Страница 59 из 95
меньше полусотни воинов, по этой же причине Кадыр отправился искать
таинственные амбары крепости Козелеск, заполненные зерном и мясными
припасами, с тысячью сипаев, добровольно примкнувших к татаро-монгольской
орде. Купцы, которые закупали у булгар и арабов имбирь, перец, гвоздику, изюм, сушеные фрукты, у китайцев шелк, парчу, порох, китайский огонь, и
ехали менять товар в урусутские земли на мед, воск, меха, шерсть, щетину, смолу, деготь, кожи, сало, кудель, а у галлов и германцев на добротное
сукно, оружие и железо, на рейнское вино с изделиями из драгоценных металлов
с камнями, на предметы из меди, оловянные и стеклянные тарелки и кружки, и
даже на свинец и краски, эти купцы рассказывали про урусутов много
интересного. Они называли северо-западные народы самыми просвещенными, учившими детей разным наукам в кельях при монастырях и в княжьих хоромах, и
самыми чистыми из всех, посещающих купальни не реже одного дня в неделю. Они
восторгались крепостью тел мужчин и красотой урусутских женщин с белой кожей
и с соломенными волосами. Сведения подтвердились, как только орда навалилась
огромным телом дракона о трех головах на страны, оказавшиеся беззащитными, как большинство азиатских ханств и китайских провинций, перед напором
бесчисленных смуглых черноволосых всадников с раскосыми или миндалевидными
черными глазами, скачущих на низкорослых выносливых лошадях.
Кадыр окидывал внимательным взглядом сеидов в зеленых чалмах и с
зелеными поясами, суннитов и шиитов в тюрбанах и в замысловатых головных
уборах, в теплых халатах и разноцветых сапогах. Каждый предмет одежды мог
рассказать многое о вере владельца с принадлежностью к определенной
национальности. Но тысячника эти вопросы давно перестали интересовать, он
мечтал об одном – вернуться домой на белом верблюде, тянущем за собой
повозку, доверху набитую урусутским добром, чтобы провозгласить себя перед
соплеменниками ханом и стать хозяином в собственном богатом улусе. Судьба
была благосклонной к нему до того момента, пока орда не подкатила к стенам
Козелеска, здесь Кадыр едва не потерял все, нажитое за время похода. Урусуты
сумели вернуть повозку с награбленным добром, напав на обоз позади войска, а
джихангир едва не лишил жизни за дурную весть, принесенную им в его шатер.
Но теперь звезды вновь стали благоволить к нему, их расположение обещало не
только повышение в звании, но и получение хорошего куша, должного оправдать
все потери разом. Так истолковал монгольский шаман расположение бобов, которые он кинул перед тысячником на потертый ковер, об этом же спел ему
улигерчи, когда левое крыло орды стало уртоном под стенами крепости. Первая
часть предсказаний сбылась, за исполнением второй части бывший сотник, а
теперь тысячник, повел воинов сам.
Узкая дорога среди голых и мокрых деревьев не давала Кадыру возможности
развернуть сотни так, чтобы обеспечить их безопасность со всех сторон, отряд
растянулся на несколько полетов стрелы, уязвимый отовсюду. Оставалось
надеяться лишь на собачий нюх разведчиков, рыскавших в лесных дебрях и по
берегу реки, не спешащей входить в берега. Заканчивалась пятая неделя осады
Козелеска, не принесшая заметных результатов, крепость по прежнему можно
было атаковать только с южной стороны, выходящей воротами в половецкие
степи, а с трех других она была защищена полыми водами, подмявшими под себя
не только русла нескольких рек вокруг нее, но и затопивших луга и часть
леса. По этой причине Кадыр со своей тысячей не сумел показать
Ослепительному, а с ним и Сиятельному, в подчинении которого находился, той
удали, которую обещал продемонстрировать, если первый не отберет у него
жизнь, а второй одарит званием тысячника. Он кидался на стены как барс, сам
побывал на них, но закрепиться не сумел, воинов сбрасывали вниз не только
урусутские ратники, но и женщины с детьми, вооруженные чаще рогатинами. И
когда джихангир отдал приказ прекратить штурм и дождаться спада половодья, Гуюк-хан напомнил ему об обещании найти кладовые крепости, построенные
Мстиславом Святославичем, врагом орды. Тысяча сипаев в разноцветных чалмах и
одеждах немедленно отправилась на поиски, ими двигали те чувства, которые
владели их военачальником, тарпаном, взлетевшим на глазах на вершину туга, которую всегда занимал шонхор – серый кречет с черным вороном в когтях. То, что обещали кипчакам татаро-монголы, становилось явью, и такие примеры могли
двигать несметные орды в любых направлениях, сметая с пути любого
противника.
