Страница 46 из 95
Козляне не переставали поливать крыши водой и мазать их грязью, поэтому
пожары были не часты. Зато новых стрел и дротиков для защитников, несущих
службу на стенах, они уже не изготовляли, им хватало с избытком ордынских, а
вот ножи, мечи и секиры тупились часто, поэтому в кузницах не гас огонь, который кузнецы раздували надыманием мешным. Никто из горожан не сидел без
дела, все были заняты одним – помогали кто как мог дружинникам отогнать
ворога от родного порога. Вятка с другими ратниками готовил ушкуи, чтобы под
покровом ночи вывезти из города детей с матерями и подростков до двенадцати
весей, гибнущих от ордынских стрел из-за своей беспечности. Так приказал
воевода, убедившийся, что мунгалы с разливом не ушли в степи, а раскинули
становище на возвышенных местах, дожидаясь схода полой воды. Он выделил
охрану из крепких мужиков и завещал им искать в глухом лесу поляну для
постройки истоб, чтобы они начали новую жизнь, если Козельску суждено будет
покориться батыевым ордам. А после того, как козляне покинут ушкуи, наказал
Вятке плыть в Серёнск за хлебным припасом, который подходил к концу. Сотник
не сомневался в том, что они сумеют проскочить мимо ордынских полков, его
беспокоило лишь то обстоятельство, что на склад-городок могли уже наткнуться
мунгальские разведчики и разграбить его вчистую, не оставив там камня на
камне и убив всех, кто его охранял. Вестей оттуда не приходило с тех пор, как мунгалы взяли Козельск в плотное кольцо. Он опустил в глиняный горшок с
горячей смолой маклавицу, сплетенную из липового, тонко нарезанного лыка, которой смолил бока ушкуя, и подался к ратникам, тесавшим топорами вместе с
плотниками весла и лавки.
– Передых у нас, Вятка? – спросил аргун-плотник из рязанских сбегов, ловко втыкая острый чекан в заготовку для весла, лопоть-одежда была у него
справная, видно, он успел приткнуться к местной бабе. – Али пришла пора
итить на стену и воевать тугарина?
– Нонче там есть кому воевать поганых, – отмахнулся сотник, направляясь
к Бранку. – А передыха не будет, нам надо к заходу Ярилы закончить смолить
деренейские-разбойничьи ушкуи, дать им день просохнуть и на другую ночь
спустить на воду.
– Возьми с собой и меня, – молодой аргун снова поплевал на ладни. – Я
ух какой ярый на нехристей.
– Вот на стену и пойдешь, – на ходу бросил Вятка. – А мне нужны
терпеливцы, чтобы пальцем без приказа не пошевелили.
Бранок вместе со своим десятком и десятком Охрима примеривал по ширине
ушкуя лавки, обтесанные из вязкого ясеня, которые нужно было приладить в его
середине, рассчитанного на тридцать ратников. Лодку давно проконопатили
внутри и залили зазоры между гнутыми досками горячей смолой, заканчивали
работу и снаружи, осталось просмолить только корму. Был виден конец в работе
и на остальных ушкуйных остовах, числом пять, чернеющих на бревнах – катках, закрытых от тугарских стрел навесами из горбылей, промазанных грязью, чтобы
гасла горящая пакля. Вражеские стрелы залетали сюда часто, ушкуи рубили
рядом с проездой башней с воротами, закрытыми изнутри на дубовые
заворины-засовы, чтобы ночью можно было открыть и столкнуть лодки, минуя
подъемный мост, прямо в Жиздру. Так задумал с самого начала Вятка, приданный
к аргунам главным. Еще несколько лодок, принадлежащих козельским гражданам, требовали только мелкого ремонта, всех их было числом двенадцать. Когда
завелся разговор с набором рати для похода в Серёнск, темник Латына не стал
долго мудрить, он указал воеводе Радыне на Вятку и его сотню, и тому
осталось только благословить храбрых воев, успевших проявить себя на охоте
между ордынских полков, и на строительство ушкуев, и на поход в их тыл. Но
Вятка воспротивился уходу из крепости всей сотни, он разделил ее пополам, отобрав как всегда тех, кого успел проверить в деле. Он подошел к двум своим
друзьям и облокотился на брус, упертый в деревянные бока лодки, Бранок и
Охрим отложили плотницкие инструменты, стряхнули с себя пахучую стружку: – Успеем закончить? – оглянулся Бранок на остовы лодок, чернеющие за
спиной потеками свежей смолы. – Кажись, дело ладится.
