Здесь птицы не поют

— А ты? — Юрик внимательно посмотрел на Рогозина. — Тоже из десанта? Тоже головой кирпичи ломал?

Рогозин не то что в десанте, он вообще в армии никогда не был, но тоже не мог уложить в голове мысль о том, что еще дышащего человека можно просто оставить в лесу.

— Мы сможем вернуться здесь же? — спросил он.

— Хочешь на обратном пути этого носорога забрать?

— Да.

— Не знаю. Если вертушка цела и мы в нее попадем, то здесь мы больше не окажемся. Ей здесь негде приземлиться.

— Где‑то рядом?

Рогозину отчаянно не хотелось бросать Гешу, проявившему неожиданное благородство и граничащее с ослиным упрямство. В возвращение же Семена Виктор уже не верил. Но даже умерший капитан все равно нуждался в правильном погребении — нельзя было бросать его среди тайги.

— Возможно, — кивнул Юрик. — Место я знаю.

— Тогда пошли, — принял решение Рогозин. — Геша, мы за тобой вернемся!

— Да больно надо! — сварливо рыкнул тот, нервно выстругивая ножом острие на колышке.

Рогозин постоял несколько секунд, не зная, что сказать, потом спохватился и побежал вдогонку за успевшим отойти Юриком.

Рогозин плелся вслед за ловко перелезающим через поваленные деревья проводником — товарищем, но мысли его заняты были отнюдь не запоминанием маршрута или освоением азов ориентирования на местности. Он думал о том, что вот эти люди — оставшийся с умирающим Семеном Геша, сам Семен, и, конечно, Юрик, стали для него в последние дни гораздо дороже и ближе, чем все те, кого он знал в Северной столице. Они казались честнее, благородней и выше любого из его прежних приятелей. Даже не исключая старого кореша Ваську, который, выручая Рогозина, никогда не забывал выставить небольшой «счетец», включавший в себя траты и «плату за услуги». И никто из них не повел бы себя так как Геша, никто не взвалил бы на себя ответственность за остатки экспедиции как капитан Семен. Или в столицах жизнь другая, где важнее не сам человек, а его место среди людей? И если место не высоко, то и рассчитывать на чье‑то участие глупо?

То ли выбирать друзей Рогозин не научился, то ли выбирать было не из чего — вот эта мысль крутилась в голове безостоновочно и на разные лады. И от того, что Виктор не мог найти верного или, по крайней мере, полностью устраивающего его ответа, он изрядно бесился, забывая посматривать вокруг.

Он остановился, когда наткнулся буквально на спину Юрика, спрятавшегося за каким‑то деревом.

— Что там?

— Пришли, — ответил Юрик. — Вон вертушка, видишь?

Рогозин заметил только высунувшийся из‑за деревьев на противоположном берегу хвост аляповато раскрашенного вертолета.

— Ну! Поплыли, что ли? — Виктору не терпелось воспользоваться связью вертушки.

— Смотри лучше! Между палаток.

Рогозин пригляделся и вскоре увидел, как двое в «летчицких» куртках, сидя на корточках, что‑то ковыряют в высокой траве.

— Что это?

— Атас там, — прошептал в ответ Юрик и сразу стало зябко.

Пес Атас прочно уже ассоциировался с Савельевым: если есть пес, то где‑то рядом и хозяин. А нынешняя компания Кима Стальевича совсем не внушала доверия.

— А вот и Савельев, — разглядел бывшего начальника экспедиции Юрик.

И действительно, Ким Стальевич быстрым шагом приближался к пилотам, и отчаянно жестикулируя руками, что‑то пытался им сказать. Монотонный шум реки заглушал его голос, видно было только как открывается рот. Внезапно он остановился, будто натолкнулся на стену, повернул голову и Рогозин готов был поклясться! — заглянул в самую душу Виктору. Лицо Савельева будто скакнуло вперед — как всегда случается, если резко поднести к глазам бинокль: вот оно — что‑то — еще далеко, и вдруг оказывается прямо перед лицом.

Рогозин, несмотря на разделявшие берега реки полторы сотни метров, увидел лицо Савельева резко и отчетливо, так, как если бы тот был в полуметре: каждый неровно сбритый волосок, пару оспин, коротенький шрам на высоком лбу, внимательные, какие‑то злые и отчаянные глаза, черные точки на крупном носу. Увидел и резко отшатнулся от появившейся на этом далеком — близком лице радостной ухмылки, обнажившей даже коренные зубы. Ничего в этом лице не наблюдалось потустороннего и магического, но тем страшнее показалось оно Рогозину.

