Страница 20 из 55
Следует заметить, что все сказанное Колчаком вполне могло быть правдой. Приди кому-то наверху в голову подобная идея – примерно так и сложилась бы реальность. Впрочем, психология бывалого офицера такова, что он способен вникнуть в самые дикие объяснения – служба знакомит с тем, чего и вообразить нельзя.
Подполковник вник до установленного службой предела:
– Везите требование, подписанное в Артуправлении округа. Отпущу хоть вагон – мне полтора боекомплекта не жалко.
Колчак выстелил голос бархатом. Управление требует оплаты, флот жмется по бедности, флагарт закусил удила и скатил на армию телегу через Минобороны – заклинило, короче, взаимопонимание между армией и флотом: так вот, нельзя ли напрямую? И он выразительно потер большой палец об указательный, как будто склеивал жест «o’кей».
Напрямую было нельзя категорически и даже якобы вообще нереально. Дистанция между утопией и реальностью измеряется в поллитрах, что делает ее сокращение делом техники. Преодолев указанную единицу пространства-времени, подполковник дружески навалился на стол:
– Слушайте, обратитесь прямо в полк! – Он был лучезарен, как помидор, и приветлив, как малиновка. – Им списать один б/к – плюнуть раз, спишут после первых же боевых полигонных стрельб, а они там регулярно. И тогда по документам этих выстрелов в природе числиться не будет, и взятки гладки хоть со складов, хоть с полка. А насчет этого, – потер пальцы и щелкнул по кадыку, – решите прямо с командиром полка.
Он продиктовал фамилию и телефон.
– Нет, от меня звонить не надо. Да поезжайте прямо так.
Выехав за шлагбаум и дав газ, Колчак произнес так, как это мог бы сказать оплеванный праведник или по крайней мере сторонний наблюдатель:
– Поразительно. Ведь продадут все! Как служить?.. Да будь у нас миллион, Шура, – он бы сам взорвал свой склад. Ну мерзавцы…
– Рыба гниет с головы, товарищ капитан первого ранга.
– Ты на кого намекаешь?
– Никак нет! Я имел в виду президента.
– Он тебя тоже имел в виду.
В полку было спокойно: никто не красил траву зеленой краской и не драил плац зубными щетками. Со стороны пищеблока несло помоями. По дорожке меж казарм перемещались в шеренгу по два шесть воинов, а седьмой сбоку вскрикивал с подвизгом усталого частушечника:
– И-р-рэз! И-р-рэз! и р-рэз, два, три-и!..
Полковник сидел за столом и читал газету «Спид-Инфо».
– Уполномочен передать вам приглашение офицеров крейсера «Аврора» на дружеский ужин, – прямо от дверей шлепнул ему компостер на мозги Колчак.
Полковничьи мозги заставили хозяина улыбнуться растерянно и польщенно. Сами же соображали, что, перефразируя старую мудрость, бесплатный паек бывает только на гауптвахте.
Не уточняя раньше времени количество имеющих быть на ужине офицеров, Колчак выволок его в зеленогорский ресторан «Олень» – всего сорок минут езды.
Он прибег к старорежимному меню: коньяк и шашлык. Это должно было настроить собеседника на ностальгический лад, когда подобный стол ассоциировался для лейтенантов с верхом кутежа и роскошной жизни, а сам «Олень» считался шикарным и фешенебельным местом. Недостаток присутствующих офицеров компенсировался избытком бутылок и еды, что как-то утешило полковника.
После третьей он взглянул вопросительно.
– Нужны два б/к для ста пятидесяти двух миллиметров, – сказал Колчак и повторил версию, обкатанную на начальнике складов.
– Дружеский ужин, – сказал полковник. – Сукин сын.
– Э, – сказал Колчак. – За наши прямые попадания!
Стапятидесятидвухмиллиметровые гаубичные снаряды не входят в число дефицитных военных товаров нашего времени. Ценится стрелковое оружие и патроны к нему, гранатометы и ранцевые зенитные ракеты. Из артиллерийских боеприпасов спросом пользуются лишь стадвадцатимиллиметровые унитары для танковых пушек и отчасти – статридцатимиллиметровые выстрелы для дивизионных Д-30.
Взвесив это, полковник стал набивать цену.
– Ты представляешь, что ты просишь?
Колчак легко изложил, как вписываются выстрелы в запись стрельб.
