Страница 49 из 95
круп лошади. Остальные бросились врасыпную, раззявив рты и выпучив от страха
глаза, свинячий визг был слышен даже сквозь вой лезущих на стены кипчаков и
беспрестанный скрежет мечей.
– Вота и славно, теперь нелюди соберутся вместе не скоро, – поплевал
Вятка на руки. – А ну несите еще болт, одесную собралась шайка поганых, одинаковая с той.
– Вятка, таких мунгальских шаек много, – сунулся к нему один из
дружинников. – Они стоят едва не за всякой кипчакской сотней.
– Вота оно так и есть! – согласился сотник. – Беги к тысяцкому и
передай ему наше наблюдение, а он пускай направляет арбалеты на них, тогда
руководить осадниками будет некому.
– А ни то, они пыл-от враз растеряют. Скоро болты, пущенные из ванзейских арбалетов, расставленных на равных
расстояниях между глухими башнями, стали поражать не скопища ордынцев под
стенами, а полетели в сторону мунгалов в лисьих малахаях, облюбовавших
возвышения. Это принесло ощутимые результаты, напор нехристей заметно ослаб, они не так стремились взобраться по лестницам на навершия стен, а кружили на
лошадях все больше у их основания, не жалея стрел и дротиков. Кони ступали
по телам погибших, усеявших землю за рвом, тоже заполненным мертвыми ясырами
вперемешку с ордынцами, тела лежали на валу, плавали на воде поверх другого
мусора, потому что убирать их было некому. Если раньше мунгалы после каждой
сечи складывали из трупов большие клети, перемежая их дровами, и зажигали
костры, достававшие языками до облаков, то теперь они гнали по ним лошадей
как по дороге, топча не только раненных, но и тех, кто не удержался на
лошади и не успел отбежать в сторону от бешеного гона. Убыток в живой силе
пополнялся новыми отрядами кипчаков, устремлявшимися к крепостным стенам по
затору, словно под небольшой вятский городок нахлынула вся необузданная
степная орда, разбавленная другими народами, завоеванными раньше, и
конца-края нашествию не было видно. Вятка долго присматривался к
искусственной плотине на Другуске, не дозволявшей полым водам схлынуть в
Жиздру, из-за чего перед ней образовалось большое озеро, скрывшее под собой
луговину. Он перебегал по стене с места на место, рискуя попасть под
прицельный тугарский обстрел, пока не понял, что мусор, деревья, доски и
ветки с трупами, плавающими по верху, сдерживаются несколькими бревнами, перегородившими русло реки в самом низу затора. И сколько они еще выдержат
мощнейший напор – день, два, или седмицу – никому ведомо не было. Но
дозволять нехристям осаждать городок еще с одной стороны, когда можно было
держать осаду только с напольной, а другим трем сторонам укрыться за
весенним половодьем, было негоже. Каждый день набегов отбирал у защитников и
горожан новые жертвы, уменьшал запасы оружия и продовольствия, накладывая на
души людей большее чувство угнетения. Вестовые, разосланные в разные города
за подмогой, не объявлялись, не давали о себе знать ни Новгород, ни
Чернигов, столица Черниговского княжества, в которое входило удельное
Козельское, ни тем более, Смоленск, стоявший на отшибе. Козляне осознали, что рассчитывать было не на кого, значит, беспокоиться за свои жизни и
неприкосновенность жилищ предстояло только самим. Это обстоятельство
прибавляло духовных сил, загоняя угнетение, а вместе с ним смертную тоску, в
дальние углы сознания, оставляя этим чувствам шанс проявить себя только
перед смертью. Но тогда защитникам было уже все равно.
Вятка еще раз пробежался по стене от проездной башни, выходящей
воротами на Другуску и на Жиздру, до угловой, смотрящей бойницами на
Березовку и на Клютому. Теперь он знал о заторе все до мелочей, отчего тот
возник и чем сдерживается. В голове созревало решение, которое в мирное
время вряд ли бы возникло и было бы понято окружающими людьми. Прикинув в
уме дальнейшие действия еще раз, он поспешил к тысяцкому Латыне, державшему
оборону вместе с дружинниками на участке стены возле проездной башни, самого
главного поста крепости. Тот как раз срубил мечом веревки очередной
лестницы, отправив в свободный полет нескольких ордынцев. Сотник зашел за
угол глухой башни, чтобы не попасть под обстрел ордынцами.
