконный кафтан на шелковой пестрой подкладке; высокие сапоги, прекрасная бобровая шапка и палка с дорогим набалдашником, при том грязная бороденка и черные ногти. Я беззастенчиво его рассматривала, и он совсем скосил глаза в мою сторону — причем глаза оказались ослепительно синими — и вдруг, прикрыв лицо бороденкой, фыркнул. Меня это рассмешило, и я стала с ним переглядываться. Так и доехали до Царского. А там моя спутница шепнула мне, покраснев: «Это Распутин!» Видно, знала его не только понаслышке. На вокзале ждем обратный поезд в Петербург — опять Распутин! Он сел с нами в один вагон и стал разговаривать со мной: кто такая, как зовут, чем занимаюсь, есть ли муж, где живу? «Ты приходи ко мне обязательно, чайку попьем, ты не бойся, приводи мужа, только позвони. С начала, а то ко мне народу много ходит, телефон та- кой-то…»