Признайся (ЛП)

- Он сегодня вечером занят, - лгу я.

Если бы я был приоритетом в его жизни, он бы пришел.

- Позор, - отзывается судья Корли. - У меня в офисе косметический ремонт, и он предложил мне зайти посмотреть твои работы.

В судье Корли от силы чуть больше полутора метров, но его эго раза в два выше. Мой отец - юрист, и проводит много времени в здании суда в центре города, где находится офис судьи Корли. Я знаю, что это потому, что мой отец не фанат судьи Корли, и, несмотря на показное внимание судьи Корли, я уверен, что и он не является поклонником моего отца.

Я называю это «Поверхностные друзья». Когда ваша дружба - это просто фасад, а внутри - вы враги.

У моего отца много поверхностных друзей. Я думаю, что это побочный эффект адвокатской деятельности.

У меня нет таких друзей. И я не хочу, чтобы они были.

- У тебя исключительный талант, хотя я не уверен, что твои работы вполне в моем вкусе, - изрекает судья Корли, обходя меня, чтобы увидеть другие картины.

Час пролетает очень быстро.

Она была занята большую часть времени, и даже когда работы не было, она находила чем заняться. Она не сидела просто за прилавком и скучала, как это делала Палиндром Ханна. Ханна довела до совершенства искусство скуки, все время подпиливая ногти в течение двух моих выставок. Я удивлен, как у нее вообще после этого остались ногти.

Оберн не выглядит скучающей. Она выглядит так, словно получает удовольствие от всего этого. Всякий раз, когда она не у прилавка, то смешивается с толпой, улыбается и смеется над шутками посетителей, которые, я уверен, считает глупыми.

Она видит, как судья Корли подходит к столу с номером. Она улыбается ему и говорит что-то, но он просто ворчит. Оберн смотрит на цифру, и я вижу, как кривятся ее губы, но она быстро сменяет выражение на фальшивую улыбку.

Ее взгляд быстро скользит по картине с названием «Ты не существуешь, Бог...», и я сразу все понял по выражению ее лица. Судья Корли покупает картину, и она знает так же хорошо, как я, что он не заслуживает этого. Я быстро шагаю к стойке.

- Произошло недоразумение.

Судья Корли смотрит на меня раздраженно, а Оберн с удивлением. Я беру номер из ее рук.

- Эта картина не продается.

Судья Корли фыркает и указывает на бумажку с номером в моей руке.

- Ну, номер висел на стене. Я думал это означает, что картина выставлена на продажу.

Я засовываю номер в карман.

- Продали, прежде, чем открылись, - отрезаю я. - Просто забыл снять номер.

Я указываю на картину у него за спиной. Одну из немногих, что остались.

- Может, вам подойдет что-нибудь из этого?

Судья Корли закатывает глаза и кладет бумажник обратно в карман.

- Нет, не подойдет, - фыркает он. - Мне понравился оранжевый цвет в картине. Он сочетается с кожаным диваном в моем кабинете.

Она ему понравилась за оранжевый цвет. Слава Богу, я спас картину от него.

Он жестом призывает женщину, стоящую в нескольких метрах, и идет к ней.

- Рут, - зовет он, - давай просто заглянем завтра в Pottery Barn. Мне здесь ничего не нравится.

Я смотрю, как они уходят, и поворачиваюсь лицом к Оберн.

Она усмехается.

- Не смог позволить ему забрать свое детище, да?

Я облегченно выдыхаю:

- Я бы никогда не простил себе.

Она смотрит за мою спину на приближающегося человека, так что я отхожу в сторону и позволяю ей творить свою магию. Проходит еще полчаса, большинство картин уже приобретены, когда последний посетитель уходит в ночь. Я закрываю за ним дверь.

Оборачиваюсь, а она все еще стоит за прилавком, расписывая продажи. У нее на лице широкая улыбка, и она даже не пытается ее скрыть. То, что ее беспокоило, когда она вошла в студию, сейчас ее совершенно не беспокоит. Прямо сейчас она счастлива, и это опьяняет.

- Ты продал девятнадцать! - восклицает она, переходя практически на визг. - ОМД (О, Боже мой), Оуэн. Ты понимаешь, сколько денег только что заработал? И ты понимаешь, я просто так использовала твои инициалы в предложении?

