Страница 60 из 75
Этот очередной успех был настолько велик, что, по настоятельным просьбам публики, Федерико возобновил свою старую пьесу — эротическую кукольную комедию «Балаганчик дона Кристобаля»; он отдает ее Лоле Мембривес, и эта пьеса становится ее триумфом. Приходится признать, впрочем, что реплики, отпускаемые в ней, были слишком «солеными»: постоянно упоминаются «сиськи» и «попы», а «маленькая пи-пи» то поет, то плачет… Ну что же, заключал автор в эпилоге пьесы, всё это в устах марионетки вполне невинно! Была переработана и пьеса о Перлимплине: например, в уста своего персонажа автор вложил всякие прибаутки, высмеивающие некоторых деятелей местной прессы, — они обычно вызывали в зале взрывы громкого смеха: «Критик из “Diario” храпит немилосердно», или «Критик из “Diario Espanol”», храпит на всём представлении», или «в середине представления его трость падает на пол с громким стуком — пим, пам, пом!» — и казалось, что театр сейчас рухнет от хохота… Что ни говори, Лорка умел раззадорить публику.
К тому же за всё это он получает огромные для него суммы, которые пересылает отцу в Гренаду почтовыми переводами из Монтевидео. Наконец-то он — состоявшийся человек, известный литератор и благопристойный гражданин. И тут случился парадокс: «родная» дружеская богема заклеймила этого недавнего голоштанника, назвав «деловым человеком»…
Наконец, после многих отсрочек, Лорка принял решение возвратиться в Испанию: 27 марта 1934 года состоялся прощальный вечер, с обильными возлияниями, на котором его провожали «сотни друзей» — Федерико увозил с собой илистый запах вод Рио-де-ла-Плата, напоминавший запах андалузского «bukaro». Вот он на палубе «Biancamano» — и утром 11 апреля уже прибыл в Барселону. Вечером того же дня он сел в поезд, идущий в Мадрид, и на следующий день был дома! Невероятное приключение в Латинской Америке осталось позади.
Впрочем, его успех в Аргентине продолжался и без него — вплоть до возвращения Лолы Мембривес в Испанию осенью: она успела дать 200 представлений «Дамы-дурочки», 150 — «Кровавой свадьбы», 70 — «Чудесной башмачницы» и 20 — «Марианы Пинеды». В том 1934 году Лорка, без сомнения, был самым играемым автором и постановщиком во всем испаноязычном мире.
ФЕДЕРИКО-КАЛЕЙДОСКОП
Творчество — это не шутка и не игра. Тот, кто хочет творить, пускается в опасную авантюру, взваливает на себя тяжкое бремя ответственности за судьбу своих творений.
Так кто же он, прежде всего, — поэт или драматург? Такой вопрос часто задают, пытаясь определить главную ипостась таланта Лорки. И здесь его родной язык, испанский, с его многозначностью, как нельзя лучше отражает его суть: Лорка — именно «poeta», в классическом и полном значении этого слова — поэт, автор-драматург и руководитель труппы. Протей[19] в слове и на сцене, он — этот вдохновенный артист — в непрерывном перевоплощении. Он в постоянной лихорадке творчества, он составляет собственный калейдоскоп — подобный тому, с которым он так любил забавляться в детстве: извлекает его элементы из себя самого и не перестает потряхивать им всю свою короткую жизнь — так фокусник делает пасс, хлопает в ладоши, и вот уже на ладони у него — голубка, целующая клювиком его в губы. Поток образов, часто повторяющихся, хлещет ему в глаза — этот всматривающийся глаз поэта мы помним в начальном кадре «Андалузского пса»; этот поток льется кровавыми слезами по щекам его фигур-образов — и словно некий маг направляет его в русла двух основных тем, на которых построены две пьесы, столь дорогие сердцу их автора и которые он сам считает «неиграемыми»: «Когда пройдет пять лет» и «Публика». Эту последнюю пьесу Федерико просил уничтожить после его смерти. Зачем хранить пьесу, которая имеет смысл только для него одного? Которая есть катарсис и экзорцизм только для его смятенной души? И зачем провоцировать общественное порицание, когда всё уже будет кончено?