– Умный, – хмыкнул полковник. – А как я буду подотчетные гильзы сдавать?
– А гильзы, – удивился Колчак, – склад покажет использованными до некондиции и вместо отсылки на переснаряжение выбракует на цветмет. Дело бумажное.
– Тебе бы огневым снабжением округа заведовать… А тара?
– Сломалась! Акт о сожжении.
– За ствольную артиллерию! Что не закусываешь?
Начали торговаться.
– Цены сейчас безумные, – округлил глаза полковник. – Сам знаешь – рынок! Даже в прежние времена выстрел стоил семьдесят рублей – как хромовые сапоги. Все так и знали: «Огонь!» – и полетели сапожки… со свистом… в цель! – он стукнул по столу и ловко подхватил прыгнувшую рюмку.
– Один боекомплект! – сбавил Колчак, прикидывая, что семидесяти пяти снарядов вполне хватит, чтобы «Аврора» ощущалась вооруженным кораблем. Честно говоря, трудно себе представить, что могут наделать в мирном городе семьдесят пять шестидюймовых снарядов, каждый из которых весит полцентнера и под корпусом сталистого чугуна нафарширован толом. «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна, а та сторона – вообще конец».
– Давай считать спокойно.
– Давай.
– Сколько сегодня реально стоит выстрел – не знает никто, от вахтера номерного завода до министра обороны. У американцев снаряд стапятидесятипятимиллиметровой гаубицы-пушки стоит четыреста девяносто долларов.
– По этой цене можешь их продать на линкор «Нью-Джерси», когда к тебе приедет старпом с него.
– Да?
– Да. Так прямо можешь на меня и сослаться: капитан первого ранга Колчин велел продать вам по четыреста девяносто долларов.
– Остряк, – сказал полковник. – Давай считать!
– Давай!
– Выстрел стоил семьдесят рублей. Тот рубль равен сегодня двум долларам. Хоть бензин, хоть пиджак, хоть водка, хоть как считай.
– Это до кризиса было.
– Кризиса? Какого?
– Последнего.
– Последнего еще не было, мой непотопляемый друг. Все последние у нас впереди. Кризисы постоянны, а стрелять надо всегда – в том смысле, что цены растут после кризисов еще выше. Итого. Сто сорок баксов выстрел. Умножим на семьдесят пять. Официант!!! Спишь?! Калькулятор!
– Семьсот пятьдесят… семь тысяч пятьсот… Что?! Не может быть… семью четыре – двадцать восемь…
– Десять тысяч пятьсот долларов.
– Ты охренел, – сказал Колчак.
– И заметь – сюда входит риск и нарушение присяги. Плюс статья и так далее. Ты понимаешь, чем я рискую?
– Ха! Смотрите на него – он рискует! Люди танки и ракеты продают, а ты из-за вшивого б… б… бэка готов с брата по несчастью последнюю м-м-мошонку содрать. – Колчак чувствовал утомление после третьей за тяжелый рабочий день бутылки. Надо было держаться на остатке сил, предел которых был близок: он пожалел себя. – Какие десять тысяч? – укорил он. – Что ты ноли накатываешь, как в бильярде. Я не бандит и не лицо кавказской национальности. Ты, может, недослышал? «Аврора» – это не банк и не акционерное общество, а всего лишь крейсер. Его сейчас весь-то за десять тысяч никому не втюхаешь.
– А сколько же ты хочешь?
– Десять баксов выстрел – итого семьсот пятьдесят.
– Счет! – возвестил полковник голосом, каким оглохший от грохота комбат командует: «Стой! Записать – цель задымлена!» и наполнив этой командой весь зал вплоть до кухни, где их официант компоновал гарниры из недоеденных блюд.
Счет составил девятьсот двадцать рублей, что на тот день равнялось сорока долларам.
– И ты хочешь, чтобы вот за эту выпивку и закуску я отгрузил тебе, значит, четыре выстрела, которыми можно в хлам разнести все ваше говенное Адмиралтейство? – изумился артиллерист. При этом он не мешал Колчаку расплачиваться.
– Повторить! – приказал Колчак официанту. – Мушкой лети!
– З-зачем? – сурово спросил артиллерист.
– Двадцать, – ответил Колчак. – Это предел. Это полторы штуки баксов! Ты в месяц сколько получаешь?