Страница 30 из 95
солнца. Субудай-багатур не успел привести в противовес утверждениям
Сиятельного новые факты, указывающие на то, что с этой стороны крепость
взять будет невозможно, он вдруг заметил на стенах какое-то движение и
невольно потянул за повод, чтобы отъехать на безопасное расстояние. Его
действие не осталось незамеченным, Гуюк-хан презрительно фыркнул и кинул на
хана Бури многозначительный взгяд, будто приглашая того в свидетели.
Переглядывание сказало о многом, и о том, что Непобедимый постарел, что он
уже не может управлять войсками с дерзкой безрассудностью, как это было
раньше, и что пришло время прислушиваться к его советам вполуха и
присматриваться к указаниям вполглаза. И Субудай взорвался, всегда
сдержанный, он приготовился перечислить промахи самих молодых полководцев, которых было немало, чтобы поставить их на место. Курултай наделил его таким
правом, негласно назначив попечителем над заносчивыми царевичами, начавшими
переходить нормы допустимого. Но ему не удалось этого сделать, в воздухе
раздался тонкий характерный свист урусутских стрел, они пролетели не только
над головами военачальников левого крыла ордынского войска, но и между их
телами, закованными в броню. Второй рой был точнее, кто-то из всадников
вскрикнул и схватился за стрелу, воткнувшуюся в тело, кто-то рванул на себя
уздечку, поднимая коня на дыбы и заворачивая его на задних ногах в обратную
сторону, чтобы с места взять в карьер, а кто-то перекинул в левую руку лук, намереваясь проучить урусутов. Пространство вдруг огласил яростный рев
Бурундая, бросившегося к одному из своих сыновей, медленно оседавшему на
бок, темник подхватил его у стремени и перетащил безвольное тело на холку
своего коня. Его окружили телохранители, царевичи и другие военачальники, второй сын никак не мог пробиться сквозь них к своему брату, но отогнанный
резкими воплями родителя, он отъехал подальше, не смея нарушить приказа
отца. А тот продолжал оглашать воздух звериным рычанием, пытаясь вырвать
стрелу, торчащую из груди своего отпрыска, и сопротивляясь натиску
всадников, оттиравших его вглубь равнины, сверкавшей окнами многочисленных
стариц и озерков в лучах заходящего солнца.
– Сын Бурундая убит, – глухо сказал один из царевичей, крутившийся на
жеребце рядом с Субудаем. – У урусутского стрелка оказался меткий глаз и
прекрасный лук.
Старый полководец повернул к нему лицо, искаженное негодованием, затем
кинул раскаленный взгляд в сторону Сиятельного и хрипло сказал: – Сын темника Бурундая погиб от монгольской стрелы, пущенной урусутами
из монгольского лука, гнутого из рогов монгольского степного тура, – он зло
ощерил морщинистый рот с парой гнилых зубов. – И упрекать за это мы должны
свою беспечность, которая стала обходиться нам очень дорого.
Еще несколько стрел защитников крепости нашли свои жертвы среди
телохранителей и отряда разведчиков, бросившихся на помощь царевичам, без
которых в этой стране не обходился ни один выезд за пределы становища
высокопоставленных лиц, пока наконец не начал проступать какой-то порядок.