Этими двумя темами могли быть (когда речь идет о Лорке, то можно лишь высказывать предположения) ход времени («Когда пройдет пять лет») и проход персонажей-масок («Публика»). Две темы накладываются одна на другую и переплетаются — излюбленный прием Федерико и его друзей-сюрреалистов, в первую очередь — Сальвадора Дали (как на тех рисунках, где накладываются одно на другое лица Федерико и Сальвадора). Впрочем, и гонгоровский прием «смешения» был возведен Лоркой в ранг эстетического принципа: он извлек из реки забвения «Уединения» великого поэта Гренады и взял его себе за поэтический образец — в результате получился потрясающий симбиоз барокко и сюрреализма, при этом Лорка испытывал явную тягу и к символизму. Попробуем заглянуть в эту шляпу фокусника, в которой перемешаны козырные карты, гадания «таро», игральные кости…
Персонажи Лорки, как мы это уже видели, часто представляют собой символы, прямо указывающие на некую их роль или функцию. Таковы Молодой Человек, Старик и Кот в пьесе «Когда пройдет пять лет». Это Черная Лошадь и Красный «Ню» в пьесе «Публика». Даже в более традиционных его пьесах каждый персонаж назван как абстрактный индивидуум: например, в «Донье Росите, девице» мы видим наряду с Кормилицей или Тетей Профессора Экономики; а в «Йерме» главная героиня и Жан существуют рядом с Самцом, Самкой и Первым Человеком. Лорка явно отдает предпочтение «видовым именам» — Слуга, Невеста, Клоун, Игрок в Рэгби, Женщина в Маске, Башмачница, Мэр и т. п. Все они напоминают маски, надетые на себя актерами. Кстати, здесь чувствуется и влияние Кальдерона, его пьесы «Жизнь — это сон», где сам Лорка исполнял роль аллегорического персонажа — Тени. Но эта тенденция к анонимности маски нигде не выражена так явно, как в его «Публике». В этой лорковской пьесе, вполне в духе Кальдерона и его «Великого мира театра» (и в одной, и в другой пьесе главной задачей была возможность передачи средствами театра целого пласта жизни), царит Автор (в классическом значении этого слова — как сочинитель, постановщик и директор труппы) — здесь он назван Постановщиком.
Нельзя исключить в ней (как и в другой «трудной» пьесе Лорки «Когда пройдет пять лет») влияния символистского театра, особенно Метерлинка, которому был интересен «человек вообще», а не отдельное конкретное его воплощение: еще до Лорки, в своей пьесе «Пришелец», он назвал своих персонажей Отец, Дядя, Дочь, Смерть и погрузил зрителя в туманную атмосферу неопределенности, страшно таинственную, переполненную символами, — в результате неискушенные испанские современники усмотрели в его творчестве что-то вроде умственной деградации и душевной болезни. То же самое произошло бы и с Лоркой, если бы он осмелился при жизни представить на суд публики эти свои «трудные» пьесы, но он поостерегся делать это и доверил свою «Публику» лишь своему другу Рафаэлю Мартинесу Надалю — передал в руки прямо на перроне вокзала, в спешке покидая Мадрид 13 июля 1936 года; при этом он просил надежно спрятать рукопись или даже сжечь ее после его смерти.
Да простится нам, если мы немного задержимся на этой «неиграемой» (по признанию самого автора) пьесе, наспех набросанной на бланках отеля «Юнион» в Гаване, в котором он останавливался в 1930 году. Он полагал, и совершенно справедливо, что публика (та же, которая освистала его «Колдовство бабочки») была не готова воспринимать такой театр. Лорка четко продемонстрировал это в заключительных репликах, когда сам Автор (в соответствии с традицией классического испанского театра) появляется на сцене, чтобы извиниться перед публикой за возможные недостатки своей постановки:
«Слуга (падая на колени): — Публика уже здесь.
Постановщик: (бессильно склоняясь на стол): — Пусть войдет!
Престидижитатор (сидя на лошади, насвистывает и, очень довольный, обмахивается веером.) Вся правая сторона декорации отодвигается и обнаруживает небо, покрытое длинными ярко освещенными тучами, откуда идет редкий “дождь ” жесткими перчатками.
19
Протеи — семейство земноводных. Здесь — синоним изменчивости. (Прим. пер.).