Вторжение

В частности, именно этим вопросом занимается сейчас одна из групп вверенной мне комиссии. И, надеюсь, факты, которые нам удастся установить, помогут пролить свет на произошедшее там двадцать первого октября 259 года.

Пока же, благодаря уважаемым членам Совета и представителям Светлого Трона за внимательное прочтение, я имею честь завершить свое вступление с тем, чтобы приступить к дальнейшей работе над поставленными перед специальной комиссией задачами».

Выдержка из вступления к отчету Глена Кирдана, председателя специальной комиссии по исследованию причин распада ОСВ и последующего уничтожения Га- ральда в ходе Второго Нашествия Орды; датировано 24 октября 361 года; строго секретно, предназначено только для категорий доступа «В» и «А». Библиотека Дэртара, седьмой холл.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ: ДОЧЬ ИСКУШЕНИЯ

Когда четверо незнакомцев на пустынной дороге, улыбаясь, обещают подарить тебе что-то очень ценное и манят рукой, лучше сразу снимай с пояса кошелек и отдавай дарителям с поклоном и словами: «Вот мой обратный дар». Так шкура будет целее. Возможно.

13

Мгновения непроницаемой темноты медленно сменились тусклым светом, забрезжившим вдали. Волны несли его вперед по реке бесчувственности к океану сна, но неожиданно где-то там, далеко, он увидел согнутого судорогой боли человека, в котором тут же узнал Вельха — с белым от боли лицом и яростными, полубезумными глазами.

Кровь текла по его коже: из носа, изо рта, из ушей, превращая лицо телохранителя в мертвенную гипсовую маску, изукрашенную бордовой кистью сумасшедшего художника; из-за Вельховой спины, окутывая его подобно одеянию, бил яркий, пронзительный белый свет, вселяя в холодное, застывшее сердце Даниэля тревогу и тоску. Стремительно пробуждая его.

Юноша ожил, приходя в себя, сердце его резко шевельнулось в спазме боли, и тут же к нему вернулись остальные чувства. После недолгой смерти он ожил. Одухотворение заполнило его.

«Где ты, Вельх? — мысленно воскликнул он, желая, чтобы мучения того, кто стал ему другом, закончились как можно скорее. — Держись!..»

Но Гленран услышал иное. Судорожно, через силу рванувшись, он неожиданно подбросил странный, похожий на круглую палку меч, перехватывая его за рукоять, изогнулся, мучительно закричав, и с силой метнул его вперед.

Даниэль не двинулся, и темно-коричневая молния ударила прямо в него. Невидимое стекло раскололось на тысячи кусков, со звоном падающих вниз... и юноша окончательно пробудился, слыша, как затихает дрожащий в воздухе звон...

...Он пришел в себя от жужжания мух, назойливо ползающих по лицу, по открытой коже рук. Пришел, чувствуя себя препаршиво. Ощущая, как от него несет пылью, плесенью и потом. Но не чувствуя холода, который должен был пробрать его, лежащего на дощатом полу, до самых костей. Зелье тепла по-прежнему действовало. Значит, он пробыл без сознания не более двух-трех часов.

Затем Даниэль осознал, что лежит в очень неудобной позе, с подвернутыми ногами; кожа под носом и губы залеплены какой-то спекшейся дрянью, руки дрожат от слабости, и что он почти совсем не чувствует ног.

В глазах плавал туман, по всему телу даже от малого движения разливалась немощь, но Даниэль попытался приподняться.

— Очнулся, гляди-ка, — грубо, хрипло и недоверчиво прозвучал со стороны чей-то не слишком дружелюбный низкий голос.

— Ну, что я говорил? — ответил ему второй, немногим более ровный, в котором слышался некоторый насмешливый задор. — Когда пиво?

— Да хоть сейчас, — ответил тот, что проспорил, полагая, очевидно, что аристократ так и не придет в себя либо что он сделает это позже.