– А ни то, на следующую ночь будем спускать на воду. Звяга уже
выведывал, когда будем припас загружать, – Охрим уверенно махнул шуйцей, продлажая оглаживать десницей лицо, покрытое серым налетом усталости. Сотня
со дня осады крепости ордынцами не знала роздыху, сражаясь с тугарами то на
стене, то уходя на охоту в тыл, то помогая аргунам гнуть доски для остовов
лодок, забивая между ними распорки и притягивая за концы веревками к
носовому комлю чтобы потом зафиксировать эти концы коваными гвоздями.
– Припас мы погрузим в последнюю очередь, вначале надо ушкуи проверить
на течь, – Вятка передернул плечами. – Иначе, если какой потонет, воевода
Радыня спустит с нас шкуры или посадит на кол, как мунгальских ясыров.
– Вота будя тада бяда, – ухмыльнулся десятский. И тут-же посерьезнел. –
А какой струг ты надумал спустить в Жиздру первым?
– А вот его на воду и спустим, эту черную лебедушку, – похлопал Вятка
ладонью по еще не просохшим доскам. – Ежели на дно сразу не канет, глядишь, и мы опосля останемся живы.
– Ты выбрал наш-от! – оживленно воскликнули оба друга. – Тогда давай мы
его сами и опробуем.
– Как раз вы на нем пойдете, – не стал сотник скрывать своих задумок. –
За вами потянутся ушкуи Темрюка и сбега Якуны, а замыкать поезд будет
Прокуда.
– А ты с кем пойдешь? – уставился на него Охрим, от волнения он взопрел
под фофудьей, подбитой лисьим мехом.
– Я наметился на середину, ежели что не заладится, то подмога будет
одинаковая в обе стороны.
Бранок с Охримом переглянулись, на усталых лицах обозначилось подобие
одобрительной улыбки, они покивали головами, увенчанными рысьими треухами: – Это так и есть.
Вятка, сообщив друзьям главное, начал сворачивать разговор: – Ну тогда пора подносить катки ближе к ушкуям, чтобы в ночь похода, пока нехристи будут видеть поганые сны, они катились по ним без остановок, а
мы только их подкладывали, – отслонился он от бруса. – Прокуда нарубил таких
катков целую гору.
Сотник направился к поленице, сложенной из равных по размеру
бревенчатых кругляшей, чтобы убедиться еще раз в том, что к отплытию лодок
все готово, и что оставалось только дождаться, пока черная горячая смола не
пропитает паклю насквозь и не затвердеет в пазах между досками как желтые
потеки на стволах вековых сосен, которые отодрать можно было только
засапожным ножом. Изредка в воздухе свиристели глиняными свистульками
залетные мунгальские стрелы с привязанными к ним кусочками горящей бересты
или тряпки, но они были на излете, а значит, особого вреда причинить не
могли. Разве что нанести небольшую рану, их горожане лечили своей мочей.
Новый день начался с барабанного боя в стане врага, рева длинных
деревянных труб и надсадных звуков рожков, выточенных мунгалами из рогов
скота. За этим концертом, во время которого шаманы с бубнами и в драных
одеждах обвешанные сушеными птичьими головами и костями животных, исполняли
ритуальные танцы, последовал топот множества копыт, и все повторилось
сначала. Ордынцы подскакали к стене, выходящей на напольную сторону, тучи
стрел и дротиков взметнулись в воздух и понеслись к вежам и заборолам
крепости, а через них – к боярским хоромам и простым истобам, стараясь
разнюхать цель и поразить ее острыми наконечниками. Так продолжалось до
полдня, после которого наступало короткое затишье, и бесконечная карусель
кипчакских сотен начиналась заново. И так было со дня начала осады. Но в
этот раз после полудня со стороны проездной башни донеслись громкие крики