Страница 4 из 59
— Заткнись! — донеслось от мотора борисовское распоряжение.
— Испугался? — участливо осведомился якут. — Ты не бойся…
— А я и не боюсь, — дернул плечами Рогозин.
— Зря, — загадочно подмигнул Юрик. — Съедят абаасы твой кут, что станешь делать?
— Что съедят?
— Душу, паря, душу.
— Не слушай этого дурака, — посоветовал Моня. — Абаасы в первую очередь прибирают старых якутских пьяниц. А человек под покровительством чужого сильного духа для них недоступен. Ты крещеный?
Рогозину совершенно не нравился разговор. Еще со времен босоногого детства он не любил страшные истории о потусторонних существах. Никогда не смотрел «Омэн» или «Изгоняющего дьявола» и прочую киножуть про зомбаков, чертей и остальную нежить. Хорошие простые комедии он предпочитал любому триллеру.
— Сам ты дурак, — сварливо заявил якут, опередив ответ Виктора. — Вот это видел?
Он показал ему кулак с выпрямленным средним пальцем, но Моня обратил внимание не на откровенное оскорбление, а на тряпку, обмотанную вокруг запястья — ту самую, что пару минут назад Юрик предъявил Рогозину как наилучшую защиту от потусторонних сил.
— Ух ты! Матрена дочкину юбку не пожалела?! Чем же ты ее, старый пьяница, умаслил?
— Не твое дело, паря, — осклабился якут, показав под жидкими усами пожелтевшие от табака зубы, комплект которых был явно не полон. — Тебя как зовут? — обратился он к Виктору.
— Рогозин. Виктор. Даниилович, — отрывисто ответил Рогозин из‑за того, что лодка в очередной раз подпрыгнула на кильватерной волне. Он уже знакомился с Юриком, но тот, кажется, забыл его имя.
— Крещеный?
— Да, в детстве. Но в Бога не верю. Нет его.
— Может и выживешь, — недобро прищурился якут. — Но я в это тоже не очень верю. Не поддерживают духи того, кто в них не верит. Только пакостят. Бойся одноглазых и одноруких чучун. Это слуги Улу Тойона — повелителя нижнего мира! Великого Господина — так его еще называют! Так‑то паря. Ты куришь?
— Нет.
— Давай сигареты мне, а я тебе за это вот такой кусочек дам, — якут принялся разматывать с запястья тряпку. — Он, паря, правда, не на тебя заговорен, но как‑нибудь поможет, наверное.
— Юра! — донеслось с кормы. — Ты мне зачем новобранца запугиваешь?
— Нет, Олег, не запугиваю. Просвещаю! — оправдался якут, одновременно протягивая Рогозину маленький обрывок материи. — Здесь живет сильный иччи — повелитель вещи. Матрена приказала ему помогать мне. Он нас с тобой защитит. Чего вылупился, паря? Сигареты давай!
Рогозин полез в рюкзак. Курить он все равно не собирался.
— Слышь, ты, просветитель, я тебе вот что скажу — если парень откажется ночью смену стоять, то стоять будешь ты. Понял? — громко посулил Борисов.
— Да, — крикнул в ответ Юрик, принял из рук Виктора две пачки и отвернулся на минуту — спрятать их в свою котомку, расшитую кожаными кистями и увешанную металлическими бляхами со странным орнаментом. — Я прочитаю алгыс, попрошу иччи быть с нами обоими. Только ты далеко от меня не отходи, а то иччи не сможет тебя защитить.
Рогозин смотрел на то, как набегающий поток воздуха теребит черные с изрядной сединой волосы якута, как уносится дым от очередной сигареты в зубах коллеги, как поблескивают железяки на сидоре. Нашитые, казалось, без системы, бляхи размером со спичечные коробки не соприкасались друг с другом и звякнуть могли только если кто‑то намеренно стал бы ими стучать друг о друга. На каждой из них присутствовал непривычный узор: словно изгибающиеся в танце червяки плели бесконечный хоровод вокруг шести- или восьмиконечных хризантем. Ничего подобного Рогозину видеть еще не приходилось — чеканка была очень самобытной.
— Ты меня, паря, слушай, а не этих, — приглушенно проговорил Юрик. — Им‑то откуда знать, что происходит в этих местах? А мои предки здесь с сотворения мира живут, все видели, все знают, все объяснят. Ну почти с сотворения…
— Точно, как юкагиров вырезали под ноль — так якутское основание мира и наступило, — заржал Моня, прислушивающийся к разговору. — Это предки, Юрец. Ты‑то здесь при чем, старый? Ты же в Саратове родился и жил на Урале. Сколько ты здесь? Года четыре? Пять? Краевед, еханый бабай!
