Страница 58 из 59
Рогозин замолчал, немного ошеломленный своим открытием.
Он не мог сообразить — что ему делать теперь, когда очевидная истина открылась перед ним во всем своем безумии.
Рогозин поднялся с земли, кое‑как взобрался на высокий утес над рекой и расположился под сосной. Вид открывался чудесный, величественный, но немного хмурый. Солнце пробивалось на землю сквозь редкие прорехи в облаках световыми столбами, шумела река и на много верст вокруг всю землю покрывал первозданный лес.
— Представляю, — пробормотал Виктор, доставая из рюкзака уже опротивевшую ему пастрому, — Гагарин приземлился, а ему в лоб из ружья. Обидно, должно быть. Но почему Савельев‑то ничего никому не сказал?
— Я бы мог вам все рассказать, но кто бы мне поверил, — раздалось над головой. — Что за дерьмом от тебя воняет? Медвежьим, что ли? От Атаса прячешься? Зря. Убили моего Атаса мои бывшие сотрудники. Там, в пещере и убили. Зря ты дерьмом измазался.
Рогозин не испугался — теперь он уже вообще ничего не боялся.
— Здравствуйте, Ким Стальевич, — даже не поворачивая головы, сказал он. — Кушать хотите?
— Нет, Виктор, спасибо, — отказался бывший начальник и встал перед Рогозиным, загородив всю панораму. — С едой у меня все хорошо. У меня с лодками плохо — гроза утащила все. А резиновая соседская оказалась прострелена в двух местах. Так что вот, пришлось выбираться на своих двоих.
— И куда вы теперь?
— За тобой иду. Помощь мне твоя нужна. Никого ведь больше не осталось.
— Все погибли?
— Да, Виктор. И мне их искренне жаль. Там были не самые плохие люди. Борисов, Перепелкин, Андреевна. Светлая память. — Савельев присел на трухлявый пенек, но неудачно, потерял равновесие и, неловко взмахнув руками, упал на травянистую почву. — Вот ведь не везет! С демонами не шутят, Вить. До какой‑то поры их можно контролировать, но если он чувствует реальную угрозу, то начинает все делать сам. А убить его, как ты уже знаешь, очень трудно.
— В чью голову вообще эта идея пришла — делать людей одержимыми?
Этот вопрос сильно заботил Рогозина и почему‑то ему казалось, что узнав на него ответ, он поймет что‑то важное.
— Отец Арсений. Хороший был человек. Давно это было. Отец Арсений долгое время изучал бесноватых, — Савельев как будто бы и не старался ничего скрыть, наплевав на подписки и секретность. — Он бы тебе все это во всех подробностях рассказал, любил старик языком помолоть, но, к сожалению, он умер в пятьдесят шестом. А началось все это еще при царе — батюшке, когда отец Арсений проводил обряды экзорцизма. Он заметил, что одержимые не одинаковы. Одни боятся креста, другие нет, с одними можно разговаривать, с другими — нет. Изучал труды отцов церкви, но ничего внятного на эту тему не нашел. Долго рассказывать. Лет за тридцать ему удалось систематизировать каким‑то образом всю эту адскую иерархию и он пришел к выводу, что все зависит от того, какие бесы терзают душу несчастного. В тело плохого христианина никогда не вселится какой‑нибудь индуистский божок, равно и как наоборот — Вельзевулу не нужны души почитателей Кали, они в его понимании и без того уже прокляты. И только атеисты открыты всем духам. Такой вот у нас с тобой бонус.
— И что было дальше?
— А дальше он с одобрения на самом верху создал целый закрытый институт, который пытался приспособить открытый им феномен для службы всепобеждающему учению Маркса — Энгельса. Ну, знаешь, неутомимые труженики, непобедимые солдаты… Этнографы, монахи, мистики, маги — всем у него дело нашлось. У немцев был Аненербе, а у нас — епархия отца Арсения. Потом уже в полном составе здесь оказались, когда здесь научились пространство пробивать.
— А вы?
— А мы с братом…
— С Железноногим?
— С Железноногим? Да, — хохотнул Ким Стальевич. — С Виленом. Он Железноногим стал после неудачного эксперимента с одержимостью. Мы с ним — потомки шаманов. Правда, не здешних, а карельских. Отец Арсений нашел нас в середине тридцатых и привлек к работе. Я постепенно до его заместителя вырос, а Вилен так и остался мальчишкой на побегушках. Ему все хотелось своими руками потрогать. Дотрогался…
— Так сколько же вам лет? Вы что, вечный? — Рогозин недоверчиво улыбнулся.
