Голод. Дилогия

Старуха махнула рукой в сторону верхушки холма и прищурилась.

– Что там, новая? Ведь ты знаешь?

– Проклятая падь, которая пожирает мертвых, – ответила Айра. – А за ней Суйка. Тоже место не из приятных.

– Тогда они теперь дома, – снова закашлялась или засмеялась старуха и заковыляла к своей повозке.

– Ну? – повернулась к Хайте Айра. – И эти пятьдесят сайдов тоже были трусами?

– Пригни голову, дура! – зашипела в ответ хеннка. – Великий тан!

И опять Айра почувствовала леденящий холод, только исходил он уже не из-за спины, где и в самом деле раскинулась Проклятая падь, а со стороны дороги, по которой двигалась свита хеннского правителя. Все пространство – от серых стен притаившейся крепости и до дальнего леса – будто ожило, все – и воины, и маги Суррары, которых немало мелькало среди тяжело нагруженных подвод, и рабы, ворочающие тяжелые камни у собираемых пороков, и мастеровые, копающиеся в развалинах, – все это человеческое бескрайнее месиво разом развернулось в сторону повелителя, распорядителя их жизней, чтобы склонить перед ним голову. И даже Айра невольно сползла на камень, потому что оставаться несклоненной среди раболепной тьмы было равносильно самоубийству.

Лек ехал первым. Его лошадь не была богато украшена, и на нем самом не было никаких доспехов, кроме кирасы, но и в том, как он сидел на коне и как осматривал подчиненное ему войско, чувствовалась не только сила, не только уже впитавшееся в него право на властвование, но и смертный ужас, пропитавший тана и исходящий от него, как если бы тан был студеным Аилле, опустившимся с неба. Айра поймала взглядом знакомое лицо – и мгновенно ужаснулась, потому что похожий на Лека человек уже не был не только отцом ее сына, но даже и тем, кто желал ее смерти. Лек сам превратился в смерть, хотя и явно числил себя ее распорядителем.

За ним ехали Зеес, к удивлению Айры, Синг, украсивший дорогое платье множеством золотых блях, и уже знакомый Айре Зах. Следом понукали коней стражники, и среди них – Зия, Ноя, Чая, Зерта, Айдара!

– Не пялься! – зло зашипела Хайта в ухо. – Это не жены тана, а его ведьмы! Снесут голову – и имени не спросят!

– Не смотрю я, не смотрю, – примирительно прошептала Айра, когда свиту скрыла поднимаемая копытами лошадей пыль. – Но так и ты меня понять должна: когда я еще смогу увидеть самого тана? А он ведь так молод! Интересно, есть ли у него новая жена?

– Молчи, дура! – скривила губы Хайта. – Тебе какое дело, есть у него жена или нет у него жены?

– Ну мало ли… – с деланым интересом протянула Айра, на что получила оскорбительную усмешку:

– На рожу-то свою посмотри – я уж о мослах твоих не говорю, – на черную рожу посмотри! Да и смоешь краску – один демон, никто и близко к крючнице не подойдет!

– А ты сама-то навечно в крючницы записалась? – прищурилась Айра. – Вот сомнут хенны сайдов, сожгут их дома, порушат крепости, вырежут женщин и детей – что будешь делать? Что крючницы делают, когда нет войны?

– Побираются! – рявкнула Хайта, поднялась и пошла прочь.

– Значит, выживают все-таки, – кивнула сама себе Айра и вгляделась в раскинувшиеся перед ней развалины. В отдалении суетились рабы, собирая уцелевшие пороки и снимая с подвод все те же огромные валуны, которые должны были разрушить бастионы Омасса с еще большим успехом, чем укрепления Борки, но Айра видела иное. Она видела памятный ей светлый городок, теснящийся узкими улицами к омасскому замку, но тем не менее остающийся светлым, потому что, когда Аилле все-таки выбирался из-за Молочных пиков, он уже светил сверху и обливал Омасс лучами, почти не оставляя тенистых уголков. И жители Омасса были подобны своему городу, или их деланое спокойствие объяснялось привычкой к недоброму соседству за близкими увалами, о котором всякое мгновение помнил каждый, но о котором говорить было не принято. Теперь от города не осталось почти ничего. Да и крепость словно отсчитывала последние дни жизни. Над каждой из ее заостренных башен все еще развевался стяг, цвета которого Айра не могла разглядеть из-за бьющего в глаза Аилле, но и сами башни, и стены, и оголовки внутренних укреплений если и были пропитаны мужеством и ненавистью, то все эти чувства изрядно разбавлялись бессилием: омасская долина была заполнена войском, равного которому еще не видела Оветта.