Даниэль еще немного приподнялся, ухватившись за толстую ножку стола, повернулся спиной, облокотившись на нее же, когда удалось сесть. Он начинал чувствовать ноги и понял, что сейчас, несколько мгновений спустя, на него нахлынет вал колющей, слабой, но очень раздражающей боли. Он просто отлежал их, рухнув на пол и придавив собственным весом.

Уже начинало колоть и зудеть вовсю так, что крючило, что зубы сами собой сжимались, а лицо кривилось.

— Эй, — сказал выигравший, — Фирелли! Жнец великий, ты там как?.. — И не слишком решительно добавил: — Мать твою за ногу...

Даниэль протер глаза, попытался стереть с подбородка и губ налипшую и застывшую там дрянь, понял, что это кровь, одновременно убеждаясь, что не мешает прочистить нос, потому что он также забит засохшей кровью...

— Жив, — сказал он, разглядывая окружающее пространство. Голос его был низким и севшим, юноша даже сумел удивиться, хотя чувства его сейчас были очень слабыми, едва шевелившимися. Он пока еще не совсем пришел в себя.

Туман в глазах тем временем улегся, и Даниэль разглядел все, что замерло вокруг, наблюдая за его пробуждением.

Смотреть, в общем и целом, было не на что. От многолюдия трактира остались лишь шестеро человек. Вернее, трое людей, два оборотня-карна и один полурослик. Те двое, что сидели к Даниэлю ближе всего, были человеческого рода; остальные четверо устроились в углу, с оружием, открыто лежащим на столешнице рядом с каждым из них. Повернувшись в сторону пришедшего в себя Даниэля, они угрюмо бросили каждый по фразе и тут же вернулись к негромкому обсуждению чего-то, очень увлекавшего всех четверых.

Ближние двое, напротив, рассматривали юношу пристально и внимательно. Больше им скорее всего делать было просто нечего. Один из них, грузный бородатый детина, средних лет и уже наполовину седой (хотя очевидно, что не от бренности заплывшего жиром тела), был явно угрюм и полупьян. Второй, проворный, невысокий, довольно крепкий, производящий впечатление вечно задиристого и совершенно жизнерадостного пса, с темной густой щетиной и встопорщенно торчащими короткими вихрами, взирал на Даниэля слегка удивленно, с интересом.

Встретившись с юношей взглядом, он кивнул ему и подмигнул, отворачиваясь.

— Тогда зови малыша. Великого Хозяина нашего, — обращаясь к проигравшему, сказал он.

Даниэль, окинув взглядом пространство вокруг, окончательно убедился, что кроме них семерых во всем Приюте больше никого пет. Кроме разве что упомянутого хозяина (кто бы это мог быть?). Тела съеденных — вернее, то, что от них осталось — забросили скорее всего в полыхающий ровным пламенем очаг. Почти все незанятые стулья и половина столов были составлены в виде баррикады у закрытой каменной дверной плиты. Переплетены веревками, и в общем-то сами по себе будучи весьма массивными и крепкими, внушали некоторое доверие. Однако, тут же подумал Даниэль, если найдется сила, способная выломать две полуметровые каменные стены, разметать это жалкое переплетение дерева ей будет несложно.

— Хазяи-ин! — затянул меж тем полуседой. — Неси пива, мать твою в загривок!

Из-за полуоткрытой массивной двери в кухню тут же высунулась мохнатая рожа (Даниэль понял, почему «в загривок»), и, насмешливо блеснув глазами, облаченный в промасленный фартук повар в довольно чистой белой шапочке ответил по-схаррски:

— Шшо-о-о? Н’га тчиршшх-х-х?.. Чьяна н’гул! — и прищелкнув языком, убрался обратно.

Даже угрюмые четверо слегка прищурились, посмеиваясь. Похожий на пса фыркнул. Громоздкий полуседой махнул рукой, словно угрожая кинуть в скрывшегося с глаз поваренка стоящий перед ним пустой кувшин.