— Много, Вить, очень мне много лет. Столько не живут. Понимаешь, какое дело, я ведь тоже одержим. Мелким бесом. Он меня и латает, понимаешь? Так‑то, молодой человек.
Рогозин задумался. Информации было слишком много, он не успевал ее принять, переработать и усвоить. И вопросы — вопросы, вопросы один за другим рождались в голове, забывались и заслонялись новыми.
— Я присматривал за этим местом, — продолжал исповедоваться Савельев. — За порталом. Каждый год собирал экспедицию, приглядывался к изменениям здешним. А потом Вилен уговорил меня приехать и попытаться наладить с теми, кто ушел, контакт. Да я и сам хотел. Как видишь, у нас все получилось. Почти все. Не было бы истории с Моней, глядишь, и обошлось бы. Такие дела.
— И как человеку стать одержимым?
Савельев посмотрел на Рогозина так, будто впервые увидел.
— Зачем вам это, юноша?
— Интересно.
— Ну послушай, если интересно. Чтобы стать одержимым, человеку нужно умереть.
Савельев замолчал, задумчиво глядя в серую даль.
— Сначала, конечно, нужно провести определенный обряд, — поправился он. — А потом человек должен умереть. И в те несколько минут, которые доктора называют клинической смертью, в тело входит призванный демон. Лучше, если это будет якутский демон — с ними можно договариваться и потом без труда избавиться от них. Без своего Улу Тойона они не так сильны, как какие‑нибудь христианские или там индуистские. Собственно, за этим я к тебе и пришел.
Рогозин даже немного отодвинулся в сторону:
— Вы хотите сделать меня одержимым?
— Тебя? Нет, что ты! — засмеялся Ким Стальевич. — Меня! Мне нужен сильный демон, чтобы я мог уйти отсюда к ним. Они вернулись обратно. Теперь, наверное, навсегда. И мне нужно с ними. Но мне нужно, чтобы кто‑то проконтролировал мое превращение и проследил, чтобы я ушел правильно, понимаешь? Обряд уже проведен. Юэр здесь, рядом. Он только и ждет, когда мое тело ослабеет настолько, что он сможет проникнуть. Все, что тебе нужно сделать — выстрелить в меня. В нужное место, чтобы я кончался очень долго. Я, наверное, малодушен, но не могу на себя руки поднять…
— А ваши друзья? Им же человека убить, что два пальца…
— Они ушли отсюда. Да и будь они здесь, не стали бы этого делать. Они уже не совсем люди, даже мне их подчас трудно понять. Я спросил и мне ответили — нет. Но мне нужно туда, к ним. И поэтому я надеюсь на твою помощь.
— И юэр вселится в любое мертвое тело?
— Да, если тело даст ему хотя бы минуты четыре на адаптацию. Если умрет раньше — ему придется уйти.
Рогозин понимающе покивал:
— Нужно, чтобы вы умирали долго?
— Нет, что ты! Нужно чтобы я…
Сказать Ким Стальевич ничего не успел: сначала его голова раскололась на тысячу частей и брызнула во все стороны мелкими каплями и обломками, а затем раздался выстрел.
Рогозин схватился руками за свое окровавленное лица, протер глаза и уставился на безголовый труп Кима Стальевича. Ему было ясно, что никакому юэру вселиться в это тело уже не удастся.
— Получай, сука! — выругался поднимающийся с колена Геша, переломил ружье и выбросил гтльзу. — Я его от самого лагеря вел. Осторожный, сука.
— Ты что сделал?! — Рогозин не мог поверить в произошедшее. — Ты… как ты… Козел!
Он встал на ноги и, сжимая в руках тесак, двинулся к Геше.
— Я тебя сейчас…
— И на тебя патроны меня найдутся, — прошипел Геша. — Я тебя сразу раскусил, что казачок ты засланный. Как жареным запахло — свалил, мразота! Сейчас я тебе…
Договорить он не успел — звонко клацнул боек, вышла осечка, а второго шанса Рогозин ему давать не собирался: тесак вонзился в загорелую руку Геши. Громила заорал раненным медведем, отбросил изменившее ему ружье, выхватил из кармана нож Юрика и бросился в бой.