– Ну? Что расселась? – окликнула Айру Хайта. – Старшая сказала, что здесь мы можем задержаться. В лесах осталось немало сайдов, они нападают на отряды хеннов на тракте, не дают устраивать ночевки. Кто-то говорит, что вплоть до следующего города укрылась не одна тысяча крепких воинов! По крайней мере, мы уже потеряли больше тысячи. Тан приказал оставаться основному войску здесь, пока лес не будет вычищен, так что отправляйся за хворостом, да не забредай в пелену, что на той стороне увалов! Несколько дураков уже исчезли в ней. Говорят, что под туманом огромный течень! Ведь слышала о такой мерзости?

Айра молча поднялась, подошла к повозке, привычно нащупала в мешковине рукояти мечей, вытянула кусок бечевы, взяла нож и двинулась вверх по склону. Крючницы сидели у крохотных костерков, как черные птицы смерти, лишенные пищи. На верхушке холма Айра остановилась. Кровавые следы спускались на обратную сторону и явно исчезали в туманной мгле, затянувшей ложбину пади. На ее противоположном конце торчали белые скалы, но там, где, по слухам, должны были выситься мифические утесы, мгла скрадывала все, и из этой мглы тянуло ледяным холодом.

Вечером пороки заработали – Айра сидела у костра и смотрела, как тяжелые камни взмывают в воздух и уносятся к крепости. Уже первые удары оставили отметины на серых стенах. Омассу явно было не суждено удерживать осаду хотя бы с месяц. Наверное, это понимали и защитники крепости, потому что уже в первую же ночь отряд отчаянных храбрецов попытался сделать вылазку и порубить разрушительные машины, но засевшие в развалинах лучники расстреляли сайдов в упор. Лек с помощью рисских колдунов, которые продолжали суетиться возле пороков, катапульт и баллист, явно решил уничтожить не только сайдов, но и их крепости.

Дня через четыре, когда и стена Омасса начала напоминать изгрызенную лепешку, Хайта неожиданно вновь пристала к помощнице:

– Как тебе это все?

– О чем ты? – как эхо отозвалась Айра.

– Ведь твоих соплеменников убивают! – выдохнула крючница.

– Да, – неожиданно для самой себя согласилась дочь Ярига. – Девчонкой я жила и в Скире. Промышляла на рынке, воровала. Я рано осталась без матери. Может быть, за этими стенами есть кто-то из моих знакомых.

– Старая так и сказала, – понимающе кивнула Хайта. – Тебе не за что любить хеннов! Берегись. У нас тут свои порядки. Когда мы двинемся к северу, она ударит тебя чеканом в затылок. И все.

– И все, – опять отозвалась Айра и посмотрела в лицо Хайты. – Почему предупреждаешь меня?

– Ты не разучилась плакать, – ответила хеннка. – У тебя белые щеки, потому что слезы текут из твоих глаз, не переставая, уже который день. Они смыли краску.

Когда уже заканчивалась неделя, начали приходить подводы с горшками. Безжизненный склон, на котором обосновались крючницы, риссов не привлек, но в двух сотнях шагов была расчищена площадка, на которую горшки с неведомым составом выгружались друг на друга. Вновь потянуло отвратительным запахом, по требованию риссов все костры на три сотни шагов в любую сторону были погашены, и склад магического зелья окружили усиленные дозоры. Сопротивление Омасса близилось к концу – видно, пустой город позволил хеннам догадаться, что богатой добычи они не найдут и в крепости, а ее защитники сдаваться не желали и после того, как стены и башни Омасса были разрушены едва ли не на треть.

– Если кто и выживет, то ему выколют глаза и отправят его на север к сайдам, чтобы рассказал о том, что видел перед собственным ослеплением, – раздраженно шептала Хайта, пытаясь прикрыть нос от тягучей вони. – Вот уже, кажется, с каким только гнильем не возилась, – жаловалась она Айре, – а от этого запаха боль не в животе, а в голове возникает.