Я смеюсь, потому что да, я понимаю, сколько денег я только что заработал, и да, я понимаю, что она просто так использовала мои инициалы в предложении.

И это нормально, потому что она была восхитительна. У нее, должно быть, врожденная способность вести бизнес, потому что я с уверенностью могу сказать, что никогда не продавал девятнадцать картин в течение одного вечера.

- Итак? - спрашиваю я с надеждой, что это не в последний раз, когда она помогает мне. - Ты занята в следующем месяце?

Она улыбается, но мое предложение работы делает ее улыбку еще шире. Она качает головой и смотрит на меня.

- Я никогда не занята, когда дело доходит до ста долларов в час.

Она считает деньги, разделяю счета на стопки. Она берет две сто долларовые купюры и держит их, улыбаясь.

- Это мое.

Она складывает их и прячет в передний карман ее (или Палиндрома Ханны) рубашки.

Мое прекрасное настроение от вечера начинает исчезать, как только я понимаю, что она заканчивает работу, и я не знаю, как провести с ней еще немного времени.

Я не готов расстаться с ней, пока нет, но она складывает деньги в ящик и укладывает счета в стопку на прилавке.

- Уже начало десятого, - замечаю я. - Ты, наверное, умираешь с голоду.

Я спрашиваю ее, чтобы узнать, хочет ли она чего-нибудь поесть, но ее глаза немедленно расширяются, и ее улыбка исчезает.

- Уже начало десятого?

Ее голос полон паники, она быстро поворачивается и бежит к лестнице. Я в шоке от того, как она преодолевает по две ступени за раз.

Я ожидал, что она будет спускаться по лестнице с той же поспешностью, но этого не происходит, поэтому я поднимаюсь по лестнице. Когда я достигаю верхней ступеньки слышу ее голос.

- Мне очень жаль, - извиняется она. - Я знаю, я знаю.

Она молчит в течение нескольких секунд, а затем вздыхает.

- Хорошо. Все нормально, поговорим завтра.

Когда разговор подходит к концу, я заканчиваю подниматься, задаваясь вопросом, что это за телефонный разговор, который вызывает столько паники.

Она спокойно сидит у бара, глядя на телефон в руках. Я вижу, как она второй раз за сегодня вытирает след от слез, и мне сразу же не нравится тот, кто был на другом конце разговора. Мне не нравится человек, который довел ее до этого состояния, когда всего лишь несколько минут назад она не могла перестать улыбаться.

Она кладет телефон экраном вниз на бар и замечает, что я стою на вершине лестницы. Она не уверена, видел ли я ее слезы, но заставляет себя улыбнуться. А я видел.

- Сожалею об этом, - произносит она.

Она действительно хорошо умеет скрывать свои истинные эмоции. Так хорошо, что страшно.

- Все нормально, - успокаиваю я.

Она встает и смотрит в сторону ванной, видимо, решив, что пришло время переодеться и пойти домой. Я боюсь, если она сделает это, то я никогда ее больше не увижу.

У нас одинаковые вторые имена. Это, вероятно, судьба, ты знаешь.

- У меня есть традиция, - объявляю я.

Я лгу, но она, кажется, тот тип девушки, которая не захочет нарушить традицию парня.

- Мой лучший друг - бармен в баре через улицу. Я всегда выпиваю с ним после моих выставок. Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Она еще раз смотрит в сторону ванной. Судя по ее колебаниям, я могу только сделать вывод, что она либо не часто была в барах, либо просто не уверена, что хочет отправиться туда со мной.

- Они также подают еду, - добавляю я, пытаясь преуменьшить тот факт, что я только что попросил ее пойти в бар выпить. - В основном закуски, но они довольно хороши, а я умираю от голода.

Кажется она голодна, потому что ее глаза загораются, при упоминании закусок.

- У них есть сырные палочки? - спрашивает она.

Я не уверен, есть ли у них сырные палочки, но я скажу что угодно, лишь бы провести несколько минут с ней.

- Лучшие в городе.

И снова, на ее лице нерешительное выражение. Она смотрит на телефон в руках, затем снова смотрит на меня.