Морок схлынул, Савельев снова шагал навстречу пилотам, а Рогозин почувствовал испарину на шее.

Юрик оглянулся:

— Что?

— Он заглянул в меня!

— Видишь, Витька, а ты мне не верил. Шаман Савельев. Очень великой силы шаман. Даже иччи не смог нас обоих от него укрыть. Теперь он знает, что ты здесь.

Рогозин недоуменно заморгал.

— А ты?

— А меня иччи скрыл. Во всяком случае, я не видел, чтобы Рогозин посмотрел внутрь меня.

— А что будет с пилотами?

— Сейчас увидим.

И приятели снова уставились на противоположный берег.

— Он их куда‑то ведет?

— Да, Витька. К алтарю пошли. Савельев наверняка рассказал им какую‑то выдуманную историю, подколдовал чуть — чуть, и сейчас они пойдут за ним на край света.

— Зачем?

— Не знаю точно, но, думаю, перевоплощать станет. Отдаст их Улу Тойону, тот высосет из них кут и съест мясо, а внутрь тел поселит абаасов — как он сделал с Петькой и Ванькой. И тогда Савельев получит новых слуг — ищеек, а Улу — рабов, которые станут добывать для него других людей.

Происходящее все меньше нравилось Рогозину. Но и сделать что‑то он не решался. Да и что возможно было сделать? Выскочить на берег, заорать, подать какой‑то знак? Выстрелить из карамультука? Чтобы всполошить вертолетчиков? Он уже скинул ствол с плеча, когда Юрик остановил его:

— Не нужно. Если ты выстрелишь, тебя услышат не только они. Улу разозлится и пошлет за тобой своих демонов.

— И что — пусть они вот так погибают?

Юрик засунул между губ кривую сигарету из помятой пачки, но прикуривать не стал, а, немного искажая слова, спросил:

— Ты хочешь на обратном пути забрать Гешу с Семеном?

Рогозин вспомнил об оставленных на лесной поляне спутниках и кивнул.

— Тогда просто молчи. Иначе из‑за твоей глупости погибнем все четверо.

— Так что же делать?

— Нужно пробраться к вертушке и связаться по радио с людьми, — предложил Юрик. — Такой был план Б. Правда, я не знаю, что говорить. Если я начну им рассказывать про Улу Тойона, они просто решат, что я напился водки, и мне нечего делать. Если я позову на помощь — будет совсем много ненужных жертв: спасатели, охотники. Улу Тойон будет только рад. Много людей погибнет. Если скажу, чтобы не ходили сюда — они все равно придут: за пропавшей экспедицией, за рыбаками, за вертолетом. Я не знаю, что говорить. Для таких слов нужен кто‑то авторитетный, а не бомж вроде нас с тобой.

Юрик горько усмехнулся и добавил к сказанному:

— Савельев бы подошел.

Рогозин задумался и тоже не смог представить себе, что бы он мог сказать людям с Большой земли.

— Вертушку искать станут, когда она не вернется?

— Да, наверное. Дня через три.

— Почему через три?

— Потому что сегодня пятница. Они прилетели за рыбаками и если сами останутся здесь на два дня — никто ничего не заподозрит. Так часто делают.

До Рогозина, привыкшего, что по транспорту часто можно сверять часы, такое положение вещей было в диковинку, но чем возразить он не знал.

— И что будет, когда найдут?

— Конец света, Витька, как я тебе обещал, — в голосе Юрика на мгновение мелькнула какая‑то обреченность. — Но никто ничего не найдет. Так в этих местах тоже бывает.

— Ты обещал конец еще позавчера, а мы — ничего, все еще живы.

Юрик оглянулся на противоположный берег, пожал плечами и ответил:

— Я не знаю, что еще нужно Савельеву и Улу, чтобы начать. Что‑то нужно, чего‑то очень не хватает, поэтому они все еще здесь, а не в городах.

Рогозин крепче вцепился в карамультук и выпалил:

— Вот именно поэтому нам нужно на тот берег! Мы ничего о них не знаем. Чем они заняты? Чего хотят? Почему топчутся на месте? Мы же разведчики.