Страница 45 из 58
Если же это условие не соблюдается…
Исповедь юного «героя»
Он постучал. Но сам не услышал своего стука. В ушах снова нарастал шум идущего поезда. Ближе… ближе… Он качался из стороны в сторону и, боясь упасть, хватался за стенки купе… Но их не было вокруг, как не было ни купе, ни вагона. А когда ему открыли дверь и сестра подхватила его, падающего, сознание прояснилось: он в Москве, в больнице.
Нянечка уже бежала за профессором, дежурный врач спешил к прибывшему больному. А он улыбался, слыша над собой сердитый голос: «Ну, конечно же, самостоятельно голодал! Голодал без врачебного надзора и помощи. Вы только посмотрите, до чего довел себя этот человек».
Человеку было 20 лет. Звали его Володей. Он действительно голодал. И действительно выглядел больным дистрофией. Худой, цвет лица землистый, лихорадочный взгляд, словно опаленные, пересохшие губы, несвязные слова.
Володю приняли в клинику, назначили на восстановление. Началось клиническое обследование и лечение. Но прежде всего с Володей следовало серьезно поговорить. Теперь он уже может сидеть, ходить, есть. В ушах прекратился шум, в глазах мелькание. Но он страдает и будет долго страдать болями в желудке. И, конечно, недобро вспоминать свою попытку самостоятельно лечиться голодом.
Лечиться? От чего? Чем болел этот сибиряк? Как додумался начать такую трудную терапию? Как проводил ее? Эти вопросы интересовали врача.
Свой рассказ Володя называет исповедью.
«Я родился и вырос в сибирском селе. Сибирь — край противоположностей. Крупные, шумные города, новостройки, перекрытые реки, каналы, заводы-гиганты, университеты, гордость советской науки — Сибирский филиал Академии паук. И наряду с этим — тайга, медвежьи уголки, таежные деревеньки.
В такой деревне я и родился. Здесь всё надежно, привычно, спокойно. Дрова растут за околицей, под окошком огород, в избе тепло, в лесу обилие ягод, грибов, мелкого зверья. Сними со стены отцовское охотничье ружье — и сыт. Рядом добрая мать со своей неуемной заботой о сыне, с умением всё сделать своими руками — накормить, одеть, согреть…
Но школа, комсомол звали к другой судьбе: учиться, работать, дерзать. Радио вещало о людях-героях. Что следовало выбрать мне в 17 лет? Конечно, путь героя.
Окончив десятилетку, я поехал в Омск. Выдержал экзамен в университет, на физический факультет. Начались занятия, было интересно. Простые пареньки и девушки учились вместе со мной. Но… это ведь не было геройством. А мне хотелось удивлять. Ведь кто-то изобрел межпланетные корабли, кто-то летал в космос, кто-то делал открытия в физике, химии! Эти люди живут большой прекрасной жизнью. Надо торопиться, надо вырваться из обыденщины! Но как? Книги подскажут.
Я стал много читать. За книгами запустил занятия. Появились „хвосты“. Я попал на страницу студенческой газеты. Это обидело и раздражило меня. Но чтением продолжал увлекаться. Особенно мне нравился Бальзак. Я узнал, что Бальзак выработал у себя привычку спать не больше четырех часов, и решил действовать так же. Но когда я почти добился бальзаковского рекорда — заболел. Вместо того чтобы держать переводные экзамены, попал в омскую больницу.
После болезни я вернулся домой. Мать жалела меня и не настаивала на занятиях. Осенью я всё же кое-как перевелся на второй курс. Нужно было сдать все зачеты и экзамены за первое полугодие. Черный кофе, крепкий чай, курение… Ел мало. А „хвосты“ всё росли. Поняв, что мне не выбраться из академической задолженности, бросил учиться.
Что же было делать? Я решил уехать из дому. Поступил на одну из студенческих строек, много работал.
