Страница 44 из 95
рукавом халата и облегченно расслабился.
В это время полог на входе отодвинулся и в шатер вошел тургауд, пройдя
пару шагов по направлению к трону, он опустился на одно колено и склонил
голову:
– Джихангир, на правый фланг войска произошло нападение урусутских
полков, – четко сказал он.
Бату-хан на мгновение застыл изваянием, в него будто попала каленая
стрела, затем лицо, заплывшее жиром, начало наливаться темной кровью, нос
хищно затрепетал ноздрями, а нижняя челюсть выпятилась вперед.
– Кто посмел? – прохрипел он, не в силах справиться с яростью, мгновенно охватившей его. – Кудейары, джихангир, – воин дневной стражи еще ниже опустил голову. –
Разведчики хана Шейбани ждут разрешения переступить порог твоего шатра.
– Пусть войдут! Вовнутрь проскользнули три кипчака с нашивками на рукавах, они
бросились на колени и стукнулись лбами о ковры, покрывавшие пол. Они были
без оружия, в урусутских тулупах и рыжих кипчакских сапогах, подбитых
войлоком, развязав цветные пояса, воины повесили их себе на шеи: – Говори, – приказал джихангир сразу всем, не в состоянии выделить
старшего по званию – такой грязной была на них одежда. Средний кипчак
вскинул голову, обмотанную материей, и сел на пятки, лицо у него обросло
черной бородой, над большими глазами кустились черные брови, достававшие
концами до висков. Омыв бороду ладонями, он сказал высоким голосом, перемежая монгольские и кипчакские слова: – Ослепительный, урусуты налетели на сотни под утро, когда туман еще не
рассеялся, и когда лошади, уставшие за ночь от воя волков, тоже смежают
глаза, – он поперхнулся, стараясь справиться со спазмами, сдавившими
горло. – Они порезали ножами много наших воинов и снова ушли в непроходимые
леса.
– Сколько воинов погибло? – вцепился саин-хан пальцами в рукоятку
кинжала. – И почему часовые заранее не предупредили об опасности?
– Наверное, они заснули, потому что урусуты нас давно не тревожили. А
сипаев-воинов погибло много.
– Сколько!? – зарычал хозяин шатра. – Больше трехсот человек, еще карапшики-разбойники посекли мечами две
стенобитные машины и увели табун лошадей.
– А сколько воинов потеряли урусуты? – Одного, Ослепительный, его тело осталось лежать посередине поляны, которую занимали сотни. – Это был карапшик Кудейары? – Это был урусутский харакун в порванных лаптях и в тулупе клочьями, в
руке он сжимал простой нож.
Бату-хан резко поднялся на ноги и направился к выходу из шатра, на ходу
бросив через плечо:
– Посадить всех троих на колья. – Аман, Ослепительный!.. – попытались кипчаки ухватиться за его сапоги, но джихангир с силой ударил ближайшего в лицо. За ним поспешил хан Бури, который тоже приложил каблук к длинному носу другого разведчика, принесшего
вместе с товарищами дурную весть. Ковровый полог на входе в шатер слетел с
волосяной веревки и упал далеко в стороне, заставив баурши-завхоза присесть
от страха на пятки. Возле Бату-хана уже приплясывал любимый конь вороной
масти с белыми чулками до коленных чашечек и с такой же звездой в середине
лба, а верные тургауды помогали ему взобраться в седло, покрытое плотным
ковром с мягкой подушкой под ним, с золотыми стременами по бокам. Через
мгновение всадник всадил шпоры в бока лошади и помчался вслед за тройкой
знаменосцев с тугом над головами, сорвавшимися с места на миг раньше. За ним
поспешил Бури, а потом тишину взрыли дробным топотом пятьсот отборных
тургаудов со зверскими выражениями на лицах.