— Предки с нами говорят здесь, — свирепо посмотрел на Моню якут. — Айыы не дадут сгинуть в своих краях доброму якуту. Не лезь ко мне, Моня! Нажалуюсь на тебя Матрене — никогда больше отцом быть не сможешь!
Иммануил перекрестился и запричитал:
— Свят — свят — свят! Огради меня от козней лукавого! Направь руку и защити чресла!
Рогозину на мгновение показалось, что он попал на какую‑то выездную сессию дурдома, населенного сектантами и мракобесами, когда Моня захохотал полубезумно:
— Как она меня проклянет, если ты только что, старый дурак, всем нам пообещал скорую погибель?!
— Да! — упорствовал Юрик. — Сначала ты сдохнешь!
— А потом висяк настигнет, ага? — веселился Моня. — Зомби — осеменитель, да? Тебе в Москву нужно, к Петросяну, там всяких дураков на работу берут. Чем не дурнее — тем гоже.
— Не слушай его, — порекомендовал якут, демонстративно отворачиваясь от приятеля. — У него мозги водкой сожжены. Меня слушай, я помогу тебе выжить.
Все надолго замолчали, только видно было, как плечи Мони тряслись, содрогаемые беззвучными приступами смеха.
— Почему место плохое? — спросил Виктор через полчаса, когда якут потянул в рот новую сигарету.
— Я расскажу! — обрадовался Юрик. — Слушай, паря. Старые люди говорят, что в тех краях в далекие времена шла большая война. Такая сильная, что звезды горели и огонь этот жег землю, превращая камень в стекло, убивая даже иччи. Никто из живых, кроме сильных шаманов, не мог там появиться, потому что сгорал в огне войны. Только существа из мира духов — иччи, абаасы, айыы могли там показаться и помочь воюющим. Даже водяным — сюллюкюн вход туда был закрыт. Потому что не осталось ничего мокрого, все было сожжено и расплавлено! Война давно закончилась, тысячи лет прошли. Но земля там все еще горячая и не живет никто — ни зверь, ни птица, ни змея. И места там гиблые, охотники пропадают бесследно, пастухи исчезают, геологи не возвращаются! Говорят, Железно…
Закончить Юрик не успел, потому что на очередном повороте с него сорвало панаму — афганку.
Виктор почему‑то сразу подумал о радиации и забеспокоился. Только облучения ему и не хватало для полного комплекта несчастий! Он оглянулся на Борисова, но тот безмятежно смотрел вдаль, сжимая руль.
Однако была в истории Юрика какая‑то недосказанность, неясность, нестыковка. Рогозин постарался припомнить все сказанные слова и сразу ее обнаружил!
— Юр, а воевал‑то кто с кем?
— Какой красивый! — покачал головой якут. — Смотри, хозяин на берег вышел, лапой машет! Очень здравствуй, хозяин!
Виктор проследил за вытянутой рукой и поежился. Метрах в ста от них на берегу стоял огромный тощий медведь, задумчиво провожающий лодки плотоядным взглядом. Вернее, конечно, никакого взгляда из‑за дальности Рогозин не заметил, но почему‑то был убежден, что взгляд медведя должен быть плотоядным.
— А воевали, паря, Джоёсегей Тойон и Улу Тойон. Улу Тойон со своими абаасы рвался в наш мир, а Юрюнг Тойон послал своего брата и Сюгэ Тойона помешать злому Улу в его планах. У них получилось, Улу Тойон был загнан обратно в нижний мир, вместе с ним отправились демоны — шаманы Хара, Аан Аргыл и Кюн Кянгис. Там стоит жертвенник злому Улу Тойону, оттуда он приходит в наш мир и крадет людей, утаскивает в свою подземную темницу и жестоко пытает несчастных, вытягивает мозги через ноздри, перепутывает кишки, чтобы человек мучился, обливает лицо жертвы желудочным соком, а потом съедает истерзанное черными когтями сердце! Но и тогда несчастному не приходит облегчения! Потому что своей злой волей Улу Тойон не дает бедняге умереть, он выпускает его ночами к стойбищам, где говорит голосом своей жертвы через его рот, зазывает родственников и утаскивает их тоже! Чтобы снова жестоко пытать, мучить и сожрать!