Страница 21 из 31
XIII. Ежегодный конкурс сочинений по литературе
Тем душным летним вечером никто в Вене не спешил отходить ко сну. Из окон большого танцевального зала долетали размеренные звуки гавота, но невыносимая жара не располагала даже к такому медленному танцу, а обитатели соседних домов — кто покуривая трубку, кто играя в шахматы, кто листая газету — кривились от досады: за двадцать лет им уже набил оскомину этот мотивчик.
Последняя пара намеревается покинуть просторный зал, кто-то еще дремлет в углу, как вдруг один из скрипачей оркестра, юный и задорный, после финального такта не опускает смычка, а подмигивает толстому гобоисту и начинает новую мелодию — искристую, стремительную, веселую. Самые брюзгливые посетители с возмущением поднимают брови: что такое? кто позволил в респектабельном заведении исполнять этот танец простолюдинов? Соседи тоже прислушиваются, и вот уже шахматные фигуры замерли на доске, газета брошена на стол, а чья-то трубка попыхивает искристо, стремительно, весело — все закружились в танце. Прохожие с интересом замедляют шаг, кучера придерживают лошадей, каждый вопрошает, что это за дивная музыка, и из уст в уста передается запретное слово: вальс!
Тогда взбешенный владелец зала решает звать полицию, чтобы та выпроводила дерзкого скрипача, но толпа преграждает ему путь на улицу: перепуганный хозяин думает, что его заведение собираются поджечь, но непрошеные гости мигом разбиваются на пары и, стремительно кружась, заполняют пустую площадку. Жесткие кринолины и тяжеленные юбки мелькают в ритме вальса легкими цветочными лепестками, и в одно мгновение зал заполняется до отказа: наконец-то люди смогли забыть о жаре! И они закажут много пива — к выгоде крайне изумленного хозяина.
Иоганн взмахивает смычком скрипки, как дирижерской палочкой, и за последним аккордом следует взрыв аплодисментов: Иоганну кажется, что он грезит наяву.
Неподалеку, вдоль императорских садов, катит открытая коляска, в ней офицер его величества и дама с золотистыми волосами. Тишина, лишь цокают подковы; офицер пытался развлечь даму отрывочными замечаниями, но та отвечала односложно, ей невыносимо жарко: как далеко отсюда прозрачные тенистые каналы ее родного Санкт-Петербурга.
В воздухе рождается слабое эхо, чу! не казацкие ли то скрипки, пьяные от крови и водки? — и вот через несколько минут горделивая пара вступает в огромный зал. Дама вне себя от восторга, нет, это не ее казаки, но здесь царит то же безудержное веселье и жажда жизни, а каким огнем пылают очи молодого дирижера! — каштановая прядь ниспадает ему на лоб и глаза, и все же он замечает в толпе лицо, сияющее лучезарной улыбкой в ореоле светлых кудрей. Кажется, он уже видел эту женщину, но где? почему-то она представляется ему на просторной сцене, только дама не танцует, ей не по душе его музыка? — но вот она подходит, протягивает ему свою бледную руку, чтобы подняться на помост, и просит партитуру.
Вальс называется «Грезы», и первые спетые его строки ложатся на звуки оркестра, словно роса на лепестки, — так чист и кристален голос этой ослепительной женщины. Иоганн не ошибся, перед ним великая Карла Доннер, первое сопрано Императорской оперы. «Всей жизни мечты станут явью сегодня, глаза закрывал я и видел твой образ, безмолвно вздыхал я о милых чертах, и вдруг — что за чудо! — она совсем рядом и нежные щеки могу я ласкать, и алый коралл ее губ целовать, и этих зеленых очей изумруды, они точно море, в него погружаюсь, и вот я на дне, в воде я ищу сокровенную тайну — что надо влюбленным в морской глубине?» И с последним тактом вальса Карла берет последнюю высокую ноту, публика рукоплещет, но певица лишь ловит умоляющий взгляд Иоганна и исчезает в дверях, скрытая внушительной фигурой офицера.