Приехал домой, привез деньги матери, рассказал, что не учусь и не знаю, что с собой делать. Мать посоветовала попутешествовать. Этот совет мне понравился. Один из товарищей по стройке соблазнил меня поехать с ним в Анапу. Раньше я никогда не видел юга, моря. Впечатлений было много. Встречи, знакомства. Но все окружающие почему-то считали меня слабым, нервным, надо мной посмеивались. Это было обидно! Какой же я слабый? Я мог всё преодолеть! Меня, наоборот, удивляла слабость других: не пообедают в обычный час — жалуются на головную боль, чуть не плачут. Мне захотелось доказать, что сила мужчины — в выдержке. В киоске попался журнал со статьей „Голодайте на здоровье“. Мой приятель сказал, что он никогда бы не пошел на это. Я же вдруг ощутил в себе силу и, расплачиваясь за обед, объявил, что ем в последний раз, что буду голодать 40 дней.
Я начал голодать. В привычный час ужина захотелось есть, но автобус уже мчал меня по горной дороге. Впечатления отвлекли меня от мысли о еде, но скоро голод снова стал „царапать“ желудок. Деньги лежали в кармане, а я проходил мимо ресторанов, столовых, гастрономов, базаров. Было досадно только, что никто не удивляется моей выносливости.
В Сочи я познакомился с человеком старше меня, тоже путешествующим по Кавказу. Он очень удивился, узнав, что я ничего не ем. Он был добр и щедр, думал, что у меня нет денег, захотел меня накормить. Я пошел с ним в ресторан, заказал обед за свой счет, угостил его, а сам ни к чему не притронулся. Удивление моего знакомого перешло в какое-то преклонение передо мной. Я ликовал, проверив себя таким образом.
Теперь я вспоминаю, как во сне, лакированное небо, зеленое море, лиловые горы, кавказские рестораны… Меня всюду преследовал запах пищи, который я вдыхал ради моего нового друга и ради проверки своей выдержки. Меня мутило от этого запаха. Вот уже 20 дней у меня ничего не было во рту!
Мы сели на поезд и поехали в Ленинград. Меня качало, как в люльке, перед глазами всё мелькало, даже когда я закрывал глаза. Пассажиры разворачивали на столиках кульки, ели курицу, бутерброды, меня радушно угощали. Я упорно отказывался. Женщины жалели меня. Мужчины глумились. Я терпел.
Ленинград встретил меня сильными ветрами. Я бегал по улицам, не решался сесть в транспорт, боялся тошноты, поднимающейся во мне. Появились боли в животе, меня крючило, я прятался в подворотни, стараясь пересилить боль. В таком состоянии я попал в Эрмитаж. В залах Фландрии и Голландии я останавливался перед огромными картинами: натюрморты — пиршества красок, розовые окорока, изумрудные груды зелени, румяные фрукты, пурпур разлитого вина… Я сбежал из Эрмитажа.
Был озноб, заболели горло, грудь. Мой попутчик, с которым мы остановились вместе, очень встревожился, принес пачку таблеток какого-то лекарства. Я начал глотать их — одну, две… пять… Ужасные, нестерпимые боли в животе навалились на меня! Тут я впервые испугался. Но не своего состояния, а того, что чужие люди отправят меня в больницу в Ленинграде и я не сумею доказать, что провожу эксперимент. Меня могли понять только у Николаева, и я уехал в Москву.
Свой чемодан бросил где-то на вокзале, у меня уже не было сил нести его. И всё же я добрался до вашей клиники. Я стремился сюда, так как знал, что только здесь поймут и спасут меня».
Здесь, конечно, поняли и спасли.
Рассказ Володи должен послужить уроком другим, таким же, как он, фантазерам, неустойчивым, нетерпеливым, скорым на решения, будем прямо говорить, людям недостаточно культурным и осведомленным в вопросах элементарной медицины.
Ошибка Юрия М
Случай с Володей не единичный. Недавно в нашей клинике среди ночи раздался телефонный звонок. Тревожный женский голос сказал: «Помогите, помогите, с Юрием очень плохо! Я совсем растерялась. Что мне делать?»
«С каким Юрием? — спросил дежурный врач. — Вы ошиблись номером. Если у вас кто-то заболел, звоните в „неотложную“.
Потом кто-то другой взял трубку. „Простите, — сказал мужской голос. — Юрий (он назвал незнакомую фамилию) голодал 36 дней. Ему очень плохо. Он ведет себя, как безумный, говорит несуразицу, наверное, бредит. Больной в таком возбуждении, что нам пришлось его связать. Жена его в совершенной панике. Я здесь посторонний. Помогите им, так жалко их, только недавно поженились“…