Страница 10 из 15
— Двери стеклянные, по бокам витрина, свет... Короче — увидят. Побежим, так сдуру могут и пальнуть.
— Ну, тогда давай дадим им на лапу. Какие проблемы?
— А если не возьмут?
— Да ну, на фиг! Менты — и не возьмут?!
— Да не в том дело, что не возьмут совсем, — могут просто прикопаться, чтобы подороже содрать. Начнут крутить, документы потребуют...
— Ну и какие проблемы? Покажешь им студенческий, скажешь, кто ты — они тут же и обхезаются от страха... "
— Совсем идиот?! Сразу же бате доложат! А за такие фокусы он меня собственноручно пристрелит, даже не станет ждать, как отреагирует ее пахан...
— Ну, короче, в любом случае остается одно: очень быстро бежать.
— В смысле?
— Подведем ее вдоль стены к самому крыльцу. Сбоку, прижмемся к стене, не видно будет. На первую ступеньку поставим — и ходу.
— Да она самостоятельно и двух шагов не сделает, — покачал головой Петя. — Как поставишь, так и обрубится!
— Надо ее мобилизовать.
— Куда?!
— Не куда, а на сколько. На минуту хотя бы. Ну, чтобы смогла до дверей дотопать.
— Пффф! И как ты ее мобилизуешь?
— Ну, не знаю... наверное, напугать надо.
— Да ей сейчас все по барабану, хоть убивай!
— Маму боится?
— Не знаю. По-моему, она вообще ничего не боится. Упертая и наглая, как танк.
— Насчет мамы... Гхм... Думаю, все же стоит попробовать. Чтоб взяла себя в руки. У нее же железная самодисциплина. Одно слово — «синий чулок».
— Ну, давай...
Петя без особой надежды встряхнул Оксану и вполголоса рявкнул ей в ухо:
— Мама, Окси! Ма-ма! Ну?
— Мам-мма... — Оксана, медленно подняв голову, с трудом разлепила веки. — Где?
— Мама смотрит! — обрадованно заспешил Петя. — Мама! Смотрит!
— Гы-де?
— А ты пьяная! А она смотрит!
— Я пффьяная?!
— Да, да! Хуже того, ты под кайфом! Она сейчас подойдет и увидит!
— Даффай уй-тем, — вполне отчетливо выразила желание Оксана, самостоятельно делая два неверных шага вперед. — Даффай... уй... демм...
— О! — обрадовались приятели. — Работает! Поехали...
Подтащили свой драгоценный груз вдоль стены здания к самому крыльцу (пока перемещались, груз успел обрубиться до полной отключки), кое-как привели в чувство, утвердили на нижней ступеньке и принялись наперебой дуть в уши про маму, которая смотрит.
— Надо дойти до двери, открыть и зайти внутрь, — горячо шептал Петя. — И все! Тогда мама тебя не увидит!
— Нне уффидит...
— Да, да, не увидит! Только иди ровно, не спотыкайся. А то поймет, что ты под кайфом. Ты мо-, жешь идти ровно?
— Пффф... Я могу... Ровно...
— Ну вот и молодец. Дойдешь до двери, откроешь, войдешь внутрь — и все! Мама не увидит!
— Да... Все, пошшла...
Оксана сделала два неверных шага, титаническим усилием воли выровняла чугунно-тяжелую голову, норовившую свалиться на грудь, и тихо потопала по ступенькам к дверям.
Ближе... Ближе... Вот они, двери! Ручка... На себя... Уфф, ну и тяжелые же, блин... Оп! Все, мы на месте...
— Есть!!! — Петя от радости так треснул приятеля промеж лопаток, что у того перехватило дыхание. — А теперь — ходу!
И две длинные тени шарахнулись от крыльца в темноту...
Оксана шагнула в вестибюль, с облегчением прошептала:
— Все. Не видно...
И несколько секунд стояла, покачиваясь и тупо глядя на огромный плакат прямо напротив, на стене:
«РЕМОНТ. ВХОД СО СТОРОНЫ АМБУЛАТОРНОГО ПРОЕЗДА».
Краска на стене была ободрана, рядком стояли заляпанные белилами козлы, какие-то ведра, бачки... Справа от плаката располагались двустворчатые стеклянные двери, загороженные козлами и занавешенные с другой стороны больничными простынями...
— Не видно...
Оксана, опершись спиной о стену, сползла на пол. Счастливо улыбнувшись, свернулась калачиком и с огромным облегчением сомкнула веки.
Как хорошо... Тихо... Никто не бьет по щекам и не орет тебе в ухо... Здравствуй, бархатная тьма, возьми меня — я твоя...
Да, ребята, вот такая получилась фигня.
Столица устраивалась отдыхать после бурного празднования дня весны, многие респектабельные граждане уже видели третий сон, кто-то на прощание целовал возлюбленную, кто-то лихорадочно искал недостающий утренний букет...
А в небеленом вестибюле сто двадцать четвертой городской больницы умирала дочь одного из самых могущественных людей Российской империи. Умница-красавица, непьющая и некурящая, светлая и чистая...
Умирала, как последняя подзаборная шлюха, от вульгарного героинового передоза.
А-у, империя, ты где? Жуткая темень вокруг, и как-то странно воняет...