Проходят месяцы, Иоганн и его оркестр выступают с полным триумфом, и в один прекрасный день композитор приезжает в родную деревню, чтобы повидать невесту и мать. Какое радостное оживление царит в доме, уже несколько дней в печи пекутся пироги, из кладовой достаются маринады и соленья и обтираются запыленные банки с вареньем, припрятанные для застолий. Долго ли пробудет Иоганн? Раньше все было иначе, Иоганн то и дело оставался без работы и находил приют здесь, под соломенной крышей, он рассказывал матери и невесте о венской жизни, мать слушала все, но не успевала рассказать о своем, без конца готовила она свертки с едой к отъезду Иоганна в
Вену. Но теперь ему ничего не нужно, и за столом он почти не пробует угощений матери, а она с нетерпением ждет, что в глазах Иоганна вспыхнет та счастливая искорка, какая, в общем, загорается у голодного, когда он наконец может поесть досыта.
Нет, на этот раз Иоганн не изголодался, он ест, но намного меньше, чем раньше. Неужели он разлюбил нас — тревожатся домашние? И это еще полбеды: в какой-то миг Иоганн, привыкший рассказывать все, говорит и о своем знакомстве с Карлой Доннер. И в глазах его вспыхивает искорка. Кажется, огонь вот-вот начнет пожирать грядки с овощами и, может, перекинется дальше в сад, где растут зеленые груши, а ведь мать собиралась наварить из них варенья на долгие годы. Правда, теперь незачем готовить свертки с едой для Иоганна.
Семья продолжает трапезу, но Иоганн принимается разглядывать кухню и видит, что ее надо белить, так сильно она закоптилась, а потускневшую от жира мозаику не мешало бы отмыть, чтобы вернуть ей прежние цвета, и он смотрит на мать, собираясь сказать об этом, но прежде он, вероятно, должен сказать, что кожа на ее лице высохла и ей необходимы притирания, и хорошо бы она открыла свой высокий благородный лоб, убрав растрепанные волосы.
Идет время, Иоганн верен своему слову, он женится на милой Польди и живет с ней в тихом уголке Вены, его музыка покорила все сердца, но давно не пишет он ни одного нового вальса. Вена же охвачена политическими волнениями, народ требует хлеба, а престарелый император большую часть дня не встает с постели, не в силах совладать со всем этим злом. Самые либеральные круги, к которым примыкает и Иоганн, связывают свои надежды с именем герцога фон Хагенбрюля, особы, весьма приближенной ко двору.
Вновь наступает лето, сумрачный Иоганн бродит по ночным тавернам на берегу Дуная, на дне каждого бокала с пенистым вином ищет он новую мелодию для вальса, который давно обещал заждавшемуся издателю. Пьяный, он входит в роскошное заведение и не верит своим глазам: за неприметным столиком, скрытым тяжелой портьерой, ему мерещится Карла Доннер с ее неизменным спутником-офицером. Иоганн хочет повернуть назад и скрыться в ночи, но уже поздно. Карла видит его и зовет к столу, она узнала его спустя столько времени.
Иоганн приближается нетвердым шагом и, отвесив почтительный поклон ее спутнику, приглашает Карлу на танец. Возмущенный офицер называет его отпетым пьяницей, Иоганн не обращает внимания и повторяет приглашение даме, и в ответ на это офицер бьет музыканта по лицу. Тот катится по земле и пытается встать, чтобы сбить с ног плотного офицера, он напрягает последние силы и смотрит на окружающих в поисках поддержки, а может, ищет на столах острый нож, который придаст мощи его ослабшим рукам… но тут слышится крик хозяина заведения: «Вышвырните вон этого проходимца, который смел потревожить герцога фон Хагенбрюля!» — что такое? герцог фон Хагенбрюль? неужели это свирепое чудовище — его политический кумир? а он задумал вонзить нож в человека, являющего собой надежду Австрийской империи? — не будь Иоганн музыкантом, он хотел бы стать блестящим политиком, как Хагенбрюль; с трудом поднявшись на ноги, он не знает, нападать ему или нет, в нерешительности делает шаг вперед, и герцог с удвоенной силой наносит ему страшный удар прямо в глаз.
Иоганн лежит, залитый кровью, но часть собравшихся, заслышав имя Хагенбрюля, распаляется и поднимает бунт, это противники герцога, и, словно пороховая бочка, взрывается политическое буйство, схватка из таверны выплескивается на улицу, и вот уже полгорода охвачено мятежом, но среди этого хаоса Иоганну удается сесть в экипаж и вырвать из огня прекрасную Карлу. Куда бежать? — кучер предлагает отправиться в Венский лес, и под проливным дождем они мчатся прочь из города. Карла обтирает Иоганну раны, и он, сломленный вином и усталостью, засыпает на коленях у сопрано. И ее, убаюканную мерным бегом лошади, тоже одолевает сон.