В предвечерних сумерках на поляне посреди леса разбросались в
неестественных позах несколько сотен воинов без доспехов и вооружения, снятых большей частью урусутами, остальное подобрали ордынцы, они были убиты
ударами сулиц и обыкновенных засапожных ножей. По краям поляны выстроились
войска правого крыла орды под управлением Шейбани-хана со знаменами, тугами, бунчуками и вымпелами. Несколько десятков трупов десятников и сотников с
нашивками на рукавах успели оттащить в сторону, их должны были положить
отдельно, бревна для костра уже приготовили. Среди младшего командного
состава оказался тысячник с пайцзой на груди, но без шлема и без кольчуги с
саблей. Не было на нем богатой шубы с золотыми перстнями на пальцах и даже
сапог, он лежал на стылой и мокрой земле, выпятив огромный живот и раскидав
в стороны босые ноги. Рядом с Бату-ханом и Бури остановился Шейбани, прискакавший сюда только что, желтое и плоское лицо выражало крайнюю степень
озабоченности. После случившегося он сравнялся в беспечности с ханом Гуюком, потерявшим под Козелеском во время вылазки защитников крепости более шести
сотен воинов с несколькими тысячниками и двумя темниками с сыном полководца
Бурундая. Таких потерь высшего состава Орда не знала со времени вступления в
земли урусутов, если не считать хана Кюлькана, младшего сына Потрясателя
Вселенной, убитого под Коломной. С ними не могли сравниться потери при битве
с объединенным войском урусутов у Красного Холма, когда был зарублен коназ
всей Руси Георгий Всеволодович. Джихангир увидел краем глаза, как к свите
приближается на саврасом коне Субудай-багатур, наверное его успел
предупредить о нападении разбойников под началом Кудейары кто-нибудь из
юртджи или из нукеров, бывших его глазами и ушами везде. Почти все высшие
военачальники были в сборе, если не считать Гуюк-хана и чингизидов из его
окружения. Но они, скорее всего, еще продирались через леса к печальному
этому месту, не смея нарушить законов “Ясы”, в которой было сказано: если
военачальник не отдал последних почестей воину, погибшему при исполнении
воинских обязанностей, он достоин смерти. Бату-хан оторвал взгляд от поляны
и поднял правую руку, специальные отряды поспешили к убитым воинам, другие
принялись укладывать бревна в основание костра, подгоняя их друг к другу.
Ровными рядами на них положили кипчаков, татар и монголов с куманами, обрами, саксинами и другими воинами из разных племен и народов. Первый ряд
мертвецов снова переложили бревнами, укладывая тела так, чтобы не выступала
ни рука, ни нога. Скорбная башня росла на глазах, ордынцы облепили ее со
всех сторон торопливыми муравьями, скоро для поднятия наверх тел и стволов
понадобились лестницы и арканы. Наконец квадратную вершину увенчала юрта из
толстых жердей со стягом на верху. Джихангир, наблюдавший за
приготовлениями, почувствовал, что сзади кто-то подъехал, он втянул носом
воздух и уловив резкий запах лошадиного пота, понял, что Гуюк-хан, этот сын
змеи, все-таки успел к началу ритуала. По губам скользнула презрительная
усмешка, сказавшая о том, что приезд вовремя кровного врага ничего не сможет
изменить, и что задумки саин-хана остаются в силе. Он выехал вперед и снова
поднял правую руку, и тут-же рев из тысяч глоток заставил вздрогнуть вековой
лес, загнав тишину в непроходимые чащи. Голые вершины деревьев сотряслись, сбросив на землю отмершие ветви.
– Уррра-агх!!! – закричали монгольские воины. – Уррра-агх!!! Кху, кху, монгол! Клич подхватили татары и кипчаки: – Яшасын!!! Яшасын!!! Их гортанные голоса перекрыли другие крики: – Гей ой о чуй! – Аллах акбар! В жуткую какофонию звуков, набирающую обороты, вмешались кличи других
полков и соединений, состоящие из воинов разных национальностей, они
взметнулись в вечернее небо и, казалось, пошатнули предгрозовые недвижные
облака. Заревели длинные трубы с утолщениями на концах, загромыхали
барабаны, зашлись хриплыми голосами рожки, их прорезали резкими переливами
глиняные свирели. Двадцать шаманов в белых одеждах и со шкурами диких
животных на плечах встали на карачки и поскакали вокруг башни, кривляясь и