– Тысяцкий, дозволь послать болт из арбалета, которым владеют твои
ратники, – обратился Вятка к нему.
– У тебя самострелы обломались? – провел тот рукавом полушубка по лбу, смахивая обильный пот, выступивший из-под стального шелома. – Или болты
закончились?
– Ни то, ни другое, Латына, твой самострел стоит как раз сбоку места, по которому к мунгалам прибывает пополнение, – сотник кивнул головой на
затор. – А можно попробовать сделать так, чтобы оно иссякло за один раз.
– Как ты хочешь это сотворить? – подобрался тысяцкий, он сразу
разгадал, о чем идет речь.
– Я поробую попасть тяжелой стрелой в бревна, стесненные друг другом
внизу плотины, может, какое из них удастся расшатать, тогда остальные
выдавятся сами под напором воды.
– И вода сметет все на пути, – тысяцкий вильнул глазами по направлению
к затору и снова уставился на Вятку ясными глазами. – Ты это хочешь сказать, сотник?
– Тако оно и есть, – согласно кивнул тот головой. Латына вошел вовнутрь вежи с лучниками, без перерыва пускающими стрелы
в кипчаков, и приник к бойнице, через которую открывался вид на Другуску. Он
долго молчал, изредка подергивая плечом, защищенным байданой, иногда бормоча
что-то себе под нос, затем обернулся к Вятке и сказал: – Там нагромоздилась такая сила, что вряд ли из затеи что получится, надо еще нащупать слабое бревно и умудриться в него попасть, – он с
сомнением поджал губы.
– На то и спрос, чтобы купцы не дремали, – напомнил ему Вятка. – Не
воткнешь в землю семечка, не вырастет синеглазый лен.
– Оно-то вроде так, и задумка отменная, – тысяцкий огладил окладистую
бороду. – А ну давай, Вятка, а там как бог Перун позволит и Христос
рассудит.
– Наше дело правильное, мы натягиваем тетиву лука десницей, – поддакнул
сотник. – Это нехристи отжимают от себя налучье шуйцей.
Возле самострела, примеченного Вяткой, возились несколько дружинников, болты им подтаскивали два отрока из княжьего полка, они добегали по полатям
до взбегов и спускались вниз, где аргуны обрубали под городней сучья с
молодых березовых и сосновых стволов, отсекая вершинки, насаживая вместо них
железные наконечники, откованные кузнецом Калемой и его подручными. Видно
было, что арбалет они давно пристреляли, потому что управлялись с ним не
хуже, чем с луком. Сотник присел перед заморской штуковиной на корточки, стараясь снова войти в суть дела, но один из ратников громко заявил: – Вятка, ты лучше укажи нам цель, а мы уж постараемся управиться на
славу.
– Вота и дело, – поднялся сотник с корточек. – Эта цель, вои, перед
вами, только она не живая и не подвижная, а навроде как мишени в воеводином
дворе.
Он складно рассказал, чего хочет добиться, указал на бревно, особо
выпиравшее из стихийно возникшей плотины, внимательно оглядел бородатые лица
ратников. Те присмотрелись к тому месту и с сомнением почесали бороды, наконец один из них высказал соображения: – В живую цель попасть легче, ежели она находится перед тобой и спешит
навстречу своей смерти, а мертвую пометить не так просто, в нее надо
целить, – он махнул рукой по направлению к затору. – Даже если первый болт
угодит в нужное бревно, и оно не стронется с места, второй туда уже не
полетит.
– Почему? – не поверил Вятка. – Потому что это не стрела, у которых вес у всех почти одинаковый, –
пояснил ратник. – У болтов он разный, да еще у каждого надо учитывать
кривизну. Ровных стволов-от не бывает, у них хоть какая кривинка, а есть.