Кадыр с трудом протиснулся сбоку отряда поближе к его голове, прикрыв
глаза, закачался в седле, ожидая донесения от разведчиков, ушедших далеко
вперед. Мысли его вертелись вокруг одного и того же события, должного
произойти после взятия Козелеска – возвращения домой на белом верблюде, тянущем за собой огромную повозку с добром, за которой будет идти табун
лошадей и стадо коров с козами и овцами. Не зря он возил в чувале железную
тамгу, ее можно было нагреть на огне и поставить клеймо на боках домашних
животных, захваченных в селениях урусутов, чтобы у них был новый хозяин.
Тысячник не раз прикидывал, кого из девушек в ауле возьмет в жены, и кого он
назначит старшей женой, а кто будет охтан-хатун – младшей. Она будет
разводить огонь в дзаголме – круглой земляной печи, и выпекать в тандыре
пресные лепешки, ловко приклеивая их к стенам, обмазанным глиной. А кто-то
будет готовить ему вкусный плов, сочащийся от жира хусы – барана, приправленный зеленью, потому что джугара – кукурузная каша – за время войны
порядком надоела, как шурпа-похлебка, как и хурут – сушеная творожная масса, взятая в поход в качестве сухого пайка. Бывший тысячник, ставший важным
ханом, будет только руководить улусом, по вечерам играть в шатар –
разновидность индийских шахмат, в которых главными фигурами были тигры и
собаки, а пешками служили зайцы и петухи Это была жизнь, о которой мечтал
каждый харакун в несметном войске Бату-хана, но не всем суждено было стать
тысячниками.
Прошло довольно много времени, полки продолжали углубляться в
непроходимые дебри по едва заметной дороге, ведущей неизвестно куда. Кадыр
сунул руку в чувал и вытащил аяк- чашу для питья, вырезанную из березового
наплыва, затем передвинул на живот турсук и наполнил ее орзой. Он жадно
припал к краям, словно не пил несколько дней, на самом деле он решил
заглушить чувство страха, которое поселилось в груди, как только отряд
обступили стволы деревьев с цепким кустарником, старавшимся порвать одежду
или расцарапать открытые участки кожи до крови. Затем наполнил аяк еще раз и
поднес к губам, ощущая нутром пенную жидкость, начавшую играть в желудке, и
в этот момент в плечо тысячника, открытое сдвинувшимся круглым щитом, впился
наконечник стрелы. Кадыр взвыл от неожиданности, он скосил глаза на грубо
обструганный прут, увидел, как быстро набухает кровью рукав халата в том
месте, куда воткнулся наконечник. Выронив аяк, он рванул свободной рукой
стрелу из тела и закричал от боли, забыв о том, что она могла быть не
последней. В тот же миг еще две стрелы не пролетели мимо него, одна
запуталась в густой гриве лошади, не причинив ей большого вреда, а вторая
скользнула по доспехам кипчака. Кони ордынцев вставали на дыбы, пытаясь
сбросить визжащих всадников, они сшибались друг с другом, не зная, в какую
сторону направить бег. Дорогу обступал сумрачный лес, ощетинившийся тысячами
острых веток, а спереди и сзади образовался затор, пробиться сквозь который
не представлялось возможным.
– Байза!!! – крикнул Кадыр, и повторил, выбросив здоровую руку вверх. –