Ордынцы перестроились по пять всадников в ряд, воины первого ряда выставили
вперед металлические и плетеные щиты, а второго вскинули луки и начали
искать цели на навершии крепостной стены и в проемах бойниц. Тетивы
зазвенели одновременно, подчиняясь приказу джагуна, отданного им негромким
голосом. Никто из монголов не думал отступать назад, пока смерть их товарища
не была смыта кровью врага, так было записано в своде законов “Ясе”, в книге
книг для каждого монгола, составленной Великим Потрясателем Вселенной, имя
которого после его с мерти нельзя было произносить. Вскоре на лугу
закружились в бесконечной карусели два круга, вертящиеся в разные стороны, они соприкасались с кромкой воды. Лучники пускали тучу стрел и шли на новый
круг, накладывая на тетивы очередное древко со скошенным наконечником и
черным оперением. Царевичи, остановившиеся в стороне от карусели вместе с
Гуюк-ханом и ханом Бури, вскоре убедились в правоте старого полководца о
том, что начинать новый штурм ворот и стен с луга, еще подтопленного полыми
водами, не представляется возможным. Копыта лошадей тонули в вязкой грязи, не давая набрать нужную скорость, кони срывались с краев стариц, сбрасывая
всадников в воду. Субудай молча наблюдал за сценой, на лице, похожем на
лоскут кожи, сморщенный от солнечных лучей, все резче проявлялась холодная
усмешка, от которой у многих стыла кровь. Ее не смог стереть с впалых губ
даже безрассудный поступок Бурундая, бросившегося с конем в реку и
попытавшегося переплыть поток с обнаженной саблей. Старый воин покривился
еще больше, когда аркан, брошенный по приказу Бури вдогонку темнику одним из
тургаудов, захлестнулся петлей на его плечах. Веревка натянулась, квадратное
тело военачальника плюхнулось с седла в воду и потащилось к берегу бурдюком
с прокисшим кумысом. На этом месть Бурундая за сына закончилась, он снова
обхватил его мертвое тело и зашелся в долгом визге, вздымая вверх грязные
конечности. Но это мстительное чувство не давало покоя Гуюк-хану, осознавшему, что он вновь сыграл роль дурака, которому судьба подарила
царскую корону и власть, а он не знает что с ними делать. Некоторое время
сын кагана молча наблюдал за стенаниями темника Бурундая, жирные щеки
подергивались, а губы кривились, показывая желтые клыки. Затем он повернулся
к Субудай – багатуру и одарил его таким взглядом, от которого любой другой
ордынец превратился бы в пепел.
– Я не приглашал Бурундая и его сыновей для поездки сюда, и не снабжал
урусутов монгольскими луками, – процедил он сквозь побелевшие губы в ответ
на оскорбление, брошенное старым воином в его сторону. – А вылазки
защитников за стены крепостей были всегда.
Великий полководец сощурил глаз, словно прицелился во врага, собравшегося вцепиться ему в горло, и прошипел: – А я не стремился безрассудно подъезжать поближе к бойницам крепости, осознавая, что в них сидят прекрасные урусутские лучники с луками, отобранными у твоих воинов, – он распрямился в седле. – Я предупреждал тебя, Сиятельный, что с этого места нам нужно отъехать как можно дальше, но ты не
захотел показывать перед врагом свою слабость.
Гуюк-хан скрипнул зубами, плеть в его руке взметнулась вверх, казалось, он готовился огреть ею великого стратега, но повисев в воздухе, она мягко
легла на холку лошади. И все-таки щеки сына кагана продолжали дрожать от
ярости, клокотавшей у него внутри:
– Непобедимый, ты прав, нам нужно начинать штурм стен крепости с южной
стороны, не забывая нападать на защитников с западной и северной сторон, –
прошипел он ядовитой змеей, промахнувшейся по цели. – С этого момента мы
будем штурмовать Козелеск днем и ночью, пока мои нукеры не окажутся на его
улицах и не напьются там свежей крови урусутов.
Субудай-багатур еще некоторое время сверлил огненным зрачком
собеседника, он имел возможность послать в Каракорум гонца с донесением, что
сын кагана всех монгол не справился с управлением левого крыла ордынского
войска, и он просит разрешения заменить его другим царевичем. Те только и
ждали момента, когда ближайший родственник допустит ошибку и его скинут с
трона, чтобы занять высокое место. Затем он посмотрел на хана Бури, державшего во время спора нейтральную позицию, и осел в седле наполовину
опустошенным старым бурдюком.
– Сиятельный, ты принял правильное решение, достойное похвалы, – сказал
он, подбирая поводья. – Пусть будет благосклонен к тебе бог войны Сульдэ.
Гуюк-хан рванул на себя уздечку и, не обернувшись больше на наставника, поскакал вдоль кромки воды к пологому склону вдали, поросшему густым лесом.